Кир БУЛЫЧЕВ

МАРСИАНСКОЕ ЗЕЛЬЕ

Корнелий Удалов не решился один идти с жалобой в универмаг. Он
спустился вниз, позвал на помощь соседа. Грубин, услыхав просьбу, долго
хохотал, но не отказал и даже был польщен. Отодвинул микроскоп, закатал
рисовое зернышко в мягкую бумагу, положил в ящик стола. Потом шагнул к
трехсотлитровому самодельному аквариуму и взял наброшенный на него черный
пиджак с блеском на локтях. Пиджаком Грубин спасал тропических рыбок от
говорящего ворона. Ворон их пугал, болтал клювом в воде.

- Ты, Корнелий, не робей, - говорил Грубин, надевая пиджак поверх
голубой застиранной майки. - В ракетостроении перекосов быть не должно.

Ворон забил крыльями, запросился на волю, но Грубин его с собой не
взял, напротив - сунул в шкаф, запер.

Удалов подхватил большой прозрачный мешок, в котором покоилась
оказавшаяся дефектной красная пластиковая ракета на желтой пусковой
установке, купленная в подарок сыну Максимке, пониже надвинул соломенную
шляпу и первым направился к двери.

Грубин, превосходивший Корнелия ростом на три головы, шагал
размашисто, мотал нечесаной шевелюрой, посмеивался и громко рассуждал.

Удалов шел мелко, потел и боялся, что его увидят знакомые.

Жена Удалова, Ксения, крикнула им вслед со двора:

- Без замены не являйся!

- Ну-ну, - сказал Грубин негромко.

Они пошли по улице.

Двухэтажный, большей частью каменный, некогда купеческий, а теперь
районный центр, город Великий Гусляр к концу июня раскалился от затяжной
засухи. Редкие грузовики, газики и автобусы, проезжавшие по Пушкинской
улице, тянули за собой длинные конусы желтой пыли и оттого напоминали
приземлившихся парашютистов.

Был второй час дня и самая жара. На улицах показывались только те
люди, которым это было крайне необходимо. Потому Корнелий и выбрал такое
время, а не вечер. Он даже пожертвовал обеденным перерывом: надеялся,
универмаг пуст и не стыдно будет поднимать разговор из-за чепуховой
игрушки.

Миновали аптеку. Грубин поздоровался с сидевшим у окна провизором
Савичем.

- Не жарко, - спросил Савич, поглядев на Грубина поверх очков.

Сам Савич был потный и дышал ртом.

- Идем на конфликт! - громко сказал Грубин. - Вменяем иск против
государства!

Удалов уже жалел, что позвал Грубина. Он дернул соседа за полу
пиджака, чтобы тот не задерживался.

- И вы тоже, товарищ Удалов? - Провизор обрадовался случаю отвлечься.
- У вас опять неприятности?

Удалов буркнул невнятное и прибавил ходу. Головой повертел, чтобы
поглубже ушла в шляпу, и даже стал прихрамывать: хотел быть неузнаваемым.

Грубин догнал его в два шага и сказал:

- Правильно он тебе намекнул. Я давно задумываюсь, как с помощью
материализма объяснить, что половина всех невезений в городе падает на
тебя?

- Архив покрасить надо, - уклончиво сказал Корнелий.

Грубин удивился и посмотрел на церковь Параскевы Пятницы, в которой
размещался районный архив.

- Твое дело, - сказал Грубин. - Ты у нас начальник.

По другую сторону улицы стоял Спасо-Трофимовский монастырь, отданный
после революции речному техникуму. Дюжие мальчики на велосипедах выезжали
оттуда и катили на пляж. Монастырь, в отличие от Параскевы Пятницы, был
хорошо покрашен, и купола главного собора сверкали, как стеклянные адские
котлы, наполненные лавой.

- Мне твоя жена говорила, - продолжал Грубин, - что тебе в десятом
классе на экзамене по истории тринадцатый билет достался и ты медаль не
получил. Правда?

- Я бы ее и так не получил, - возразил Удалов.

А сам подумал: "Зря Ксения такие сплетни распространяет. Это дело
старое, счеты с Кастельской, тогдашней историчкой. Если бы можно жизнь
повторить сначала, выучил бы все про Радищева". Сколько лет прошло, не
думал тогда, что станет директором ремстройконторы, а видел перед собой
прямую дорогу вдаль.

- Я жизнью удовлетворен, - сказал Удалов твердо, и Грубин хохотнул,
глядя сверху. То ли не поверил другу, то ли сам неудовлетворен.

Универмаг находился в бывшем магазине купца Титова. Купец перед самой
первой мировой получил потомственной дворянство и герб с тремя кабанами:
Смелость, Упорство, Благополучие. Теперь кабаны с герба осыпались, а
рыцарская шляпа с перьями над щитом осталась. И купидоны по сторонам.

У входа в универмаг сидели в ряд обалдевшие от жары бабки из
пригородного совхоза. Сидели с ночи - поддались слухам, что будут давать
трикотажные кофточки по низким ценам.

Удалов отвернулся от бабок и боком постарался вспрыгнуть на три
ступеньки. Очень хотел сделать это легко, спортивно, но споткнулся о
верхнюю ступеньку и упал животом на прозрачный пакет с пластиковой
ракетой.

Грубин только ахнул.

Бабки очнулись и зашептались. Ракета жалобно скрипнула и распалась,
как пустой гороховый стручок. Пусковая установка желтого цвета сплющилась
в квадратную лепешку.

Корнелий, не смея обернуться, вскочил, взглянул дико на останки
ракеты, закинул мешок за спину и, пригнувшись, вбежал в полутьму магазина.

- Ну, что я говорил? - спросил у бабок Грубин.

Те оробели от дикого вида и значительного роста Грубина и затихли.

- Задача осложняется, - сказал им Грубин и поспешил за Корнелием в
нутро магазина.

Удалов передвигался по магазину медленно, будто по колени в воде.
Свободной рукой растирал ушибленный бок. Так дошел до прилавка с
игрушками, остановился и подождал, прислушиваясь, пока не подошел Грубин.

- Плохо дело, - сказал Грубин. - Может, пойдем домой?

- Жена, - прошептал Корнелий.

Шурочка Родионова, продавщица игрушек, ждала обеденного перерыва и
читала переводную книгу Зенона Косидовского "Библейские сказания". Шурочка
собиралась быть археологом и три года занималась в историческом кружке у
Елены Сергеевны Кастельской, которая была тогда директором музея. Школу
Шурочка кончила хорошо, но в Вологду в институт поступать не поехала: с
деньгами плохо. Пошла на год в продавщицы, хотя от планов не отказалась,
читала книги и учила английский язык. К девятнадцати годам стала Шурочка
так хороша, что многие мужчины, у которых не было детей, ходили в
универмаг покупать игрушки.

Шурочка слышала шум у дверей, но не отвлеклась - читала комментарий
про ошибки автора. Только когда Грубин с Удаловым подошли вплотную, она
подняла голову, поправила золотую челку и сказала: "Пожалуйста". А
мысленно еще оставалась вблизи города Иерихона на Ближнем Востоке и
переживала его трагедию.

Обоих посетителей она знала. Один, маленький, толстый - Удалов
директор ремконторы. Второй - длинный, колючий, лохматый - заведовал
пунктом вторсырья у рынка и принимал пустые бутылки.

- Здравствуйте, - сказали посетители.

Удалов поморщился и вытащил из-за спины большой прозрачный мешок с
жалкими остатками пластиковой ракеты.

- Ой! - сказала Шурочка. - Что же у вас случилось?

- Замените! - сказал Удалов. - Брак!

- Как же так?

Шурочка положила книжку на прилавок и забыла об Иерихоне.

- Не видите, что ли? - все так же сердито спросил Удалов.

Шурочка не знала, что говорит он строго от робости и сознания своей
неправоты. Она обиделась и отвечала:

- Я вам, гражданин, такого не продавала. Я сейчас заведующую
позову... Ванда Казимировна!

Корнелий совсем оробел и сказал:

- Ну-ка дайте мне жалобную книгу!

Он хотел отодвинуть шляпу на затылок, но не рассчитал, шляпа слетела
и шмякнулась об пол. Удалов пошел за шляпой.

- Вы нас поймите правильно, - сказал Грубин. - Брак заключался в
ракете раньше, чем случился инцидент.

Пришла заведующая, Ванда Казимировна, женщина масштабная,
решительная, и жена провизора Савича.

- Такое добро, - сказала она Грубину с намеком, - надо в утильсырье
нести, а не в универмаг.

Бабки от входа пришли на разговор, и одна сказала:

- Чем торгуют! Постыдились бы.

Другая спросила:

- Кофточки сегодня будут давать?

- Спокойствие, - сказал Грубин. - Я вам все покажу.

Он вынул из мешка две половинки ракеты, сложил их в стручок и показал
заведующей:

- Трещину видите в хвостовой части? Вот с этой трещиной нам товар и
продали.