Владимир Васильев

Перестарки

Рассказ по мотивам.

"Тирьямпампация, - пробормотал

Кондратьев."

А. и Б. Стругацкие.

Полдень, XXII век.

Маврин, конечно же, надулся. Умеет он дуться - лицо сразу
делается до невозможности презрительным, уголки рта
опускаются, взгляд становится надменным. Сквозь прищур.
Выстрел, не взгляд.

Капитан терпеливо вздохнул.

- Ну хорошо. Что ты предлагаешь?

- Ответить! - Маврин даже удивился. Словно бы говоря: "А что
тут еще можно предложить?"

Капитан усмехнулся. Ответить! Можно подумать, у них энергии -
пруд пруди. Или он сначала замедлиться предлагает?

Связь с Землей они утратили шесть лет назад. То есть,
теоретически, они могли получить сигнал с Земли, теоретически
могли даже отправить ответный... но после этого "Форвард"
вряд ли бы сумел завершить очередную пульсацию. Завис бы
навеки неизвестно где, в душной щели между нормальным
пространством и... пространством ненормальным. Нелинейным. В
общем, застрял бы, как монетка за подкладкой.

- Ладно...

Капитан и еще раз переспросил. На всякий случай:

- Тебе точно не померещилось?

Маврин опять надулся, но теперь капитан не обратил на это
внимания.

- И за аппаратуру ты ручаешься?

- Ручаюсь. Как за себя.

Капитан фыркнул. Это звучало слишком двузначно: либо Маврин
правдив до конца, либо свихнулся на пару со своим хваленым
фар-спикером.

- Пошли, поглядим... Кстати, сигнал дешифруется?

- Не знаю. По-моему, он вообще не шифрован. Кто-то шпарит
открытым текстом - в записи, скорее всего. На фар только самое
начало прорывается, я прослушал, и сразу сюда.

Капитан уже более-менее отошел от экстренного пробуждения. Он
натянул синий комбинезон, морщась, выпил стакан какой-то
дрянной микстуры, поднесенный услужливым диагностером, пошел
вслед за Мавриным. В рубку.

Как всегда после пробуждения зверски хотелось есть. По коже
бродили стада мурашек с иголочками вместо лапок, и капитан то
и дело массировал затекшие мышцы рук и торса. До которых был в
состоянии дотянуться. Очень хотелось - не меньше, чем есть -
помассировать и ноги тоже - но не на ходу же? А
останавливаться капитану не хотелось вовсе - Маврин опять,
наверное, надуется. Нервный он стал какой-то...

"Все мы стали нервные, - подумал капитан. - Все. Черт бы
побрал этот Космос! Зачем он такой безграничный? Летим к
одной из самых близких звезд, давно летим, двадцать лет уже,
и только-только подползаем к середине пути. Или к четверти,
если обратный путь тоже считать..."

Маврин что-то говорил, оживленно жестикулируя, оборачивался,
заглядывал в глаза капитану, и капитан машинально кивал,
поддакивал, шевелил бровями, когда было нужно, но думал
совсем не о выходках фар-спикера. Думал он обо всем сразу - и
ни о чем конкретно.

"Нервные. Станешь тут нервным - "Форвард" прет сквозь
пространство, а на экранах ничего не меняется. Ни-че-го. То
есть, ничего и не должно меняться, и все это прекрасно знают.
Но что-то внутри протестует. Вот, проснешься к очередной
смене - и первым делом на обзорники в галерее. Жадно, словно
от этого что-нибудь зависит. И наблюдаешь ту же картину, ту
же паутинистую сеть звезд, рисунок которой успел заучить еще
на поза-позапрошлом дежурстве. Только алая точка на
диаграммере смещается дальше от условного знака Солнца.
Единственная перемена в рубке..."

- ...не может быть и эхом, потому что ближайшее скопление...
- вещал Маврин, и капитан согласно кивал. Солидно так кивал,
по-капитански, и глаза Маврина теперь становились
занчительными и даже чуть-чуть торжественными. Маврин любил,
когда его хвалили. А, впрочем, кто этого не любит?

Двадцать лет. С лишним. Восьмая звездная стартовала, и ушла к
Сальсапарелле - в долгий, почти нескончаемый путь сквозь
световые годы - и, увы! - сквозь годы обычные. На Земле
прошло уже больше семидесяти. Три поколения, черт побери! Три
поколения успело смениться! А они только полпути к
Сальсапарелле одолели.

Может быть, правы те, кто считал звездные экспедиции
преждевременными? Кто считал их трагическими шагами в бездну?
Самарин, например.

Тогда, двадцать лет назад... хотя нет, не двадцать. Меньше -
ведь большую часть времени капитан и остальные из экипажа
"Форварда" провели в гиперсне. Но иногда капитану казалось,
что он действительно постарел на двадцать лет. И -
соответственно - стал смотреть на многие вещи немного иначе.
Тогда, перед стартом, он презирал всех, кто высказывался
против звездных. Считал их перестраховщиками и где-то
трусами. И лицо, наверное, при этом у капитана делалось
совсем как у Маврина, когда тот недоволен.

Капитан вздохнул. Маврин осекся на полуслове, вопросительно
заглянул капитану в глаза. Нескончаемый коридор вел в головную
часть "Форварда" - коридор длиною в полтора километра.

- Может быть, стоило взять велосипеды? - озабоченно справился
Маврин. - А?

- Ничего-ничего, - капитан бодро расправил плечи. - Пройтись
после сна даже полезно. Сам, что ли не знаешь?

Маврин смолчал, но взгляд у него теперь сделался
подозрительный. Наверное, он воображал, что капитан не умеет
читать его взгляды. Хотя, Маврин, скорее всего, так же
научился читать чужие взгляды...

Восемь человек в огромном корабле. Восьмая звездная. Они
изучили друг друга, как узники-соседи по камере,
приговоренные к пожизненому заключению.

Полтора километра от жилого блока до рубки. Это еще что - от
жилого до реакторного кольца - шесть. Шесть километров. И еще
столько же от кольца до дюз, но там коридора, естественно,
нет. Там длинные сужающиеся трубы векторных ускорителей и
пузатые нашлепки инжекторов на каждой трубе. Людям за
реакторным кольцом нечего делать - да и не выживет там
человек. Скафандр высшей защиты превратится там в излучение в
миллионные доли секунды. Но все же чуть позже, чем человек
внутри скафандра. За дюзами оставались обширные области
искореженного, изломанного пространства, и никто, даже
физики, не могли внятно представить что там, во-первых,