Михаил ВЕЛЛЕР
ХОЧУ В ПАРИЖ
и на годик, служебное и мимолетное, всерьез и в шутку: "Я опять хочу в
Париж. - А что, вы там уже были? - Нет, я уже когда-то хотел". Всемирная
столица искусств и мод, вкусов и развлечений, славы и гастрономии,
парфюмерии и любви - о, далекий, манящий, загадочная звезда, сказочный
Париж, совсем не такой, как все остальные, обыкновенные и привычные,
города. Париж д'Артаньяна и Мегрэ, Наполеона и Пикассо, Людовиков и
Бриджит Бардо, Бельмондо, Шанель, Диор, Пляс Пигаль, Монмартр, бистро,
мансарды... ах - Париж!.. Вдохнуть его воздух, пройти по улочкам, обмереть
под Нотр-Дам, позавтракать луковым супом, перемигнуться с пикантной
парижанкой, насладить слух разноязыкой речью, кануть в вавилонские
развлечения, кинуть франк бездомному художнику, растаять в магазинном
изобилии, купить жареных каштанов у торговки, узнать вкус абсента и
перно... ах - Париж! хрустальная мечта, магнетическое сияние, недосягаемый
идеал всех городов, искус голодных душ. Вернуться и до конца дней
вспоминать, рассказывать, где ты был и что видел, - или рискнуть,
преступить, сыграть с судьбой в русскую рулетку, остаться, слиться с его
плотью, стать его частицей - или гордо покорить, пройти сквозь нищету,
подняться к сияющей славе, добиться всемирного успеха, денег, поклонения,
репортеры, экипажи-скачки-рауты-вояжи, летняя вилла в Ницце, особняк на
Елисейских полях... Один знаменитый весельчак-композитор поведал
телезрителям, что весну он предпочитает проводить в Париже. Тонкая шутка
не была понята: миллионы безвестных и рядовых тружеников дрогнули в
возмущенной зависти к наглому счастливцу, ежегодно празднующему весну в
Париже, где цветут каштаны и доступные женщины на брегах Сены под сенью
Эйфелевой башни. Короче, кому ж неохота в Париж. А спроси его, что он в
том Париже оставил? Побывать, походить, посмотреть... даже не
обарахлиться, это и в Венгрии можно... а печально: жить, зная, что так и
до смерти не увидишь его, единственный, неповторимый, легендарный, где
живали все знаменитости, и помнили, и вздыхали ностальгически: "Ну что,
мой друг, свистишь, мешает жить Париж?" Неистребимая потребность,
бесхитростная вера: есть, есть где-то все, чего ни возжаждаешь - красота,
легкость, романтика, свобода, изобилие, приключение, слава; смешной символ
красивой жизни - Париж. Боже мой, как невозможно представить, что из
Свердловска до Парижа ближе, чем до Хабаровска. Как невозможно
представить, что кто-то там может так же просто жить, как в Конотопе или
Могилеве.
- все.
кинотеатру и встал в очередь.
матери рубль, задыхаясь, понесся обратно: успел.
в неделю. Местных хулиганов знали наперечет. Изредка заезжали областные
артисты. Пробуждающаяся Димкина душа, неудовлетворенная обыденностью,
оказалась затронута в заветной глубине.
просияла надежда: он впервые отправился в библиотеку и взял "Три
мушкетера". Ту ночь не спал: сидел в туалете их коммуналки и читал...
Почта принесла суровое извещение об уплате пятикратной стоимости. Отец
отвесил Димке воспитующий подзатыльник. Такова была первая его жертва на
тернистом пути к мечте.
спустя" и "Виконта де Бражелона". Упоительно и безмерно счастлив, он
погрузился в яркий и отважный мир Люксембургского дворца и Пре-о-Клер, где
дамы мели шлейфами паркеты, взмыленные кони с грохотом мчали кареты через
горбатые мосты и шпаги звенели в лучах заходящего солнца. Его выдернули из
грез, как рыбку из речки, - четверть окончилась, он не успевал по всем
предметам, грандиозный скандал разразился.
втык от педсовета за Димкины успехи.
ливрам, а пистоль - десяти.
принял как посвящение в сан. Раньше он не выделялся ничем: ни силой, ни
храбростью, ни умением драться, ни знаниями, ни умом, ни престижными
родителями. В секцию его не приняли по хилости, кружки не интересовали,
музыкальный слух отсутствовал. Париж придал ему индивидуальность, выделил
из всех, и в любовь к Парижу он вложил все отпущенные природой крохи
честолюбия и самоутверждения - это был его мир, здесь он не имел
конкурентов.
библиотеке слипшуюся "Историю Франции". Нарабатывал осанку, гордое
откидывание головы. Отрепетировал высокомерную усмешку. С герцогской этой
усмешкой сообщал о невыполненных уроках, не снисходя до уловок. Учителя и
родители, одолевая бешенство, списывали выкрутасы на трудности переходного
возраста, вздыхали и строили планы воспитательной работы. Они ничего не
понимали.
глядя непросто.
Димка зарылся в поиски и нашел учебник, траченный мышами и плесенью.
Выламывал губы перед зеркальцем - ставил артикуляцию. И все реже отсиживал
в школе, зато в нее все чаще вызывали отца.
экзекуция перешла в стадию словесную.
стержень: Париж был интереснее, красивее, лучше дурной повседневной
дребедени. Он уже знал Париж лучше собственного района: Версаль, Сен-Дени,
Иври, Сите!.. Окружающее касалось его все меньше, плыло мимо, не колыхало.
ПТУ. И то сказать: хотение в Париж - это еще не профессия.
мастерских, чего-то слушал в классах, а на самом деле хотел в Париж.
Хотение начало давать результаты, пока как бы промежуточные: с ним
считалась прекрасная половина училища - он досконально знал, что носят в
Париже. Неведомыми путями приплывал каталог мод, сиял глянцем, вгонял в
пот провинциальных портняжек, не чаявших обшивать маркизов и виконтов. В
конце концов сермяжную продукцию родной областной фабрики взялись
перешивать ему две девочки в обмен на консультации. "Так носят в Париже",
- снисходительно ронял он местным денди в клешах с жестяными пряжками.
французского, пылившиеся там с одна тысяча девятьсот незапамятного года.
Гонял их до ошизения на наидешевейшем проигрывателе "Юность", шлифуя
произношение.
исключительно его серьезному мужскому напитку водке. Запив в парадняке
красным рагу и паштет, приготовленные матерью по списанному рецепту, он
чувствовал, что вкусил сегодня вполне французскую трапезу.
рецепта не давала. Димка сам разварил лук в лохмотья, бухнул в мутную
водичку поболе соли, перца и лаврового листа (французская кухня острая) и
через силу выхлебал ложкой; прочие домочадцы, отведав и сплюнув, от
деликатеса мягко отказались.
болоте десяток квакух, Димка улучил час, когда дома никого не было, и
приволок добычу на кухню. Не будучи дилетантом, он знал, что едят только
задние лапки, с дрожью отделил их и разместил в суповой кастрюле,
помолившись, чтобы мать не узнала. Определив готовность, скомандовал себе:
"Пора!" - и действительно сунул в рот маленькую, похожую на цыплячью,
лапку и сжал челюсти, но тут здоровый русский организм воспротивился
насилию над своей природой, желудок лягушек отверг; Димка отпился холодной
водичкой и помыл в кухне пол. И еще долго стыдился своего тайного позора.
Атмосфера Парижа фривольна, парижанин живет легкой и игристой, как
шампанское, любовью: легкий флирт, мимолетная измена, элегантный роман.
Обычно Димкины избранницы не могли вот так сразу настроиться на парижский
лад, иногда отказ происходил в форме категорической и грубой; он
насмешливо утешался их глухим провинциализмом: "Да, это не Париж". Но и
когда его пылкая страсть была разделима - он оставался недоволен. Где
талия, тонкая, как у цветка? Где грудь, упругая, как резиновый мяч? Где
шаловливый задор, прикушенная губка? И где, наконец, неземное блаженство?
А тайная пена кружев тончайшего белья? Вот уж по части белья местные Манон
были столь же бессильны, сколь невиновны, облекая свои юные прелести в
стеганую холстину с желтыми костяными пуговицами и байку с начесом...
Горький осадок не исчезал.
параноиком. Да нет, он был в общем совершенно обычным парнем, ну просто он
хотел в Париж, хотеть ведь никому не запрещено. У каждого свое хобби, или
свой таракан в голове, как сказали бы англичане. Ну с легким прибабахом,