Марина ДЯЧЕНКО, Сергей ДЯЧЕНКО

ВИРЛЕНА

...И вот костер понемногу пригас, а вместе с ним затихла обычная
охотничья похвальба. Все трое сидели теперь молча и смотрели в умирающее
пламя, а над ними разлеглась ночь, и ночь была на много верст вокруг,
теплая, бархатная, пронизанная вздохами и шорохами, исколотая иголками
звезд.

- Пора и на покой, - сказал наконец первый, седоусый, но сильный и
кряжистый, всеми уважаемый охотник.

Второй, совсем еще юноша, обиженно сдвинул брови:

- Разве ты ничего не расскажешь? Разве сегодня не будет Истории?

Третий, в чьих зубах дымила массивная трубка, почему-то загадочно
улыбнулся.

Седоусый хмыкнул - конечно же, его История ждала своего часа, но,
признанный рассказчик, он ждал просьб и увещеваний.

- Расскажи! - юноша ерзал от нетерпения, взглядом умоляя о поддержке
обладателя трубки - но тот молчал, по-прежнему улыбаясь.

- Поздно, - произнес седоусый неуверенно, и юноша готов был
обидеться, когда молчавший дотоле охотник вытащил изо рта мундштук и,
дохнув дымом, попросил тоже:

- Расскажи.

На минуту стало тихо, только покрикивала вдалеке ночная птица.

- Что ж, - промолвил со вздохом седоусый, - что ж... Расскажу.

И все трое завозились, устраиваясь поудобнее. Двое готовились
слушать, один - говорить.

И вот, умостившись как следует, седоусый выдержал паузу и начал с
подобающей торжественностью:

- Помните ли вы осину, что росла у южной околицы?

- Трехглавую? - радостно осведомился юноша. - Да ее ведь спилили в
прошлом году...

Седоусый покивал:

- Совсем старая была, сухая... Сто лет стояла, пока не засохла. Тень
в жару давала, да только никто в ее тени не прохлаждался - стороной
обходили, заклятой звали... Почему?

- Почему? - эхом откликнулся юноша.

Седоусый вздохнул и начал свою Историю.

...Давно это случилось.

Ей было семнадцать лет, и звалась она Вирленой, и ни одна девушка во
всей широкой округе не могла сравниться с нею красотой. Грудь Вирлены
вздымалась, как речная волна, косы Вирлены отливали золотом и покорно
падали к самым ее ступням, маленьким и розовым, ничуть не огрубевшим
оттого, что все лето красавица бегала босиком; глаза Вирлены, раскосые,
зеленые, могли свести с ума одним только робким взглядом. Даже дряхлые
старики, даже сопливые мальчишки выворачивали шею, встретив ее на улице, а
что уж говорить о юношах и зрелых мужчинах! И, конечно, порог ее дома
постоянно оббивали сваты, засланные достойными и богатыми семьями -
оббивали, да только возвращались ни с чем, потому что Вирлена давно уже
выбрала себе пару.

По соседству жил в большой семье Кирияшик - ясноглазый, улыбчивый,
круглолицый друг ее детства. Он был моложе Вирлены почти на год, но с
младенчества росли вместе. Беззаботная дружба обернулась нежной любовью, и
Кирияшик, сам не ведая как, без борьбы получил право на сокровище, о
котором мечтало столько достойных мужчин; родители влюбленных давно уже
сговорились о свадьбе.

И вот, счастливые, оба с трепетом ждали заветного дня - когда
случилось несчастье.

Грянул рекрутский набор; как ни вертели, как ни откупались родители
Кирияшика - а выпало ему идти в солдаты на двадцать лет, считай, навеки.

Солнечный румянец сошел с пухлых щек Вирлены, и стали они бледны, как
мел.

Ранним утром по главной улице села змеей тянулась колонна
новобранцев. Она видела, как мелькала в толпе голова Кирияшика, детская
беззащитная голова с шапкой пшеничных, как и у нее, волос. Она видела, как
растерянные глаза его ищут среди крика и плача невесту - и гаснут, так и
не разыскав ее в толчее.

Колонна потянулась за село - страшные усатые люди в нелепой форме
выкрикивали команды, и Вирлена сжималась от выкриков, как от ударов.
Вскоре она потеряла Кирияшика из виду; вереница рекрутов тянулась все
дальше и дальше, и редела толпа провожающих - матерей и невест. Вот
Вирлена осталась одна, она шла и шла за колонной, как привязанная, хоть
босые ноги ее давно сбились в кровь; страшный офицер прикрикнул на нее -
и, обомлев от этого крика, она так и осталась стоять, а колонна,
отдаляясь, обернулась пятнышком на длинной-длинной дороге, и вот там, куда
ушел Кирияшик, осталось только облачко пыли...

Только в сумерках Вирлена вернулась в село, и девичья подушка в ту
ночь приняла на себя всю ее горечь и отчаяние.

А утром, еще затемно, когда все спали, Вирлена выскользнула из дому и
по чуть приметной тропинке отправилась к колдуну, что жил за озером.

Она шла, стиснув зубы, безжалостно накрутив на кулак великолепную
косу, и страх ее поник перед силой ее заветного желания.

Колдун был дома; сидя у огня, он набивал чучело летучей мыши. Похоже,
он удивился - не так часто девушки из села наносили ему визиты. В селе
боялись этого мрачного, морщинистого, хотя не старого человека - он, по
слухам, мог за одну ночь сжить со свету целую семью, мог наслать град или
засуху, мог устроить так, что вчера еще здоровый и мощный хозяин за
несколько дней превращался в иссохшего, нищего, полубезумного пьяницу... И
к этому-то человеку пришла Вирлена.

- Добро пожаловать! - каркнул колдун и засмеялся. Лучше бы он этого
не делал - искаженное смехом, темное лицо его с крючковатым носом было еще
страшнее.

Но Вирлена, одержимая отчаянием, не испугалась.

- Зачем ты пришла ко мне? - отсмеявшись, спросил колдун. - Ты мне не
нужна - стало быть, я тебе нужен?

- Я пришла к вам с просьбой, - сказала Вирлена, справившись с
голосом. - Моего жениха, Кирияша, вчера забрали в войско. Я люблю маму и
отца, но Кирияшика я люблю больше. Зачем подсолнуху гнить без солнца?
Зачем мне жить без Кирияшика? Никто не в силах повернуть время вспять, но
я отдам вам все, что имею - деньги, сундук с приданным и гребень с
самоцветами, сделайте так, чтобы он вернулся! Неужели и вы не в силах?!

Колдун снова усмехнулся:

- Ты сказала - я не в силах? Глупая... Я действительно могу сделать
это, но зачем мне твой сундук с приданым? И гребень с самоцветами?

- Я отдам все, что попросите! - воскликнула Вирлена, и зеленые глаза
ее вспыхнули, и на щеки вернулся румянец.

- Это правда? - засмеялся колдун. - Ты действительно так его любишь?

Вирлена закивала, и золотые косы ее упали на высокую грудь.

- Что ж, - сказал тогда колдун, - я согласен... Я сделаю так, что
твой жених вернется; ты же придешь ко мне сегодня на закате и уйдешь на
рассвете!

Как воск сделалось лицо Вирлены, и зашаталась она. Колдун тряхнул
черными патлами:

- Разве не ты только что клялась, что отдашь все?

- Нет, - сказала Вирлена чуть слышно, - такую цену я не могу
заплатить.

- Что ж, - сказал колдун разочарованно, - тогда ты увидишь его через
двадцать лет!

И он вернулся к своей работе.

Тихо-тихо, очень осторожно ступая, Вирлена отправилась домой, и
всюду, куда ни падал ее рассеянный взгляд, мерещилось ей веселое лицо
Кирияшика. Так добрела она до околицы; там стояло у дороги странное дерево
- осина с тройным стволом, с тремя мощными расходящимися ветками - люди
прозвали ее трехголовой осиной. День был в самом разгаре, и радостно
светило солнце, и пели птицы в ветвистой кроне; здесь, средь бела дня,
Вирлена повесилась на собственных косах.

История закончилась, но трое еще долго сидели в тишине, нарушаемой
лишь звуками ночи.

- С тех пор это дерево считают проклятым, - сказал, наконец,
седоусый.

- Как жаль, - в глазах юноши отражались пляшущие огоньки костра, -
какая грустная История... Но разрешите рассказать вам другую! Ее много раз
повторял мой дед... Пусть вам не кажется, что наши повести похожи - на
самом деле это совсем, совсем другая История.

Обладатель трубки улыбнулся еще загадочнее, чем обычно.

Заручившись молчаливым согласием слушателей, юноша начал рассказывать
взволнованным, прерывающимся голосом.

...Деве было семнадцать лет, и она звалась Вирленой. Никто во всей
округе не мог сравниться с ней красотой, и скромностью, и благонравием;
всеобщее внимание никак не испортило ее характер. Она никогда не
высмеивала неудачливых кавалеров, как это свойственно кокеткам; а все ее
кавалеры были неудачниками, потому что любила она одного Кирияшика,
соседа, друга своего детства.

Это была славная пара - любо-дорого было посмотреть, как жених с
невестой идут по улице - не касаясь друг друга, потому что обычай не велит