Иван ЕФРЕМОВ

АФАНЕОР, ДОЧЬ АХАРХЕЛЛЕНА

Пламя убогого костра мерцало. Огромная равнина - рег Амадрор,
обдутая, казалось, до последней пылинки, все же доставляла ветру
достаточно песку, чтобы подпортить скромный ужин. Маленький лагерь
геологов прижался к склонам песчаных холмов на краю сухого русла уэда.
Топко шелестели, напевая звонкую и унылую песню, пучки сухого
дрина - жесткого злака Сахары. По склонам дюн с заметным шуршанием
скатывался песок, смешанный с кристалликами гипса. Шестеро людей
растянулись вокруг костра в одинаковых позах, прикрыв лицо от ветра
кольцом рук. Только один, закутанный в просторные складки темной
одежды, лежал на животе в свободной позе, высоко подперев голову, и
смотрел не мигая в темную даль над костром. Отблески слабого пламени
плясали в его больших темных глазах, едва различимых под покрывалом,
надвинутым на лоб и закрывавшим рот. Узкая рука с длинными пальцами
лениво перебирала застежки седельной сумки, подложенной под голову.
Другая небрежно держала сигарету высшего сорта.

- Тирессуэн! - окликнул его низкорослый плотный человек в
защитной рубахе и шортах. - Будет ветер ночью? Надо ли ставить
палатки?

- Не надо, капитан, - ответил Тирессуэн, - ветер утихнет через
час.

Капитан удовлетворенно хмыкнул и щелкнул портсигаром.

- Почему ты так уверен? - спросил юноша, лежавший рядом, поднимая
угловатые брови и щуря от пыли бледно-голубые глаза.

- Дрин прощается с ветром, - отвечал, не поворачивая головы,
Тирессуэн, - он поет гуще тоном. Послушай сам!

Юноша приподнялся и громко обратился к капитану, перейдя с
арабского языка на французский:

- Не могу поверить, что этот важный черт действительно прав!
Очень он уверен и быстро находит на все ответ...

- Полегче, Мишель, туарег знает наш язык!

- Как бы не так! Он говорит с нами только по-арабски или на своем
ужасающем тамашеке.

- Туарег без крайней необходимости не будет говорить на языке,
которым плохо владеет. Гордость и застенчивость этих детей пустыни еще
надо понять, - скороговоркой ответил капитан, искоса поглядывая на
неподвижного, как темно-синяя статуя, туарега. - Наш проводник окончил
начальную школу в Тидикельте и, без сомнения, знает французский. Новые
веяния коснулись его - видишь, он курит сигареты и не таскается с
вечным копьем и щитом. Но уж что касается Центральной Сахары, тут нам
очень повезло. Для поисковой экспедиции такой проводник - клад!
Знающий всю страну и много ходивший с экспедициями - следовательно,
понимающий, где могут идти автомобили...

- Мне не верится, чтобы такую проклятую богом местность можно
было помнить во всех ее подробностях, убийственно однообразных...

- Только на ваш взгляд, Мишель, но не для сахарского кочевника и
даже не на мой. Здесь судьба каждого путника и каравана всегда зависит
от точности следования по маршруту. Впрочем, устройте пробу,
убедитесь.

- Каким образом?

- Ткните пальцем в первое попавшееся место карты и спросите о нем
Тирессуэна.

- А! Интересно! Я сейчас! - Юноша пошел к машине, угрюмо
черневшей силуэтом в стороне, и вернулся с кожаной сумкой.

Лежавшие у костра сели, поджав под себя скрещенные ноги.

- Тирессуэн, можно тебя спросить? - вкрадчиво начал по-арабски
Мишель, прижимая указательный палец к смутному узору горизонталей, в
то время как другой геолог подсвечивал карманным фонариком.

- Спроси, я отвечу, - не меняя позы, согласился туарег, - если
смогу.

- Ты был в Анахаре?

- Был.

- Знаешь ли там гору Исседифен?

- Горы Исседифен там нет, - спокойно сказал Тирессуэн, - есть
гора Исадифен против адрара Незубир, в центре Анахара, и есть гурд
Исседифен южнее, в Хоггаре, на юге адрара Тенджидж...

Растерявшийся Мишель увидел широкие улыбки своих товарищей и
вспыхнул от необъяснимой злобы.

- А дальше? - пробормотал он.

- Дальше на юг? - переспросил туарег. - Там будет широкое
тассили...

- Какое тассили?

- Тассили Тин-Эгголе.

- Ты что, и там был?

- Был, шесть лет назад. С профессором Ка-По-Рэ... - Тирессуэн
замолчал и замер, прислушиваясь.

Французские путешественники последовали его примеру.

- Мотор, - первым нарушил молчание Мишель.

За черным обрезом низкого плато на севере разлилось туманное
облачко света, стало ярче и превратилось в два пучка желтых лучей,
ударивших в звездное небо. Машина поднималась по крутому северному
склону плато. Еще несколько минут - и глухое урчание мотора
превратилось в звонкий гром. Лучи фар пронеслись над головами
ожидавших, метнулись вниз и слепящим пятном пробили темноту. Огромный
белый грузовик, завывая передачами и тяжело переваливаясь, всполз на
бугристые пески, окружавшие лагерь. Он замер в полусотне шагов от
костра, дыша жаром натруженного двигателя, запахом горячего масла и
резины. В широкой кабине зажегся тусклый свет. Оттуда, устало
потягиваясь, вылезли трое. Самый высокий и тучный бодро зашагал к
костру, и к нему устремился капитан.

- Кто это? - на ходу спросил его Мишель.

- Археолог, профессор Ванедж, кто же еще! - вполголоса буркнул
капитан.

- Кого ждали?

- Черт вас возьми, конечно! Скажите Жаку, чтобы он развертывал
рацию. Сообщить о встрече наших отрядов... Рад встретить вас, господин
профессор!..

- А я еще больше! - громко и весело заявил археолог. - Крутясь в
лабиринте тассили, я боялся вас не найти. Но вы оказались точно в
намеченном на карте пункте...

- Мы с Тирессуэном.

- Это очень важно. Вы говорили с ним... предварительно?

- Нет, ждал вашего прибытия. Успеем. Хотите ужинать? Но вода
плохая...

- Благодарю, мы ели три часа назад. Могу вас угостить холодной
содовой или лимонадом. Сегодня из отеля месье Блэза!

- О, вы посланец небес!

- Всего лишь Сахарского комитета исследований!

Долговязый радист Жак возился у станции, устроившись на широкой
плите песчаника, наполовину погруженной в дно уэда. Разноязычный
говор, треск, мгновенно обрывавшиеся музыкальные аккорды - вся
сумятица эфира, пронизанного десятками тысяч передач, в суровом
молчании пустыни, заглушенная рыхлыми обрывами сухого русла, казалась
жалкой. Костра достигал лишь неясный шум. Профессор и капитан негромко
разговаривали, прибывшие с археологом делились новостями. Туарег
вытянул свое длинное тело поодаль от французов и, глубоко задумавшись,
неторопливо курил, освободившись от лицевого покрывала и поднося ко
рту сигарету плавными движениями обнаженной до плеча руки. Каменный
браслет охватывал руку выше локтя - дань старине, прежде служившая
защитой от сабельных ударов.

- Интересно, о чем он может думать? - спросил Мишель, глядя на
противника, когда новости и сплетни были исчерпаны.

- Что тебе за дело? - лениво ответил один из собеседников. - Мало
ли о чем может думать туарег!

- Он молчит, пока едем, молчит на привалах. Но не спит и не
дремлет - очевидно, о чем-то думает. Я наблюдаю за ним!

- Мишель, у вас странный интерес к Тирессуэну, - вмешался вдруг
капитан. - И, мне кажется, с изрядной долей неприязни. Смотрите, чтоб
дело не кончилось каким-либо конфликтом. Мне не хотелось бы
лишиться... вас!

- Ах, вот как! - вспыхнул Мишель, но сдержался и, стараясь
казаться спокойным, добавил: - Честное слово, мой капитан, я только
любопытствую. Я впервые в Сахаре, и этот народ интересует меня: прежде
знаменитые разбойники, рабовладельцы, говорящие на неведомом никому
языке, с тифинарской письменностью, которую хорошо знают у них только
женщины. Женщины у них главенствуют в роде, свободны и не закрыты, как
у окружающих мусульман. Туареги живут в самом сердце Сахары и, вместо
того чтобы превратиться в дикарей, усвоили манеры под стать нашей
аристократии - смотрите, сколько важности в Тирессуэне! А помните:
там, на юге, юлемиддены, так, кажется, зовут это племя. У них, как у
всех здесь, отняли рабов, так они - ха, ха! - пасут коз сами, подгоняя
их своими длинными мечами. Смешно! А мне хочется знать, о чем все
думает наш проводник! Об оставленной где-то в пустыне жене или о былом
раздолье грабежей?

- Вы не представляете, молодой человек, - внезапно сказал высоким
голосом археолог, - какой богатой фантазией обладают эти сыны пустыни,
В их шатрах - кстати, у них не арабские шатры, а кожаные палатки - вы
услышите такой букет сказок, легенд, притч и пословиц, какого нет,