Иван ЕФРЕМОВ
ОБСЕРВАТОРИЯ НУР-И-ДЕШТ
в непрерывный гул. Облако снежной пыли поднялось за окном вагона.
в лучах низкого закатного солнца. Но поезд набирал скорость и
безостановочно мчался, неся пассажиров навстречу новым боевым судьбам
нового, 1943 года.
откидную скамеечку, думая о неизгладимой суровости войны, на все
налагавшей свой отпечаток. Обветшалые деревни мелькали за окном
изношенного вагона.
майор-артиллерист. Еще при первой с ним встрече моряка поразила
сдержанная энергия, исходившая от всей ловкой и стройной фигуры
майора. Глаза, казавшиеся особенно светлыми на сильно загорелом лице,
были удивительно спокойными, но в глубине их светилась какая-то сила,
которую моряк с самого начала определил как проявление упорной радости
жизни, надежно прикрытой привычной выдержкой.
нападки на вас. Мне понравилось, что вы утверждаете право человека на
радость. Я думаю, ваши противники правы. Но правы, разумеется, и вы.
Такова жизненная диалектика. Чувство радости сейчас реже других чувств
приходит к людям... Тем более что человеческая радость иной раз
зависит от совершенно необъяснимых на первый взгляд причин.
лиц которого довелось быть мне самому, и совсем недавно.
Наглухо закрытые шторы придавали купе, едва освещенному единственной
лампочкой, особенно уютный вид. Моряк лежал на верхней полке против
майора и слушал рассказ, до того не подходящий к окружающей
обстановке, что временами сознание как бы раздваивалось, улетая в
далекую солнечную и просторную страну...
Лебедев. - Прошел тяжелый путь отступления в непрерывных боях. Семь
месяцев пули и осколки снарядов врага щадили меня. Не стоит
рассказывать обо всем пережитом... До войны я был геологом,
поклонником непокорной нашей природы, мечтателем. Трудная для тихой
души военная страда, разрушения и зверства, чинимые на моей родной
земле полчищами захватчиков, едва не сломили меня. Но все же я
справился и скоро стал закаленным, подобно сотням моих боевых
товарищей. И моя мечтательность, казалось, навсегда покинула меня. Я
сделался жестким, мрачным. В душе осталась какая-то тяжкая пустота -
пустота, которая заполнялась только в боевых схватках с врагом, только
удачными налетами моих батарей.
строя. После лечения в госпитале я получил отпуск и был направлен на
отдых, на курорт в Среднюю Азию. Я протестовал, доказывал
необходимость немедленной отправки меня на фронт, говорил о том, что
совершенно одинок, - ничто не помогло.
оказался в поезде, мчавшем меня по просторным казахстанским степям
навстречу жаркому солнцу.
сухой и свежий, приветливо обвевал меня. Легкая степная темнота
подчеркивала древнее безлюдье равнины. Но я, я был весь там - далеко
на западе.
концу недели своей поездки я как-то внутренне немного смягчился, а
главное - стал с большим вниманием смотреть на окружающий мир.
мучительной, и я с удовольствием высадился поздней ночью на небольшой
станции. Автобус из санатория должен был прийти только утром. Мягкую
прохладу южной ночи не хотелось менять на ночлег в станционном зале. Я
уселся на чемодане у фонарного столба и, вдыхая ночную свежесть,
оглядывался кругом. Поезд задерживался. Пассажиры прогуливались по
хрустящему гравию в свете фонарей. Закурив папиросу, я разглядывал
пассажиров.
внимание красивым сочетанием зеленого платья, красноватой бронзы
загара и пепельных светлых волос.
первое впечатление: пожалуй, это была радостная свежесть,
переполнявшая все ее существо.
короткими волосами и, подняв к фонарю круглое лицо, забавно надула
губы. Почувствовав мой пристальный взгляд, девушка открыто взглянула
на меня, отвернулась и пошла обратно.
темных бугров; фонари, за исключением двух, погасли. Я еще некоторое
время посидел на своем чемодане в сумраке затихшей станции. На душе
впервые после долгого времени было как-то спокойно то ли от прохладной
темноты вокруг, то ли от ощущения простора ночной степи.
зал был едва освещен. За низкой деревянной перегородкой, в отделении
для раненых, никого не было. В открытое окно свободно врывался ветер.
Я прилег на скамейку, но спать не хотелось. В полутемном зале
прозвучали легкие шаги. Я обернулся и узнал встреченную на перроне
девушку. Она посмотрела на занятые спящими узбеками скамьи и
нерешительно подошла к перегородке моего отделения. Я поднялся ей
навстречу и пригласил устроиться на свободной скамье. Девушка
поблагодарила и уселась на скамью, откинув назад голову и плотно сжав
колени. С ее появлением мне показалось, что эта затерявшаяся в степи
станция стала менее пустой. Девушка как будто не собиралась спать. Я
решился задать ей несколько обычных дорожных вопросов, на которые она
ответила коротко и с неохотой. И все же постепенно мы разговорились.
Татьяна Николаевна, или просто Таня, была аспиранткой Института
восточных языков в Ташкенте и сопровождала в экспедиции знаменитого
профессора-археолога. Профессор исследовал развалины древней
астрономической обсерватории, построенной около тысячи лет назад в
предгорьях хребта, в двухстах километрах от станции. В обязанности
Тани входило восстанавливать и переводить арабские надписи,
попадавшиеся на стенах и камнях развалин.
легонько притронулась к моей руке, висевшей на перевязи, - что люди
занимаются сейчас такими делами? - Она смущенно взглянула на меня.
значение науки. А еще: значит, мы с товарищами хорошо защищаем нашу
страну, раз вы имеете возможность заниматься своим делом, далеким от
войны...
в задумчивость.
попали? - возобновил я разговор.
обсерваторию. Состав экспедиции был немногочислен: профессор, Таня и
ее пятнадцатилетний брат, работавший в качестве съемщика планов.
Рабочих достать, конечно, было очень трудно. Несмотря на желание
помочь экспедиции, ближайший колхоз дал только двух стариков. Но после
двух недель работы старики вернулись в свой колхоз. Другие отказались
идти, и, таким образом, работа по расчистке развалин прервалась.
Профессор послал письмо в свой институт с просьбой выслать одного
научного работника, оставшегося в Ташкенте для подготовки диссертации,
чтобы произвести несколько несложных расчисток и завершить работу. Вот
Таня и выехала встречать нового товарища. Прошли уже два поезда, но
никто не приехал. Таня послала телеграмму в Ташкент с запросом и ждет
утром ответа.
все это неудачно! Если бы вы знали, какая интересная работа и какое
чудесное место Нур-и-Дешт!.. Нур-и-Дешт - это название развалин
обсерватории. Означает оно "Свет пустыни".
ваши старики?
все дрожит, где-то глубоко в земле раздается сильный гул, мелкие
камешки и земля сыплются со стен развалин. Наши рабочие считали эти
толчки предвестниками большого землетрясения, от которого все
погибнут...
с каким-то вопросом, увидел, что Таня тихо спит, склонив голову на
плечо.
на соседнюю скамью, улегся и заснул...
заполнивших маленькое помещение своими пестрыми халатами и звуками
незнакомой речи.