Юлия ЛАТЫНИНА

ДЕЛО О ЛАЗОРЕВОМ ПИСЬМЕ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Позади столичной судебной управы, между каменной потрескавшейся
стеной и каналом, стоит памятник государю Иршахчану. Возле памятника день
и ночь горят четыре светильника, защищенных от дождя стеклянными
капюшонами, а перед государем стоит миска с кислым молоком.

В полночь, с которой мы начинаем свое повествование, в третье
тысячелетие царствование государя Иршахчана и в первый год правления
государя Варназда, у подножия памятника появился мальчишка по имени Шаваш.
Шаваш постучал по постаменту, чтобы привлечь внимание бога, оглянулся,
отцепил от пояса крючок, сделал из волоса леску, и закинул леску в канал.

Тем проницательным читателям, которые удивятся, что Шаваш вздумал
ловить ночью рыбу, мы должны пояснить, что дело было накануне праздника
Пяти Желтоперок. В этот праздник царствующий государь берет пять
рыб-желтоперок и, скормив им золотое кольцо, пускает при народе в Западную
Реку. Обычная желтоперка живет семь лет, а та, которой государь скормил
кольцо, живет две тысячи, так что сейчас в реках империи вполне могут
плавать желтоперки, выпущенные еще государем Иршахчаном. В полночь
накануне праздника Пяти Желтоперок все эти рыбы собираются у подножия
статуи государя Иршахчана и обмениваются сведениями о поведении народа.
Пойманная в это время желтоперка исполняет любое желание. Из этого
следует, что Шаваш поступал не так глупо, удя ночью рыбу.

Пробили полночь, взвизгнул забежавший в предместье шакал, - Шаваш
сидел, сжавшись в комочек, и глядел на лунную дорожку и леску. Леска не
двигалась.

Шаваш понял, что сегодня ему не удастся поймать священную рыбку. Он
вздохнул, свернул леску, зацепил за пояс крючок и пошел домой.

Жил Шаваш совсем неподалеку от государя. Напротив памятника стоял
дуб, а в дубе было дупло. Шаваш выжил из этого дупла священную белку и
устроил в нем нору. Это была очень хорошая нора. У нее было два выхода, -
один к каналу, между спускавшимися к воде корнями, а другой - поверх
высокого сука на каменную стену, и никакой взрослый вор не позарился бы на
эту дыру, потому что взрослый вор не мог там уместиться. Людей на площади
было мало, так как это было казенное место. Государь же Иршахчан ни разу
не выругал Шаваша за то, что тот выжил священную белку. И то, - государь
всегда заботился о сирых и убогих, не то, что нынче.

Итак, Шаваш прошел по суку и уже собирался было скользнуть внутрь,
как вдруг пьедестал статуи скрипнул и растворился. В государе образовался
проход, а в проходе - трое человек. Они тащили за уголки тяжелый мешок.
"Эге-ге!" - подумал Шаваш.

Люди, сопя от натуги, побежали через площадь к каналу, взошли на
мост, развернули мешок...

- Ты куда запускаешь руки, - услышал Шаваш.

Что-то грузное полетело из мешка в воду. Миг, - и убийцы, топоча,
снова исчезли внутри государя.

Шаваш тихо, как мышь, проскользнул к корням дерева и высунул мордочку
наружу. По каналу, жутко скалясь в лунном свете, плыл утопленник. На шее
его, выбившись из-под узорчатого кафтана, блеснула золотая цепочка.
Убийцы, по-видимому, не ограбили его.

Шаваш неслышно скользнул в воду и снова вынул из-за пазухи крючок и
волос. Когда утопленник проплывал мимо, Шаваш бросил в покойника крючок и
пошел с покойником вдоль берега канала. Он изо всех сил старался держаться
так, чтобы государь Иршахчан его не увидел. Он еще никогда не обирал
покойников, да еще перед самым носом государя. Наставник его, Свиное Ухо,
говорил, что даже кошелька не стоит резать, если на шее человека висит
кусочек иршахчанова камня. Одна девка срезала так кошелек и купила на
деньги в кошельке петуха. Только она его зажарила и съела, как петух в
животе разорался: "Меня съела воровка, меня съела воровка!"

Впереди показался мост Семи Зернышек. Под мостом Шаваш остановился и
притянул покойника к себе.

Убитый был из чиновников или из людей, подозреваемых в богатстве.
Было ему лет сорок. На нем были замшевые сапожки, шитые в четыре шва, и
дорожный, крытый синим шелком кафтан. За расстегнутым воротником можно
было разглядеть синюю полосу вокруг шеи и странную вмятину под левым ухом.
Шаваш сунулся под кафтан и вытащил оттуда кошелек в виде кожаной
позолоченной уточки. В кошельке было десять золотых монет и множество
бумажных денег. При виде золота Шаваш восхищенно задышал. Вслед за
кошельком Шаваш вытащил изящный кинжал с костяной рукоятью, и потом -
золотой бубенчик для погребальной службы. Шаваш прислушался: все было
тихо. Лунный свет отражался от воды под мостом.

На пальцах чиновника было несколько перстней, на шее - золотая
цепочка. Шаваш снял перстни и цепочку и стал щупать потайные места в
кафтане и сапогах. Не прошло и минуты, как мальчишка взрезал подкладку
левого сапога и вытащил оттуда целый ворох бумаг, завернутых в навощенную
кожу. Там же лежал серебряный медальон. Шаваш раскрыл медальон: внутри был
стальной ключ и серебряное кольцо с красным камушком.

Шаваш развернул сверток и вытащил оттуда пачку плотных и глянцевитых
бумажек: двадцать штук. Лунные свет плясал на воде и в кошачьих глазах
Шаваша, ловкие пальцы уличного мальчишки гладили прямоугольные бумажки.
Великий Вей! Если это письма, то чего они такие короткие? А если это
деньги, то где же на них государев лик?

Шаваш сощурился. Вдруг, изогнувшись по-кошачьи, он сунул мертвецу
обратно кинжал, бубенчик и кошелек. Подцепил какую-то плывшую мимо
дощечку, завернул ее в непромокаемый сверток, а сверток - в сапог.
Документы же положил себе за пазуху, снял мертвеца с крючка и тихо пихнул
его от себя.

Через пять минут мертвец выплыл из-под широкой тени моста и
отправился вниз по каналу, в направленьи веселых кварталов, и любой, кому
бы вздумалось наблюдать за плаванием мертвеца, - даже сам государь
Иршахчан - мог бы поклясться, что тот выплыл из-под моста непотревоженным.

Шаваш вернулся в свою норку, положил документы и медальон в расщелину
в дереве, задернул расщелину дощечкой, свернулся клубочком и заснул. "Надо
позаботится о будущем, - подумал он, засыпая, - экое стало тесное дупло.
Надо отыскать дупло попросторней."

Шаваш жил в дереве не один. Кроме него, в дереве жил хомячок Дуня.
Это был очень симпатичный хомячок, с золотистыми глазами-бусинками, серой
шелковистой шерсткой и голым хвостиком. Шаваш держал Дуню в клетке, но
никогда не запирал дверцу. Впрочем, он часто носил Дуню с собой. Он
выпускал Дуню перед прохожим и, пока прохожий любопытствовал, глядя на
Дуню, Шаваш любопытствовал в его кошельке. Шаваш очень заботился о Дуне, и
всегда отдавал ему лучшие из очисток, которые подбирал на улице, а худшие
ел сам. Кроме хомячка Дуни, у Шаваша никого не было: отец его давно помер,
а сам Шаваш сбежал из деревни в столицу.

Сколько было Шавашу лет - сказать трудно. В деревне его годам вели
тщательный счет, и год, в который Шаваш родился, называли так: "Год, когда
в Синей Лощине старый Лох вздумал вставать из могилы". Но в чиновничьих
временных описях происшествие со старым Лохом упомянуто не было: и посему
установить соответствие между крестьянским и государственным
летоисчислением было трудно. Человек опытный в таких делах, гадатель или
лекарь-пиявочник, дал бы мальчику одиннадцать, а то и двенадцать лет, а
случайный прохожий не дал бы и девяти, - такой был тощий мальчишка.

На следующий день, в полдень, ярыжки огласили у красного столба
объявление: В веселом квартале, в утренний час Росы, сразу за малым храмом
Исии-ратуфы, у мельничной заборной решетки найден труп чиновника, убитого
и брошенного в воду. Чиновник был ограблен полностью: срезали даже кружева
с кафтана, и сапоги сперли. Приметы чиновника: лет сорока, среднего роста,
в меру мясист, с круглым лицом и черными волосами, глаза карие, нос
вздернутый, верхняя губа как-бы притиснута к носу. Одет в синий дорожный
кафтан. Имеющий что-либо сообщить об убитом или убийце должен явиться к
Желтой Управе и бить три раза в дощечку. Обещали вознаграждение.

Шаваш стоял у столба, когда читали объявление, - он уже с утра был на
ногах.

- Ну и времена пошли, - сказал чей-то голос над ухом Шаваша, - уже
чиновников стали убивать.

- А как жить-то? - горестно изумился другой голос. Черные цеха
позакрывали, люди бегают беспризорные, как крысы! Господин Нарай-то волков
вешает, а овец не кормит. Еще и не то будет.

Другой голос был, конечно, прав: с тех пор, как господин Нарай вошел
в милость молодого государя и стал наводить в столице порядок, много
незаконных лавочников и таких негодяев, которые делают деньги из наемного
труда, было повешено, под ребра и за шею; рынки были сильно разогнаны; а
чернь, которой эти негодяи раньше давали работу, совсем обнищала. Господин
Нарай был такой человек - до дыр протрет, а грязи не оставит.

После этого Шаваш принялся бродить по улочкам Веселого города,
собирая в уши разные разговоры. Бог знает, что он собрал: а только через
три часа он постучался в заведение за беленым заборчиком, такое дрянное,
что на столбе за калиткой не было даже славословия государю, а вместо
славословия сохла чья-то нижняя юбка, - будто другого места нет. У ворот
дома, перед богом с рыбьей головой, стояла медная ступка, а в ступке
торчал пест. И ступка и пест обозначали профессию обитательниц дома, и,
конечно, только человек очень невинный, или какой-нибудь варвар, из тех,
что мочатся с седла, заключил бы, что в доме торгуют толчеными пряностями,
или плющат горох.

Шаваш поднялся наверх по лесенке и всунулся в занавешенную комнатку,