Святослав ЛОГИНОВ

ГАНС КРЫСОЛОВ

Господь, спаси мое дитя!

Немецкая народная баллада.

Всюду жили чудеса. Они прятались под метелками отцветшей травы, в
позеленевших от жары лужах, среди надутых белых облаков, украшавших небо.
Чудеса были любопытны, они тянулись к Гансу, старались дотронуться,
согнувшись в три погибели выглядывали из-под кустов. Ганс не обижался, он
и сам был любопытен. Если смотрят - значит так им лучше, не надо мешать.
Вот и сейчас Ганс знал, что кто-то притаился за ветками, не решаясь выйти.
Ничего, в свой срок покажется и он.

Ганс развязал котомку, достал ржаной сухарь и начал громко грызть.
Оставшиеся крошки собрал на ладони, широко раскрыл ее, показывая всем, и
тихонько посвистел. С ближайшего дерева слетела пара пичуг - незнакомых,
их Ганс видел первый раз. Усевшись на краю ладони, птички принялись быстро
клевать. От частых осторожный уколов больно и сладко зудела кожа.

- А теперь, что надо сделать? - спросил Ганс.

Пичуги вспорхнули, но через минуту вернулись снова, уронив на ладонь
по тяжелой перезревшей земляничине. Слизнув ягоды, Ганс поднял к губам
дудочку и взял тонкую ноту, пытаясь повторить утреннюю песню синицы. Но
замер, не услышав даже, а просто поняв, что тот, кто возился за кустами,
дождался своего часа и вышел.

Ганс медленно поднял взгляд. Перед ним стояла босоногая девочка лет
семи, в замаранном и во многих местах заштопанном платьице. Девочка
держала за руку мальчугана четырех лет. Сразу было видно, что это брат и
сестра. Мальчуган стоял, вцепившись в руку защитницы, и сопел, насторожено
разглядывая Ганса. Руки и щеки детей были густо измазаны зеленью, землей и
земляничным соком.

Ганс улыбнулся.

- Ты тут колдуешь? - спросила девочка.

- Я тут обедаю, - сказал Ганс.

Он достал из сумки еще один сухарь, протянул:

- Хочешь?

- Ты колдуешь, утверждающе произнесла девочка. - Я видела. И место
тут волшебное, мы всегда приходим колдовать на эту поляну, потому что
здесь под землей самая середина ада.

- Да ну?! - удивился Ганс. - И как же вы колдуете?

- Надо взять лапу от черной курицы, старую змеиную кожу, и три капли
крови невинного младенца, положить все в горшок, который ночь простоял на
кладбище, залить водой и варить целых три дня. Если потом обрызгать себя
этим варевом, то сразу станешь невидимым.

- И получается? - с интересом спросил Ганс.

- Три дня варить надо, - пожаловалась девочка. - Вода выкипает, а
добавлять нельзя.

- А где ты собираешься взять кровь невинного младенца?

- А он на что? - девочка дернула за руку брата. - Гансик, ты ведь
дашь крови?

- Дам, - важно сказал мальчик.

- А я его потом колдовать научу. Так всегда делают. Когда я была
невинным младенцем, старшие девочки у меня тоже кровь брали. Кололи палец
и выжимали кровь...

Ганс не выдержал и расхохотался.

- Значит... когда ты была... невинным младенцем!.. А сейчас ты кто?..

- Я погибшая душа, обреченная геенне огненной, - личико девочки
оставалось совершенно серьезным. - Господин священник говорит, что все,
кто учится колдовать, губят душу.

- Вот что, погибшая душа, - сказал Ганс, - давай есть сухари. У меня
еще много.

Он дал детям по большой корке и, когда они уселись рядом на траву,
сказал:

- Брата твоего зовут Ганс, меня - тоже Ганс, а тебя как?

- Ее Лизой зовут, - объявил Гансик.

- Значит ты, Лизхен, очень хочешь быть невидимой?

- Нет, - ответила Лизхен, - просто это легче всего получается. Черных
кур у трактирщика полно, а змеиную кожу в лесу найти можно. Это же не
верблюд.

- Зачем тебе верблюд? - изумился Ганс.

- Будто сам не знаешь? Головы приставлять. Людвиг нашел у отца на
чердаке медную лампу. Это же все знают: если намазать медную лампу
верблюжьей кровью, а потом зажечь, то все, кого лампа осветит,
представятся с верблюжьими головами и так будут ходить, пока не вымоешь
лампу святой водой.

- Здорово! - признался Ганс. - Хотя я видел много верблюдов и еще
больше медных ламп, а вот человека с верблюжьей головой ни разу не
встречал.

- Так я и знала, что врут про головы! - в сердцах сказала Лизхен. - А
вот ты лучше скажи, почему тебе птицы ягоды носят и совсем не боятся?

- А ты меня боишься?

- Нет, - призналась девочка. - Ты хоть и колдун, но не страшный. Ты
добрый.

- Вот и они не боятся.

- А меня научи так.

- Хорошо, - сказал Ганс. - Я пока поживу здесь, ты приходи, я буду
тебя учить.

- А мне можно? - ревниво спросил Гансик.

- И тебе.

- А Анне? Она внучка плотника Вильгельма.

- И Анне. Всем можно.

На следующий день они пришли ввосьмером. Кроме Лизхен и Гансика
пришла долговязая девочка Анна, аккуратно одетый Людвиг принес знаменитую
лампу, явился беспризорный бродяжка Питер - беглый ученик трубочиста,
маленький и неестественно худой. Еще были два Якоба - сыновья подмастерьев
кузнечного цеха, один из них вел двухлетнюю сестренку Мари.

Ганс к тому времени кончил копать землянку и собирался отдохнуть.

- Ого! - воскликнул он, увидев ребят. - Как вас много! Если так
пойдет и дальше, то скоро весь город Гамельн переселится на мою поляну.

- Обязательно! - радостно отчеканила крошка Мари.

- А Гамельн большой? - с притворным испугом спросил Ганс.

- Очень, - подтвердила Лизхен. - Он больше Гофельда и Ринтельна.
Только Ганновер и Ерусалим еще больше.

- Тогда в моей землянке все не поместятся...

- Мастер, - бесцеремонно перебил бывший трубочист, - покажите, как вы
птиц приманиваете.

Ганс достал дудочку. Звонкий сигнал взбудоражил лес. Кто-то завозился
на верхушке дерева, зашуршал в траве, замер, уставившись черными
капельками глаз. Первыми с ветки дуба спорхнули два лесных голубя. Они
опустились Гансу на плечо и громко заворковали, толкаясь сизыми боками.
Питер сглотнул слюну, в его глазах мелькнул огонек. Голуби мгновенно
взлетели.

- Мне можно? - спросил Питер.

Ганс протянул дудочку. Питер засвистел.

- Ничего... - растерянно сказал он.

- Ничего и не получится, - подтвердил Ганс. - Чтобы тебе поверили,
надо быть добрым, а ты сейчас всего лишь голодный.

- Тогда пусть уходит и не возвращается, пока не поест, - решительно
сказал Людвиг.

- Ты полагаешь, что это и есть доброта? - спросил Ганс.

Людвиг покраснел. Он развязал поясную сумку - вероятно, точную копию
отцовской, достал оттуда два куска хлеба с маслом. Один протянул Питеру,
другой, поколебавшись, разломил пополам и отдал Гансику и Мари, успевшим
устроиться на коленях у Ганса.

- Это уже лучше, - улыбнулся Ганс.

Рыжая белка сбежала вниз по стволу, прыгнула на руки Гансу, уселась
столбиком, потом ухватилась лапками за кусок хлеба, который держал Гансик.
Гансик засопел и потащил к себе хлеб вместе с белкой. Белка зацокала.

- Тише, тише, - сказал Ганс.

Он отломил от куска корочку белке, остальное вернул мальчику. Мир был
восстановлен.

- Его так не боятся, хоть он и жадный, - с завистью протянул Питер,
облизывая масленые пальцы.

- Выходит, не такая простая это вещь - добро, - сказал Ганс. - Вот мы
сейчас и подумаем вместе, каким оно может быть. Без этого у нас с вами
ничего не выйдет.

Разговор затянулся на весь день. Ганс объяснял, спрашивал, показывал.
Голос его охрип, губы распухли от непрерывной игры. Белка несколько раз
убегала и возвращалась, стайками налетали шумливые птицы. Детишки ошалели
от чудес и устали. Они съели все сухари, что были у Ганса, и кучу
земляники, собранной суматошными дроздами. Мари уснула, свернувшись на
расстеленной курточке Людвига. Гансик играл с белкой. Остальные все
выясняли, какой должна быть волшебная доброта.

- Если белка ко мне придет, а я ее схвачу? - нападал старший Якоб,
умненький мальчик, единственный кроме Людвига, умевший читать. - Ее же
зажарить и съесть можно. Питер, вон, ест белок.

- Как ее есть, если она любимая?! - крикнула Лизхен, а Анна, за весь
день не сказавшая и десяти слов, молча пересела поближе к Гансику, чтобы в