Любовь ЛУКИНА, Евгений ЛУКИН

КАНИКУЛЫ И ФОТОГРАФ

За "Асахи Пентакс" оставалось выплатить немногим больше сотни. Стоя
над огромной кюветой, Мосин метал в проявитель листы фотобумаги. Руки его
в рубиновом свете лабораторного фонаря казались окровавленными.

Тридцать копеек, шестьдесят копеек, девяносто, рубль двадцать...

На семи рублях пятидесяти копейках в дверь позвонили. Мосин не
отреагировал. И только когда тяжелая деревянная крышка опустилась на
кювету с фиксажем, скрыв от посторонних глаз левую продукцию, он распрямил
натруженный позвоночник и пошел открывать.

- Мосин, тебе не стыдно? - с порога спросил инженер-конструктор
Лихошерст.

Мосин хлопнул себя по лбу, но затем, спохватившись, переложил ладонь
на сердце.

- Валера! - страстно сказал он. - Честное слово, фотографировал. Но,
понимаешь, пленку перекосило.

- Голову оторву, - ласково пообещал Лихошерст.

Мосин обиделся.

- Правда перекосило... - И, понизив голос, поинтересовался: - Тебе
пеньюар нужен?

- Не ношу, - сухо ответил инженер. - И не заговаривай мне зубы.
Завтра утром стенгазета должна быть на стенде!

Мосин открыл "дипломат" и достал оттуда фирменный целлофановый пакет.

- Розовый. Английский, - сообщил он с надеждой. - У твоей жены какой
размер?

Лихошерст насмешливо разглядывал неширокую мосинскую грудь, обтянутую
бледно-голубой тенниской, на котором жуткая акула старательно разевала
пасть, готовясь заглотить безмятежную красавицу в темных очках.

- Растленный ты тип, Мосин. Наживаться за счет редактора стенгазеты -
все равно что грабить вдов и сирот. Если не секрет, откуда у тебя пеньюар?

Мосин смутился и пробормотал что-то о родственнике, приехавшем из
Караганды.

- В общем, работай, - не дослушав, сказал Лихошерст. - И чтобы после
обеда фотографии были, а то утоплю в проявителе.

Мосин закрыл за ним дверь и с минуту неприязненно смотрел на
фирменный пакет. В списке тех, кому он собирался сбыть пеньюар, Лихошерст
стоял последним. Надо же - так промахнуться! Интуиция говорила, что с
руками оторвут, а вот поди ж ты...

Мосин меланхолично перебросал снимки в промывку и - делать нечего -
пошел выполнять задание. Нужно было сфотографировать двор НИИ, причем так,
чтобы беспорядок у дверей склада сразу бросался в глаза.

Он отснял пару кадров с близкого расстояния, потом попробовал
захватить широкоугольником весь двор. Для этого пришлось отойти к самой
стене и даже влезть в заросли обломанной сирени.

Где-то неподалеку задорный молодой голос что-то лихо выкрикивал.
Звук, казалось, шел прямо из середины куста.

Мосин раздвинул ветки и обнаружил в стене дыру. Кричали на той
стороне. Он заглянул в пролом и увидел там босого юношу в розовой
кружевной рубашонке до пупа и защитного цвета шортах, который, ахая и
взвизгивая, рубил кривой старинной саблей головы репейникам. Делал он это
самозабвенно, но неуклюже. Метрах в сорока высилась рощица серебристых
шестов разной высоты и торчали какие-то многоногие штативы. Мосин ахнул.

ЗА СТЕНОЙ, ПО СОСЕДСТВУ С НИМ, РАБОТАЛА КИНОГРУППА! И, СУДЯ ПО
ОБОРУДОВАНИЮ, ИНОСТРАННАЯ.

Парень с саблей явно не репетировал, а развлекался. Предположение
оказалось верным: на рубаху раздраженно заорали. Тот обернулся на крик и с
индейским воплем принял оборонительную позицию. Тогда к нему подбежал
технический работник в серебристой куртке и отобрал саблю.

Мосин рассмеялся. Легкомысленный статист ему понравился.

К сожалению, досмотреть, чем кончится конфликт, было некогда. Мосин
вернулся в лабораторию, проявил пленку и решил, что, пока она сушится,
стоит побывать за стеной. Поправил перед зеркалом волосы и, зачем-то
прихватив "дипломат", вышел.

Вынув несколько расшатанных кирпичей, он довел пролом до нужных
размеров и пролез на ту сторону.

Киношники работали на обширном пустыре, зеленом и ухоженном, как
футбольное поле. Везде было понатыкано разной зарубежной техники, а в
центре, как бы для контраста, громоздилась мрачная замшелая изба, возле
которой отсвечивала медью огромная старинная пушка художественного литья.
Видимо, снимали что-то историческое. Между двумя арбузными горами ядер,
нервно оглаживая раскидистые усы, вышагивал длинный иностранный киноактер.

Мосин не интересовался историей. Но даже ему стало ясно: что-то они
здесь напутали.

Во-первых, на иностранце был фрак, на антрацитовых плечах которого
горели алые эполеты с золотой бахромой. Под правый эполет был пропущен
ремень вполне современной офицерской портупеи, на которой непринужденно
болтался обыкновенный плотницкий топор. Черные облегающие брюки были
вправлены в яловые сапоги гармошкой. Когда же киноактер снял кивер и
солнце приветливо заиграло на его смуглом бритом черепе, Мосин
окончательно разинул рот и начал подбираться поближе. "Комедию снимают", -
догадался он.

Его хлопнули по плечу. Мосин вздрогнул и обнаружил, что стоит рядом с
давешним статистом в розовой кружевной рубашонке.

- Денис Давыдов! - восхищенно поделился парень, кивнув в сторону
актера. - А?!

Сказано это было без акцента, и Мосин заморгал. Неужели переводчик?
Он в смятении покосился на рубашонку и заметил в пальцах у собеседника
тонкую длинную сигарету с черным фильтром. Это уже был повод для
знакомства, и Мосин выхватил зажигалку. Со второго щелчка она высунула
неопрятный коптящий язычок. Парень вытаращил глаза.

- О-о, - потрясенно сказал он и робко потянулся к зажигалке, но тут
же, отдернув руку, по-детски трогательно прикусил кончики пальцев.

Мосин смутился и погасил огонек. Киношник вел себя несолидно. Ему,
видно, очень хотелось потрогать зажигалку. Может, издевается?

- На, посмотри, - неуверенно предложил Мосин.

Киношник бережно принял вещицу, положил большой палец на
никелированную педальку и умоляюще взглянул на владельца.

- Йес... то есть си, - великодушно разрешил тот.

Иностранец нажал и радостно засмеялся.

"Пора знакомиться", - решил Мосин.

- Сергей, - представился он, протягивая руку.

Иностранец расстроился и, чуть не плача, отдал зажигалку.

- Ноу! Ноу!.. - испугался Мосин. - Это я Сергей. - Он стукнул себя в
грудь костяшками пальцев. - Сергей.

До иностранца наконец дошло.

- Тоха, - печально назвался он, глядя на зажигалку.

Что он в ней нашел? Дешевая, даже не газовая, в магазине таких полно.

- Итыз прэзэнт, - отчаянно скребя в затылке, сказал Мосин. - Ну не фо
сэйл, а так...

Когда ему удалось втолковать, что зажигалку он дарит, киношник
остолбенел. Потом начал хлопать себя по груди, где у него располагались
карманы. Отдариться было нечем, и лицо его выразило отчаяние.

- Да брось, - неискренне сказал Мосин, - не надо... Давай лучше
закурим.

Иностранец не понял. Сергей повторил предложение на международном
языке жестов. Иностранец опять не понял. Тогда Сергей просто ткнул пальцем
в сигарету. Парень очень удивился и отдал ее Мосину.

Тот сразу же уяснил ошибку: это была не сигарета. Цилиндрическая
палочка, на две трети - белая, на треть - черная. На ощупь вроде бы
пластмассовая, а на вес вроде бы металл. Но возвращать ее уже было поздно.

- Сэнькью, - поблагодарил Мосин. - Грацио.

Иностранец в восторге пощелкал зажигалкой и куда-то вприпрыжку
побежал. Потом вспомнил про Сергея и приглашающе махнул ему рукой.
Несерьезный какой-то иностранец. Тоха... Видимо, Антонио.

И Мосин последовал за ним, вполне довольный ходом событий. С
сигаретообразной палочкой, конечно, вышла накладка, но зато удалось
завязать знакомство.

В коммерческие контакты с иностранцами Мосину вступать еще не
приходилось. Его сфера - знакомые и знакомые знакомых. Есть бедра, и есть
фирменные джинсы, которые на эти бедра не лезут. "Хорошо, - соглашается
Мосин, - я знаю такие бедра. Сколько просить?" К примеру, столько-то.
"Хорошо", - говорит Мосин и просит на червонец дороже. И все довольны. А
вот иностранцы...

Тоха привел его к наклонно натянутому тенту, под которым
расположились два парня и молодая... актриса, наверное. Для технического
работника девушка выглядела слишком эффектно.

- Сергей, - представил его Тоха.

Девушка и один из парней с интересом посмотрели на гостя. Третий из
их компании лежал на спине и даже не пошевелился, только приоткрыл один
глаз.

- Реликт, - мрачно бросил он и снова зажмурился.

- Сам ты реликт, - ответил ему Тоха на чистейшем русском языке.