Сергей ЛУКЬЯНЕНКО
ХОЛОДНЫЕ БЕРЕГА
мускулистых, поросших курчавым рыжим волосом руках, то лениво
потягивалась, едва не касаясь плеч каторжников, то, рассвирепев,
начинала бросаться из стороны в сторону, посверкивая крошечным медным
наконечником.
это не я, не я, без обид, ребята! Она, она -- что хочет, то и творит...
Надсмотрщик выдавил улыбку:
таких лет доживают на его работе -- кого придушат цепью, кого затопчут
ногами, а кто и сам уйдет, подкопив деньжат, от греха подальше. Лучше уж
маршировать в строю, или бродить по ночным улицам в худой кирасе
стражника, чем иметь дело с десятком-другим готовых на все негодяев.
чтобы попасть в руки отчаявшегося, и достаточно умен, чтобы не злить без
нужды весь этап. Велик ли труд -- разобраться, кто виноват, прежде чем
пустить в ход плеть, или прикрикнуть на кашевара -- чтобы из
недоворованных остатков провианта сумел сготовить что-то съедобное?
такие безумные бунты, после которых растерянные офицеры и следов не
находят от свирепых, здоровенных бугаев. И остается одно -- вешать
каждого третьего, хоть и это угомонит каторжников лишь на время.
я его рассердить -- даже без цепей.
только соседом, -- осклабился.
есть. А? Может, есть у тебя Слово, а на то Слово -- связка ключей
прицеплена?
вторую неделю в этой вони.
для каторжников стараться, и он невольно горбился, чтобы не задеть
болтающийся прямо над головой фонарь.
нюхать, вот от нее можно и вовсе дышать разучиться.
Трюм сразу ожил. Шутник не из тех, кто делает вид, что уходит, а потом
подслушивает под дверью.
на каторгу по какой-то злой усмешке судьбы. По всем законам полагалась
ему разве что хорошая плеть, да может, еще отсечение пальца. А вот нет
-- не приглянулся судье, или вспомнил тот подружку, которой на базаре
карманы обчистили -- и все. Плыви к Печальным Островам, надейся, что
молодость поможет протянуть три отмеренных года. Впрочем Локи не унывал
-- такие никогда не унывают. Свое прозвище в честь древнего северного
бога проказ он получил не зря...
мелкий чиновник, угодивший к нам за казнокрадство. Все ясно, сегодня не
его масть...
надсмотрщика песню. Длинный язык довел его до каторги, но выводов он из
того не сделал. Что говорить, третий раз сажают, а Волли честно
вкалывает полгода -- больше за крамолу не дают, и принимается за старое.
ничего за душой певец не имел. Наверное, ему рукоплескали в селах и
кварталах ремесленников... впрочем, он иной славы и не искал. Я лениво
слушал про то, какой именно продукт герой песенки собрал в большую
корзину, за что этот продукт выдал, и как оплошал тупой сборщик налогов,
вывалив содержимое корзины в общий воз с податями.
воде, про потаенное Слово. Жил бы безбедно, и людей бы радовал.
может ловкие пальцы. Интересно, на что играют -- на пайку, на дежурство,
на интерес?
Потолок поскрипывал -- кто-то ходил по палубе. -- Наигрались. Спать
пора.
пришлось этим заняться -- иначе власть в трюме держал бы Славко-дубина,
самый натуральный душегуб, пойманный прямо у свежего трупа. Сто кило
мускулов и костей, и чуть-чуть мозгов под крепким лбом. Я от души
надеялся, что в рудниках его случайно придавит груженной вагонеткой. Сам
бы поспособствовал, вот только нет у меня желания под землю лезть.
Доказать, что не зря слыву самым ловким вором во всей Державе. Из шахты
не очень-то убежишь -- вся надежда на короткий путь из порта в горы.
сразу стал слышен плеск волн за бортом, будто слух обострился.
Поскрипывали койки, кое-кто торопливо бубнил положенные вечерние молитвы
Искупителю, Волли вполголоса допевал песню -- не умел он останавливаться
посередине, я даже и окликать его не стал.
вечернюю историю. На каторге о женщинах лучше не говорить -- к концу
второй недели народ распаляется, и начинаются непотребства. Но Славко я
не перебивал -- все его истории были такие тупые и тошнотворные, что
действовали лучше лекарского брома, который положено было добавлять в
наше пойло. Распалялся от них только сам Славко, причем так лихо, что на
второй день я посоветовал Шутнику поменять народ на койках. Теперь рядом
со Славко-дубиной лежал молчаливый здоровенный верзила из какой-то, еще
древними богами забытой, руссийской деревеньки. Как попал в Державу, где
научился разговору, за что на каторгу угодил -- не знаю. Парень он был
неплохой, а мускулами -- еще покрепче Славко. Кажется, дома кузнецом
был. Одна беда -- очень уж инертный, погруженный в свои мысли. За
себя-то постоит, а вот народ в порядке не удержит. Мальчишку, который
поначалу оказался рядом с душегубом, я от греха подальше поместил на
койку над своей -- хоть и есть у старшего по этапу право жить с
комфортом, но так оно спокойнее будет. И кажется, в тот миг и посмотрела
на меня Сестра-Покровительница с заоблачных высот... верно я сделал, ох
как верно.
подошел, вроде как невзначай... -- захлебываясь, бубнил Славко. --
Юбки-то она задрала выше колен, чтоб не извозить, а я как подкрадусь...
верзила-кузнец. Это у него было больное место, видно в диком краю до сих
верховодили бабы -- и душегубу приходилось постоянно выкручиваться.
говорю! Красивая была баба!
красивые были. Морда...
-- что женщина красивая?
шлепнул... любя. Она как растянулась, для вида сердится, а сама мор...
лицо протирает, и улыбается!
идиотизм Славко был очень забавен. Чувства юмора он не терял, не без