Владимир МИХАЙЛОВ

НОЧЬ ЧЕРНОГО ХРУСТАЛЯ

- Доктор Рикс! Срочно - город! ОДА!

Женщина выхватила из кармана халата плоскую коробочку коммутива.
Нажала кнопку.

- Доктор Рикс? - Голос в коробочке казался сплющенным. - Снова
ОДА! Девочка, роды проходили нормально...

Женщина опустила веки - может быть, чтобы никто не увидел в ее
глазах отчаяния. Но голос ее в наступившей мгновенно тишине прозвучал
спокойно, почти безмятежно, как если бы ей сообщили - ну, что лампочка
в прихожей перегорела, например; только свободная рука непроизвольно
сжалась в кулак:

- Что предприняли?

- Сразу же, по инструкции, дали кислород. Затем...

Она слушала еще несколько секунд.

- Пока дышит нормально. Однако...

Она перебила:

- Готовьте к перевозке. Сейчас к вам вылетит вертолет.

- Доктор, хотелось бы... Видите ли, ее отец - Растабелл. Она
знала, кто такой Растабелл.

- Не волнуйтесь, все будет отлично.

Рука с коммутивом медленно опустилась, бессильно повисла, но лишь
на секунду.

- Доктор Карлуски, разрешите... Он кивнул узким, морщинистым
лицом.

- Разумеется, доктор Рикс. Я уверен - это вчерашний выброс;
следовало ожидать...

На несколько мгновение выдержка изменила ей:

- Шесть наших обращений к этому их правительству, шесть
успокоительных ответов - и все на бумаге, только на бумаге... В конце
концов, это же их дети, а не мои.

- Ну, что вы, - сказал доктор Карлуски, стянув морщины в улыбку. -
Правительства всегда бездетны. Хорошо, что у нас еще есть гермобоксы.

- Еще три, - ответила она уже в дверях. - Что будет потом - не
знаю...

- А кто знает? - сказал ей вслед доктор Карлуски.

Что будет потом, не знал никто. Ни здесь, в Международном Научном
центре ООН, располагавшемся в уютном уголке Европы, в Намурии, - ни,
пожалуй, во всем мире.

Правда, не было уже той растерянности, что сопутствовала первым
подобным случаям - сперва вовсе непостижимым, потому что младенцы
рождались вроде бы совершенно здоровыми, были они доношены, выходили
правильно, не было ни удушения пуповиной и никаких других бед из числа
тех, что подстерегают еще не родившегося. Вскрытия показали, что дети
были совершенно нормальными - только их крохотные легкие выглядели как
бы сожженными если не кислотой, то удушливым газом; а ведь ничего,
кроме воздуха, каким все дышат, не содержалось в родильных залах. Все
дышат, а эти вдруг не захотели: один, другой, третий, четвертый - и,
как говорится, пошло-поехало. Не только в Намурии, хотя небольшая
страна эта сказалась одной из первых, и не только в Европе; другая
закономерность, правда, прослеживалась: чем ближе к большим
промышленным районам, тем чаще такие случаи происходили, потому что
тем меньше оставалось в этих местах того, чем можно дышать. Отказ
дышать в атмосфере; вот что такое ОДА.

И в самом деле: можно ли было называть старым и легким словом
"воздух" нынешнюю смесь кислорода и азоте со всеми теми неисчислимыми
добавками, какими обильно обогащала ее цивилизация: продуктами
сгорания твердого, жидкого и газообразного топлива в цилиндрах и
камерах автомобилей, тепловозов, теплоходов, самолетов, энергостанций,
заводов и фабрик, ракет; отходами промышленности - химической прежде
всего, но не только, продуктами сжигания мусора; тончайшей цементной,
фосфатной, другой всякой пылью; отбросами горнодобывающей и
горнообрабатывающей промышленности - да что перечислять, тут впору
заводить Черную книгу, чтобы на множестве ее страниц всерьез заняться
поименованием всего того, чем мы за десятилетия усовершенствовали
наивно-примитивную стихию, а здесь немеете для этого; добавим только,
что уже не воздухом, конечно, была эта смесь - скорее уж следует
назвать ее "Аэрозоль-ХХ" - по номеру нашего благодатного столетия и по
ее физической сущности. Не будем говорить здесь и о том, что не одна
только атмосфера подверглась подобному обогащению, но и мзда, и
поверхность земли, и недра ее, да и ближний космос, пожалуй, тоже;
попытаемся лишь назвать этот процесс приспособления природы к человеку
самым пригодным для этого словом вместо существующего бодрого термина
"техническая цивилизация"; словом этим будет война и не просто война,
а гражданская. Потому что только на войне убийства происходят не
исподтишка, но явно, и почитаются не за преступление, а за подвига -
не так ли поступает цивилизация с природой? И не подвигом считали мы
разве все достижения вышепоименованной? Подвигом, несомненно; и
гордились, и подвигали на дальнейшее в том же духе. Итак, война. А
почему гражданская? Потому что в гражданской войне народ уничтожает
сам себя, для народа гражданская война - форма самоубийства или, если
уж не до смерти, то самокалечения во всяком случае.

Не вчера это уже стало ясным. И не вчера впервые были произнесены
власть предержащими во всех концах планеты правильные и весьма
достойные слова относительно пресечения, недопущения, исправления,
восстановления. Так клянется алкоголик: вот сегодня еще выпью, а с
завтрашнего дня - завяжу! Так обещает сам в себе запутавшийся человек:
с понедельника начну новую жизнь. Сколько завтрашних дней прошло,
сколько понедельников.

Ты еще дышишь, человек? Ну живуч, прямо сказать.

Кто как, впрочем. Кому сейчас, скажем, семьдесят - тем дышится
легче. Было время адаптироваться: родились-то они тогда, когда дышать
было куда проще. Конечно, двести, или две тысячи, или двадцать тысяч
лет назад воздух был еще чище. Но даже семьдесят лет назад над полями
и в лесах еще держалась благодать, с неба не лились еще желтые, а то и
радиоактивные дожди, а поля и грядки удобрялись более по старинке,
навозцем. Так что хоть в детстве подышали вволю, а потом
приспосабливались понемножку. Тридцатилетние, особенно горожане - уже
другой коленкор: вдыхали аэрозоль с младых ногтей, хотя не столь еще
густой, как нынче. Ну, а теперь и вовсе не осталось мест населенных,
куда не проникли бы механизмы и химикаты. И вот в разгар
научно-технической революции, грозившейся привести благодарное
человечество к полному познанию всего на свете и безмятежному
благоденствию, детишки как-то уж и вовсе хлипкими стали входить в сей
мир, юдоль не слез, но небезвредных отбросов. Естественные
компенсаторы и фильтры первыми не выдержали нагрузки, тем более, что
их оставалось все меньше; они были природными богатствами, которые
человек транжирил вместо того, чтобы разумно жить на проценты. И вот
наконец и он, наиболее приспособляющаяся (за исключением разве крысы,
клопа или таракана) часть природы, исчерпал, похоже, свои резервы
адаптации и выносливости. Так что к тому дню, с которого началось наше
повествование, на всех материках уже не на сотни, а, по статистике
Всемирной Организации Здравоохранения, на тысячи шел счет
представителям разумного вида, при рождении требовавшим для дыхания
первобытно-чистого воздуха - или вовсе отказывавшимся жить. То ли
мутантами они были, то ли спираль развития вышла на такую вертикаль -
но так получилось.

Сперва, как уже сказано, растерялись. Но теперь научились
крохотных бунтовщиков сберегать: помещали в герметические боксы, куда
подавалась приемлемая для младенцев дыхательная смесь, с ароматом хвои
даже. Кормить их тоже приходилось с самого начала искусственными
составами из натуральных (по возможности) продуктов. И дети жили,
словно драгоценные экспонаты музеев - за броневыми стеклами. Старшему
из них во всем мире шел сейчас четвертый год. Самая младшая - вот
только что родилась, при нас, можно сказать.

Что будет потом - это, конечно, не только доктора Рикс
интересовало, не одну лишь эту молодую, красивую и (под белым халатом)
несколько даже вызывающе одетую женщину, но и людей не столь уж
молодых, строго одетых и занимавших куда более высокие, а порой даже и
высочайшие уровни в мировой иерархии. Но как-то всегда оказывалось,
что "сегодня" было важнее, чем "потом". Мир все усложнялся, но дышать
не становилось легче. Что же касается людей, общества, человечества,
то с ним было, как с ядерным реактором: работает, и взорваться вроде
бы не должен. Но - может.

- Вызывает клиника Научного центра. Вертолет прибыл?

- Да, доктор Рикс, благодарю вас, только что погрузили малышку. Но
господин Растабелл очень встревожен. Он...

- Успокойте его.

- Доктор Рикс, а не могли бы вы лично поговорить с ним? Вы
специалист, да и американская медицина...

- Позвоню ему, как только дитя окажется у нас и я осмотрю его.

- И еще одна просьба, доктор: если...

Пол под ее ногами ощутимо дрогнул; звякнули инструменты в