Юрий НИКИТИН

ЗАВТРА БУДЕТ НОВЫЙ ДЕНЬ...

Они прыгнули в вагон на последней секунде. Сразу же зашипело,
пневматические створки дверей с глухим стуком упруго ударились друг о
друга, толпа в тамбуре качнулась, и электричка пошла, резво набирая
скорость.

Тержовский сразу же стал проталкиваться в салон, и Алексеев, что так
бы и остался покорно глотать дым из чужих ноздрей, послушно двинулся за
энергичным другом.

- Сколько лет НТР? - продолжал Тержовский во весь голос спор,
прерванный бегом по перрону, и совершенно не обращая внимания на
окружающих. - Мы этот растехнический путь выбрали ну буквально только что!
Если верить БСЭ, а тут врать вроде ей резону нет, то НТР началась лишь с
середины нашего века! Нашего!.. Здесь свободно? Ничего, потеснимся.
Садись, Саша.

Он плюхнулся на скамейку, Алексеев стесненно примостился на краешке -
места почти не осталось. Напротив сидела, наклонившись вперед, очень
древняя старуха, худая, иссохшая, с запавшими щеками и глазами, которые
ввалились так глубоко, что Алексееву стало не по себе. Впрочем, глаза из
темной глубины блестели живым огнем.

- Наукой и техникой начали заниматься раньше, - заметил Алексеев
осторожно.

Он чувствовал большое неудобство. Все-таки захватили чужие места,
желудок уже сжимается в предчувствии неприятностей.

- Верно, но не намного раньше, - отпарировал Тержовский бодро, - зато
все предыдущие тысячелетия, а их уйма, во всю мощь разрабатывали магию,
колдовство, алхимию... Что еще? Да, астрологию!

Алексеев отвел взгляд от лица старухи, сказал неохотно, тяготясь
необходимостью поддерживать разговор на эту тему в переполненной
электричке, где каждый смотрит и слушает:

- А что толку? Пустой номер.

- Не пустой номер, - возразил Тержовский. - А тупик.

- Какая разница?

- Огромная. Результаты могут быть. Даже весомые результаты! А
повести... скажем, не туда. В тупик.

Он рассуждал со вкусом, по-барски развалившись на захваченном
сидении, потеснив смирного мужичка, что прикорнул у окна, обхватив
широкими как весла ладонями туго набитую сумку.

Алексеев морщился. Опять показная фронда к официальной науке,
рассуждения о телепатии, ясновидении, априорных знаниях и прочей чепухе
для людей образованных, но недостаточно умных!

- Давай лучше про твою дачу, - сказал он нервно. - Вдали от города,
лес, река, лягушки... Вечное, неизменное, устойчивое. Это не город, где
каждый день новые люди, новые проблемы... Ненавижу!

- Боишься, - сказал Тержовский и хохотнул.

- Ненавижу и боюсь, - признался Алексеев неожиданно. - Сумасшедшая,
ежесекундно сменяющаяся жизнь! Надо остановиться, перевести дух, но только
бег, бег, сумасшедший бег по сумасшедшей жизни. А что впереди?

Тержовский возразил лениво:

- Потому и живем. Остальные цивилизации и народы, что возжелали
остановиться и отдохнуть, с лица истории сгинули.

Алексеев видел, что старуха к разговору прислушивается. По виду ей
лет семьдесят. Правда, любые долгожители, сколько бы не прожили - сто или
сто пятьдесят выглядят на эти магические семьдесят...

Старуха перевела взгляд с Тержовского на Алексеева и обратно, вдруг
сказал бледным голосом:

- Простите меня, старую, что мешаюсь, но вы не главврач той больницы,
что на Журавлевке?

- А зачем это вам, - буркнул Тержовский. Он повернулся к Алексееву. -
Потому и развеялись как дым все пути-тропки, когда наша НТР браво
рванулась вперед как паровоз, железной грудью отметая сомнения в
правильности своего пути...

Старуха взмолилась, наклонилась вперед:

- Батюшка, я тебя сразу узнала! У меня внучка с этим энцефалитом
мучается, исхудала страсть, а голова болит - криком кричит!

- В больницу надо, бабуля, - сказал Тержовский безучастно.

Старуха безнадежно махнула рукой. Она у нее была как крыло летучей
мыши, такая же худая и темная.

- Обращалась, но там трудно... Мест нет, лекарств не хватает, бумаги
для рентгена, я старая, не пойму. Сказали, я и пошла...

Тержовский слушал нетерпеливо, кривился, ждал паузы, но старуха
заторопилась, положила ему руку на колено, иссохшую, жилистую, с
ревматически вздутыми суставами:

- Батюшка, сделай милость! А я тебе взаправдашнее колдовство покажу,
вы ими интересовались. Приятеля твоего от душевной болести вылечу.

- Что? - изумился Тержовский.

- Как бог свят, - перекрестилась старуха, - не обману.

Алексеев взглянул на остолбеневшего Тержовского. Напористый друг едва
ли не впервые в жизни спасовал, и Алексеев как мог пришел на помощь:

- Колдовство - это же черная магия, а вы креститесь...

Старуха отмахнулась:

- Все крестятся, все так говорят. А черная или белая - это потом...
Само колдовство еще с тех времен, когда ни черного, ни белого, да и самого
бога...

По проходу, забитому людьми, к ним протолкались два крепких
краснорожих мужика. Передний, приземистый, с выпирающим брюшком, отодвинул
туристов за спину, страшно выкатил налитые кровью глаза на Тержовского,
угадав в нем главного, гаркнул:

- Эй, вы вперлись на наши места! Вам не сказали?

- Какие места? - удивился Тержовский, только сейчас заметив их. -
Эти?

Второй мужик задвинул туристов еще дальше, стал с первым плечом к
плечу, а плечи у обоих дай боже:

- Эти!!! Мы курить выходили.

Тержовский набычился, раздался в размерах, голос его приобрел бычий
оттенок:

- Занимать места в электричках, трамваях, в парке на лавочках и тэдэ
- запрещено! Есть специальное разъяснение в прессе... Газеты читаете?
Штраф за превышение, а затем, сами знаете...

Он посмотрел на них так, словно на обоих уже была полосатая одежда
арестантов, тут же забыл о них и повернулся к Алексееву:

- А что, если поставить коечку в коридоре? Девка деревенская, авось
не станет жалобы рассылать. Дескать, условий не создали, отдельную палату
не выделили, кадку с пальмой не поставили...

Алексеев, затравленно сжавшись, не слушал, краем глаза ловил, как эти
двое топтались зло и растерянно, Тержовский так же силен и напорист, как и
они, но у него к тому же пузатый портфель с монограммой на чужом языке,
костюм из валютного магазина и вообще чувствуется человек, который привык
указывать другим, вызывать к себе в кабинет на ковер, давать ЦУ...

Не веря своим глазам, Алексеев увидел, как эти громилы, озлобленно
поворчав, попятились, отступили до самого тамбура, пристроились у
раздвижных дверей среди прочего стоячего люда.

Старуха тоже не обратила внимания на мужиков, признавая за Тержовским
право приходить и брать все, что возжелается. Алексеев перевел дух, сам
никогда бы не решился действовать подобным образом. Он не сразу понял, что
старуха все еще говорит что-то, и уловил только конец:

-...только возьми, а я для тебя что хошь изделаю!

Тержовский отмахнулся:

- Это не мне, это вон ему хочется пощупать древнюю магию.

Старуха даже не взглянула на Алексеева, видимо познав его плоский
мирок еще с первого взгляда:

- Ранетый он... Да это заживное. Я уж постараюсь для тебя, касатик...

Она все еще обращалась к Тержовскому. Алексеев спросил задето:

- Как я понял, мне нужно на кладбище раскапывать могилу удавленника?
А еще добывать крылышко летучей мыши и ветку омелы...

Старуха отмахнулась без всякой злобы:

- Глупости бают. Я на тебя глаз уже положила, все изделаю. Езжайте с
богом до своих Люберец, вы туда едете - по глазам вижу, а я сойду...
Каждый день ездию, поездничка я.

Еще пол-остановки она всматривалась в Алексеева, словно хотела
прочесть в его мозгу интегральные уравнения. Ему стало смешно и неловко, и
когда странная старуха ушла, с облегчением перевел дух:

- Ну и колдунья! Дочку сама лечить не берется, к тебе блат ищет, а
нам колдовство покажет!

Тержовский усмехнулся:

- Может, и у них узкая специализация?

Дом Тержовского оказался не близко, но когда прибыли, Алексеев ахнул.
Огромный домище, а не хлипкая дачная постройка, а главное - великолепный
сад, громадный огородище...

- Заброшенные дома, - объяснил Тержовский зло. - Неперспективные.
Дурак-хозяин заколотил дом и подался в город. Пашет подсобником на заводе.
Я купил...

- Дорого?

- Не скажу!

- Почему?

- Стыдно признаться за какие гроши. Жуликом назовешь! А я не жулик.
Просто бедный.