Константин СИТНИКОВ
ЭЛИКСИР ЖИЗНИ
высокими каменными сводами и смолкли. Еще несколько мгновений в воздухе, в
стенах и в самой глубине моего существа сохранялась остаточная вибрация,
но постепенно и она сошла на нет. Я открыл глаза и увидел, что между
рядами церковных скамеек ко мне пробирается сторож-горбун. Я был один в
полутемном притворе. Не дожидаясь, пока старик доковыляет до меня, я
повернулся и вышел на улицу.
Два раза чихнув с надрывом, я вытер губы клетчатым платком и сунул его в
рукав джинсовой курточки. Сказывались последствия многочасового воздушного
путешествия в пронизывающей насквозь воздушной струе.
я с трудом разглядел, что короткая фигурная стрелка настенных часов
показывает десять. Позеленевший от старости готический шпиль церкви
Святого Духа склонялся надо мной, готовый вот-вот упасть прямо на меня.
их. Я прошел мимо средневековой аптеки с жестяной вывеской, пересек
небольшую площадь, выложенную булыжником, и в задумчивости остановился
возле одного из каменных столбов Ратуши. В него было вбито тяжелое
железное кольцо, слишком узкое для человеческой шеи, однако
предназначенное именно для того, чтобы приковывать к позорному столбу
преступников. Наверное, это были очень тощие и голодные преступники с
худыми, жилистыми шеями.
несколько молодых людей: каждый с чашечкой кофе в одной руке и сигаретой в
другой. Внутри было темно, тусклый красный светильник в виде фарфорового
купидона плавал в слоистых облаках табачного дыма. Я с трудом протиснулся
к стойке и заказал кофе без сахара. Кофе был дорогой и горький до кислоты
во рту. Я выпил две чашки и, чувствуя головокружение, вышел на свежий
воздух. Странным образом в тесноте крошечного кафе я чувствовал себя более
одиноким, чем в пустой церкви, наполненной звуками органа.
сходить в церковь Александра Невского на Замковом холме. И еще я подумал,
что, вероятно, больше никогда не увижу его, несмотря на все уверения
Магистра. Но если я о чем-то и жалел, то только об этом. Все остальное
давным-давно потеряло для меня всякое значение. Я смотрел на редких в этот
час прохожих, и меня самого пугало то безразличие, какое я к ним
испытывал. Впрочем, что им было до моего безразличия?
опустевшую. В тесном переулке позади Ратуши было темно и холодно. От
глухой каменной стены тянуло сыростью. На противоположной стороне горбатой
улочки, в сплошном ряду средневековых домов, находился городской музей
пыток. Низкая дубовая дверь была заперта. Литая бронзовая ручка отдавала
холодком, вызвавшим у меня легкий озноб.
можно привыкнуть к голосу, звучащему у тебя прямо в голове? В нем
явственно слышалась насмешка.
тяжело, с протяжным скрипом, словно нехотя. Я вошел в темное помещение,
слишком тесное для выставочного зала, но, похоже, вполне пригодное для
зала пыток. Справа и слева в темноте угадывались еще более темные участки
арочных проемов, открывавшихся в смежные помещения.
вытянутый носок испанского сапога и едва не разбил голову об острый угол
массивной дыбы.
возразил я, чихая и потирая лоб, на котором уже вздулась здоровенная
шишка.
ап-чхи! у тебя и языка-то собственного нету!
против моей воли: это Магистр пытался управлять им изнутри. Я схватил
кончик языка рукой и проговорил злорадно:
указательным пальцами правой руки. И вдруг моя левая рука схватила мою
правую руку и принялась отдирать ее от моего же языка. Некоторое время я
отчаянно боролся с самим собой, с переменным успехом. Наконец,
обессиленный, я предложил Магистру перемирие, и мы двинулись дальше.
проговорить свой вопрос мысленно.
мной, как мальчишкой, - на том лишь основании, что случайно оказался
заключен в моей черепной коробке.
является истинным хозяином моего тела и моего разума, а значит волен
делать и с тем и с другим все, что ему ни заблагорассудится.
голове впервые. Тогда я еще не переставал удивляться его присутствию в
моем сознании, хотя уже и не испытывал того потрясения, какое он вызывал
во мне своим внезапным появлением поначалу.
что я оказался в теле такого ничтожества, как ты!
возразил он. - Я существую лишь в твоем сознании, и твое сознание - это
единственное место, где я существую.
так?
что, тоже скажешь, что жилец и дом - это одно и то же? Ты - это всего лишь
мой дом, не более того...
дом был уже заселен, когда ты влез в него без разрешения. Не значит ли
это, что ты - просто вор, забравшийся на чужую территорию?
только того и надо было. Я уже устал чувствовать себя шизофреником.
сам слишком хорошо знал, где и когда я подхватил Магистра, - да-да, именно
подхватил, как подхватывают простуду или дурную болезнь. Это произошло три
месяца назад, когда я неожиданно для самого себя увлекся средневековыми
латинскими рукописями и вычитал в одной из них (это было пожелтевшее от
времени долговое обязательство) о некоем Раймондусе Джулиусе (не путать с
Раймондусом Луллиусом и Джулиусом Родменом!), задолжавшем своему
заимодавцу триста монет. Это и был мой Магистр. Впоследствии я узнал, что
сия невзрачная бумажка является единственным документом, сохранившим для
истории имя моего нового знакомца. В ту же ночь он явился мне во сне и с
отвратительной усмешкой заявил, что отныне переселяется в мое сознание и
будет обитать в нем до тех пор, пока не подыщет себе местечко получше.
заботливостью, которая меняет заряд слов на противоположный. - Ты -
единственное, что у меня есть.
Раз уж он так трясся за мою шкуру, что ж, я пощекочу ему нервы. Помню, я
стоял посередине бетонного моста через железнодорожные пути, и ни с того
ни с сего у меня возникло непреодолимое желание спрыгнуть вниз. Оно было
настолько внезапным и сильным, что чувство самосохранения просто не успело
сработать. Я уже перевалился через перила - и только тут Магистр, которого
моя выходка застала врасплох, пришел в себя. Надо отдать должное его
реакции, она оказалась молниеносной. Он рванул мое тело в противоположную
сторону, и оно упало на изъеденный дождями бетон моста. В тот раз я
избежал неминуемой смерти, но не избавился от жгучего желания умереть,
неожиданно открывшегося мне во всей своей наготе.
своим бездарным существованием - что может быть более разумным и