Аркадий СТРУГАЦКИЙ, Борис СТРУГАЦКИЙ
ХРОМАЯ СУДЬБА
вместо того, чтобы заниматься сценарием, с отвращением прихлебывал теплый
"бжни" и размышлял о нескольких вещах сразу. За окном мело, машины
боязливо ползли по шоссе, на обочинах громоздились сугробы, и смутно
чернели за пеленой несущегося снега скопления голых деревьев и щетинистые
пятна и полосы кустарника на пустыре. Москву заметало.
Актюбинском. Вот уже полчаса посередине шоссе буксовало такси, неосторожно
попытавшееся здесь развернуться, и я представил себе, сколько их буксует
сейчас по всему огромному городу - такси, автобусов, грузовиков и даже
черных блестящих лимузинов на шипованных шинах.
друга. Думал я, например, о дворниках. О том, что до войны не было
бульдозеров, не было этих звероподобных, ярко раскрашенных
снегоочистителей, снегоотбрасывателей, снегозагребателей, а были дворники
в фартуках, с метлами, с квадратными фанерными лопатами. В валенках. А
снега на улицах, помнится, было не в пример меньше. Может быть, правда
стихии были тогда не те...
мною какие-то унылые, нелепые, подозрительные даже происшествия, словно
тот, кому надлежит ведать моей судьбой, совсем одурел от скуки и принялся
кудесить, но только дурак он, куда деваться? - и кудеса у него получаются
дурацкие, такого свойства, что ни у кого, даже у самого шутника, никаких
чувств не вызывают, кроме неловкости и стыда с поджиманием пальцев в
ботинках.
отодвинутая вправо моя пишущая машинка марки "Tippa" с заедающей от
рождения буквой "э", и вставлена в нее незаконченная страница, а на
странице читается:
позициям, бьют методично, по очереди, чтобы не мешать друг другу
пристреливаться. За башней переднего танка сидит на корточках Рудольф,
командир танкистов, лейтенант СС. Он - мозг, дирижер этого оркестра
смерти, - жестами отдает команды идущим позади эсэсовским автоматчикам.
Партизанские пули то и дело щелкают по броне, разбрызгивают грязь вокруг
гусениц, вздымают столбики воды в темных лужах".
партизан растерянно глядят на приближающиеся танки. Банг! Банг! Банг! -
Удары танковых пушек".
танковую атаку мне попасть тоже не довелось. А ведь, строго говоря, я
должен был погибнуть на Курской Дуге. Все наше училище погибло там,
остались только: Рафка Резанов - без обеих ног, Вася Кузнецов из
пулеметного батальона и я, минометчик.
Видно тот, кому надлежало ведать моей судьбой, был тогда еще полон
энтузиазма, и ему хотелось посмотреть, что из меня может получиться. И
получилось, что всю свою молодость я провел в армии и всегда считал своей
обязанностью писать об армии, об офицерах, о танковых атаках, хотя с
годами все чаще мне приходило в голову: именно потому, что жив я остался
по совершенной случайности, мне-то как раз и не следовало бы об этом
писать.
Рим, и я взял стакан и сделал лечебно-диетический глоток. Около буксующего
такси засело теперь еще две машины, и бродили там, пригибаясь в метели,
тоскливые фигуры с лопатами.
конечно, последняя моя библиотека! Больше библиотек у меня не будет.
Поздно. Это моя библиотека - пятая и теперь уже последняя.
библиографической редкостью: П.В.Макаров. "Адъютант генерала
Май-Маевского". По этой книге недавно отснят был телевизионный сериал,
картина неплохая и даже хорошая, только вот с самой книгой она почти не
соотноситься. В книге все куда серьезней и основательней, хотя приключений
и подвигов куда как меньше. Этот Павел Васильевич Макаров был, как видно,
значительным человеком, и приятно читать на обороте титульного листа
дарственную надпись, сделанную химическим карандашом: "Дорогому товарищу
А.Сорокину. Пусть эта книга послужит памятью о живой фигуре адъютанта ген.
Май-Маевского зам. командира Крымской Повстанческой. С искренним
партизанским приветом П.В.Макаров. 6.IX.1927 года, г.Ленинград".
Александр Александрович Сорокин. Впрочем, ничего этого я не помню. И
совершенно не помню, как книга ухитрилась уцелеть, когда дом наш в
Ленинграде разбомбило и первая библиотека погибла вся.
Канске, где два года преподавал на курсах. По обстоятельствам выезд мой из
Канска был стремительным и управлялся свыше - решительно и непреклонно.
Упаковать книги мы с Кларой тогда успели, и даже успели их отправить малой
скоростью в Иркутск, но мы-то с Кларой в Иркутске пробыли всего два дня, а
через неделю были уже в Корсакове, а еще через неделю уже плыли на
тральщике в Петропавловск, так что вторая библиотека моя так меня и не
нашла.
английском, которые я купил во время отпуска в букинистическом, что на
Литейном в Ленинграде; "Машина времени" и сборник рассказов Уэллса из
приложения ко "Всемирному Следопыту" с иллюстрациями Фитингофа;
переплетенный комплект "Вокруг Света" за 1927 год... Я страстно любил
тогда чтение такого рода. А было еще во второй моей библиотеке несколько
книг с совершенно особой судьбой.
уничтожить всю печатную продукцию идеологически вредного содержания. А в
книгохранилище наших курсов свалена была трофейная библиотека,
принадлежавшая, видимо, какому-то придворному маньчжурского императора Пу
И. И конечно же, ни у кого не было ни желания, ни возможности разобраться,
где в этой уже проплесневевшей груде агнцы, а где козлища, и приказано
было списать все целиком.
черно-кровавых кучах, и чумазые, как черти в аду, курсанты суетились, и
летали над всем расположением невесомые клочья пепла, а по ночам, невзирая
на строжайший запрет, мы, офицеры-преподаватели, пробирались к
заготовленным назавтра штабелям, хищно бросались, хватали, что попадало
под руку, и уносили домой. Мне досталась превосходная "История Японии" на
английском языке, "История сыска в эпоху Мэйдзи"... а-а, все равно ни
тогда, ни потом не было у меня времени все это толком прочитать.
пятьдесят шестом году возвращался с Камчатки на материк.
никто тогда, ничего решительно не умел, ничему не был обучен для
гражданской жизни, с капризной женой и золотушной Катькой на шее... Нет,
ничего бы я не рискнул, если бы тогда что-нибудь светило мне в армии. Но
ничего не светило мне в армии, а ведь был я тогда молодой, честолюбивый,
страшно мне было представить себя на годы и годы вперед все тем же
лейтенантом, все тем же переводчиком.
который интересен любому читателю. С руками бы оторвал это любой читатель,
в особенности если писать в этакой мужественной современной манере,
которую я лично уже давно терпеть не могу, но которая почему-то всем очень
нравится. Например:
квашенной редькой. Стекла рубки были разбиты и заклеены бумагой...".
были разбиты, морда была перекошена...)
выходи", - строго сказал он. К нам вылез шкипер. Он был старый,
сгорбленный, лицо у него было голое, под подбородком торчал редкий седой