Наум СЛАДКИЙ

ПОСЛЕДНЯЯ ЗАГАДКА ТУНГУССКОГО МЕТЕОРИТА

ШАЛОВЛИВЫЙ ПИСАТЕЛЬ

Выдающийся художник XX века Наум Исакович Сладкий родился в 1960 г. в
городе Бобруйске. Город этот известен по литературе: среди сыновей
лейтенанта Шмидта он считался прекрасным, высококультурным местом.
Читатель не должен обижаться, что не знает ни Бобруйска, ни Н.Сладкого.
Познать Воркуту хуже, чем познать Бобруйск, и познать Горького хуже, чем
Сладкого. Но шутки в сторону - Н.Сладкий больше известен как художник
красками, да и то в основном за границей. Творчество его делится на два
периода: ранний и поздний. Ранний период соответствует пребыванию
Н.Сладкого в стенах Московского Университета. Там Сладкий познал
обнаженную натуру; и там он оттачивал грани своего мастерства. Тогда же
начались его первые шалости как художника. Он написал одну из самых
необычных картин нашего времени, применив в качестве основы ленты для
оклейки окон. Некоторое время Н.Сладкого можно было видеть в коридорах
высотного здания Университета с отверткой и плоскогубцами в руках, с
железной баночкой на поясе. Он отковыривал дубовые панели и ловил
тараканов. Каждый таракан в дальнейшем старательно изображался на
отведенном ему участке ленты для оклейки окон. Потом Н.Сладкий выпускал
тараканов обратно. За это Н.Сладкого исключили со второго курса
механико-математического факультета: оказывается, тараканов следовало
возвращать на те самые места, где они были взяты. Дело в том, что научная
традиция предписывала нумеровать при изъятии как тараканов, так и места их
извлечения. Н.Сладкий, конечно, заметил бы номера и догадался, в чем дело,
но номера стерлись, так как последнюю инвентаризацию тараканов производил
еще Пафнутий Львович Чебышев. Трудности усугублялись тем, что чебышевская
ревизия тараканов производилась еще в старом здании Университета, и при
перевозке тараканов на новом месте не были должным образом воспроизведены
номера, имевшиеся ранее на старых местах. Уф! Надеюсь, что вы все поняли.
Короче говоря, Н.Сладкого сделали крайним, и выгнали его из Университета.
Художник был вынужден распродавать свою картину ничего не смыслящим в
искусстве дилетантам, тупой, бессмысленной толпе в вестибюлях метро, по
частям, отрезая изображения тараканов ножницами. Доверчивые иностранцы
покупали тараканов пачками, думая, что это билеты для посадки в поезд.
Проходило не менее получаса, прежде чем снизу появлялась процессия,
состоящая обычно из взволнованных иностранцев, уборщиц со швабрами,
милиционеров и каких-то молодых людей в светлых пиджаках. К этому времени
Н.Сладкий уже исчезал - с долларами в кармане. В кругу знатоков искусства
особенно ценятся отрезки, содержащие пять и более тараканов. Одна из таких
картин находилась в Париже, в Метрополитен-опера, где Н.Сладкий выступал в
позднем периоде своей творческой биографии. В Метрополитен-опера Н.Сладкий
исполнял обычно кантаты Свиридова. Специально сформированный отряд на
вертолете доставил Н.Сладкого обратно в Москву (кстати, этот эпизод описан
в настоящей повести), прямо в кабинет Свиридова. Полгода Н.Сладкий был
вынужден обучать канареек Свиридова, которые затем были отправлены в
Метрополитен-опера на место покинувшего театр великого артиста. Но в
основном Н.Сладкий прославился как художник красками. О его картинах можно
рассказывать бесконечно. Так, в качестве эскиза нового герба им была
предложена картина "Буревестник". Присутствовавший на презентации директор
гастронома "Центральный" умер от инфаркта. Следствие показало отсутствие
состава преступления: буревестник был слишком похож на тех кур, что
продавались в гастрономе, но был красным. Слишком интенсивный цвет и в
дальнейшем неизменно приводил в замешательство работников торговли, и герб
пришлось заменить на старый. Но что-то я заболтался. Лучше один раз
понюхать, чем сто раз потрогать (то есть, тьфу, я хотел сказать: почитать
книжку перед сном). В общем, честь имею представить вам первый
литературный опыт Н.Сладкого - известного певца нашего времени.

Александр Титов.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. МОСКВА

Вот этот скверный город. Поднимая лицо с заплеванного пола Казанского
вокзала, я вижу перед собой роскошное панно. Нет, я не лежу на полу, там
лежит только мой взгляд. Я иду в чистой, легкой одежде, в потоке воздуха
между высоких стен, обходя протянутые в проход ноги, пытаясь смотреть
только вперед. В фокусе бинокля (Zeiss) то мир потных мозаик, то воздух
площади. Я - чужой в этом мире.

Действие происходит в четырехэтажном доме возле кольцевой дороги, где
начинаются Химки. Дом хрущевской постройки, из серого кирпича,
переделанный под гостиницу. Дальше в глубь Химок продолжается такая же
застройка, лишь кое-где стоят группами более старые, сталинского времени
дома, окрашенные в желтый цвет. В маленьких дворах уют, покрытые глубоким
снегом клумбы, лавочки и пронзительные утренние солнечные лучи. Посередине
просторного парка из молодых деревьев кинотеатр, хорошие асфальтовые
дорожки, по краям маленькие продуктовые магазины. Здесь живут жители
Химок, у них есть свои квартиры, где жены накрывают на стол для завтрака.
Гостиница возле кольцевой автодороги известна в узких кругах своим
либерализмом. Она принадлежит институту Механизации, но селятся в нее все,
кто знает хотя бы название института, а еще лучше, фамилию какого-нибудь
начальника в этом институте. Впрочем, постояльцы обычно люди спокойные и
порядочные. Чаще всего здесь живут снабженцы и научно-инженерные
работники, прибывшие в Москву по своим тихим командировочным делам. В
комнате, обращенной единственным широким окном внутрь квартала, на
блестящей металлической койке лежит главный герой, Николай Васильевич
Клеточников. Для простоты назовем его Сальвадор. Он сейчас проснется. Он
инженер, молодой специалист, голова его пуста, а тело еще не покрылось
жиром. Квартиры у него нет, он живет в общаге в городе, расположенном
далеко от Москвы, любит он в казенных кроватях или в туалетах. Больше
никого в комнате нет. Он любит, когда больше никого в комнате нет. Он
просыпается, достает из-под кровати ботинки, вынимает из них носки и
осторожно снимает со стула брюки (из спинки стула торчат острые головки
шурупов). Сальвадор открывает форточку поворотом железного приспособления,
и в комнату залетает несколько снежинок. Он берет гостиничное полотенце,
завернутый в бумажку кусочек мыла, ключ со стола, выходит в коридор и
запирает за собой окрашенную белой масляной краской дверь. Потом идет по
коридору, посматривая по сторонам в поисках умывальника. В коридоре еще
пусто. Вот и умывальная комната. Вдоль покрытой белым кафелем стены
расположены в ряд шесть раковин, все краны исправны, бортики раковин
покрыты мыльной водой. Он раскладывает на краю сначала бумажку, а на ней
мыло, зубную щетку, пасту и бритву. После умывания Сальвадор брезгливо
заворачивает в бумажку причиндалы, берет сверток двумя пальцами, вешает на
плечо полотенце и выходит из умывальной. Вовремя. Навстречу как раз
протискивается голая до пояса толстая личность с уверенным лицом и сильным
запахом одеколона. Она тут же начинает обливаться и фыркать. Сальвадор на
секунду задерживается у открытой двери туалета, но идет дальше - в туалете
все равно негде положить вещи и повесить полотенце. Какая уж тут любовь.
Он заходит в комнату, оставляет вещи, потом запирает дверь, заходит в
туалет, потом опять возвращается в комнату, одевается до конца, запирает
дверь и бодро спускается на улицу по узкой лестнице с железными перилами.

Сальвадор осматривается по сторонам и вдыхает морозный воздух. Слева
от подъезда продуктовый магазин, и грузчик со звоном тащит ко входу
штабель покрытых инеем проволочных ящиков для бутылок. Молоко в магазине
есть, и хорошее молоко в финских литровых прямоугольных пакетах. Еще
Сальвадор покупает четыре бутылки пива. Теперь можно и в институт.
Институт рядом, надо только обойти вокруг большого жилого квартала.
Сальвадор идет вдоль трассы - Ленинградского шоссе, и слышно, как там воют
машины, и видно, как летит во все стороны разбитая колесами коричневая
снежная каша. Вправо отходит более спокойная улица, с высокими густыми
деревьями. Еще пятьдесят метров, и вход в институт Механизации. Название
его на самом деле более длинное и красивое, но оно употребляется только на
доске у дверей. Доска старомодная, как и весь выходящий на улицу корпус,
надпись выполнена золотыми буквами под черным стеклом, и еще там есть
какой-то орден. Корпус, где расположен вычислительный центр, во дворе.
Попасть туда трудно. Как и все старые советские институты, институт
Механизации состоит из темных коридоров, образующих лабиринты. Тут и там
попадаются старые толстые научные сотрудники в черных пиджаках и с
сигаретами. Они даже не отодвигаются к стенке, а только уставляются
Сальвадору в лицо своими рачьими глазами бездельников, выпуская перед