Иван Алексеевич Бунин
Тень птицы
облачно. Воздух прозрачен, краски несколько дики.
острых крыльях, косясь на длинный малахитовый след за кормою. Низкие,
плоские берега Новороссии скрылись вчера еще в полдень. Перед вечером
скрылись и чайки...
вспыхнувший на верхушке мачты, был печален, как лампада над могилой.
Неприятный ветер, крепко дувший по правому борту, рано согнал всех с па-
луб, и тяжелая черная труба хрипела, распуская по ветру космы дыма. А
ночь с мутно-бледной луной и неясными тенями, едва означавшимися от вант
и дыма, была еще холоднее...
спустился я с одесской горы в этот постоянно волнующий меня мир порта -
в этот усеянный мачтами город агентств, контор, складов, рельсовых пу-
тей, каменного угля, товаров. По жидкой весенней грязи среди сброда бо-
сяков и грузчиков-кавказцев с их чалмами из башлыков и орлиными глазами,
среди извозчиков, волов, влачащих нагруженные телеги, и жалобно кричащих
паровозов, пробрался я к черной громаде нашего переполненного людьми и
грузом парохода, вымпела которого, в знак скорого выхода в море, уже
трепетали в жидком бледно-голубом небе. И, как всегда, бесконечно долги-
ми казались часы последних торопливых работ, топот ног по сходням, гро-
хот лебедок, проносящих над головами огромные клади, и яростная команда
капитанских помощников. Но затихли лебедки, сошли, как серые лошади,
рослые жандармы на сорную пристань - и, с грохотом сдвинув с себя сход-
ни, пароход сразу порвал всякую связь с землею. Все ладно заняло на нем
свое определенное место - в наступившей тишине,
треньканье телеграфа, начался медленный выход в море. Тяжелая корма дро-
жит, плавно отделяясь от пристани и выбивая из-под себя клубы кипени,
чайки жалобно визжат и дерутся над красной рачьей скорлупой в радужных
кухонных помоях. С берега, из затихшей черной толпы, и с лодок машут бе-
лыми платками. Берег все отходит, уменьшается. По правому борту уже тя-
нется каменная лента мола. Неожиданно выглянуло солнце - и сзади, за
трубами и мачтами, резче обозначился город, а впереди, в зеркальных бли-
ках от зеленой качающейся воды, засияла белая маячная башня. Потом и ма-
як прошел мимо, озарив своим отблеском, бугшприт медленно и неуклонно
стал заворачивать к югу, огромной дугой выгнулись широкий клубящийся
след винта и черный хвост дыма над ним, солнечный свет и ветер перемени-
ли по бортам места...
бу, с отрадной мыслью, что ночь провел, предавшись воле Божьей, возле
тонкой железной стенки, за которой всю ночь шумно переливались волны.
Одеваешься возле открытого иллюминатора, в который тянет прохладной све-
жестью, и с радостью вспоминаешь, что Россия уже за триста миль от те-
бя... В пути со мною Тезкират Саади, "усладительнейшего из писателей
предшествовавших и лучшего из последующих, шейха Саади Ширазского, да
будет священна память его!" И вот, в этой свежести утра, весны и моря, я
сижу на юте и читаю:
тридцать на странствования и тридцать на размышления, созерцание и твор-
чество...
ха на небо - в пятницу в месяце Шеввале, когда погрузился он, как водо-
лаз, в пучину милосердия Божия...
и оставить по себе чекан души своей!
нивы.
невзгоды пути, чем сидеть дома!
прошлогодний календарь не годится для нового года!"
небо. Иногда появляется и солнце, - тогда кажется, что кто-то радостно и
широко раскрывает ласковые глаза. Мгновенно меняются краски далей, мгно-
венно оживает море в. золотистом, теплом свете...
по чистой, крепкой палубе, убегающей и повышающейся к носу.
но переговаривающимися курами, слышу странный в море запах птичника, ос-
танавливаюсь у решетки борта: густым сине-лиловым маслом светит сквозь
решетку вода, бегущая навстречу, и с каждым часом, делается все более
тяжелой, непохожей на жидкую, желтоватую воду возле берегов Новорос-
сии... Дальше трап, перекинутый над шахтой трюма от спардека к носу. Из
шахты глядят крупы лошадей и дымчатых быков, по-деревенски пахнет стой-
лом, прелым сеном... Потом я стою на носу и смотрю то на острую железную
грудь, грубо режущую воду, то на лежачую мачту бугшприта, медленно, но
упорно лезущую в голубой склон неба. Вода стекловидными валами развали-
вается на стороны и бежит назад широкими снежными грядами; глубоко внизу
краснеет подводная часть носа, - и вдруг из-под него стрелой вырывается
острорылая туша дельфина, за ней другая... и долго-долго мелькают в воде
их летящие вперегонки спины. Моему телу живо передается это буйное жи-
вотное веселье, и вся душа моя содрогается от счастья. Через несколько
часов я опять увижу святую Софию. Через несколько дней я буду в Греции.
Потом на Ниле, близ Сфинкса... И пойду к Баальбеку, к руинам капища,
"воздвигнутого самим Каином в гордости и безумии"...
ка-командира, против солнца блеснули круглые глаза бинокля; уже открыва-
ются на горизонте, в золотистом предвечернем свете, дымчатые силуэты Ма-
лоазийских и Балканских предгорий. Хохол, едущий на Афон, старик в ог-
ромных сапогах, в коротком сером казакине и с очень маленькой головою,
вышел на трап над трюмом и крестится, кланяясь им. По трапу бегут на бак
босые, с подвернутыми штанами, матросы. Жадно смотрю вперед - и, нако-
нец, различаю, что предгория, расступаясь, медленно открывают устье Бос-
фора.
ясь к четким линиям вырастающих впереди каменистых, серо-зеленых холмов
Азии и Европы.
знакомым ароматом каких-то турецких цветов, - прелестным сладковатым
ароматом, похожим на аромат сухой трухи в дуплистом дереве.
новатых скалах, бесшумно входим в Коваки.
вый кипарис...
мой на языке старой Турции "Вратами счастия", несколько лубочных картин.
На одной был турецкий богатырь в желтом тюрбане, бьющийся с кентавром
Полканом возле ярко-зеленого дуба. На другой - святой город, состоящий
из одних мечетей, минаретов и надгробных столбиков. На третьей - караван
верблюдов, нагруженный гробами.
туда из дальних стран пешком и на быстрых верблюдах", - были начертаны
над гробами слова Корана.
отказывавшие по смерти своей все имение свое на нищих, калек и стам-
бульских собак, завещавшие доставить гроб свой через пустыню в Мекку и
Шломо Вульф
Свержин Владимир
Роллинс Джеймс
Каргалов Вадим
Прозоров Александр
Посняков Андрей