Федор Михайлович Достоевский

Неточка Незванова

Отца моего я не помню. Он умер, когда мне было два года. Мать моя
вышла замуж в другой раз. Это второе замужество принесло ей много горя,
хотя и было сделано по любви. Мой отчим был музыкант. Судьба его очень
замечательна: это был самый странный, самый чудесный человек из всех,
которых я знала. Он слишком сильно отразился в первых впечатлениях моего
детства, так сильно, что эти впечатления имели влияние на всю мою жизнь.
Прежде всего, чтоб был понятен рассказ мой, я приведу здесь его биогра-
фию. Все, что я теперь буду рассказывать, узнала я потом от знаменитого
скрипача Б., который был товарищем и коротким приятелем моего отчима в
своей молодости.

Фамилия моего отчима была Ефимов. Он родился в селе очень богатого
помещика, от одного бедного музыканта, который, после долгих странство-
ваний, поселился в имении этого помещика и нанялся в его оркестр. Поме-
щик жил очень пышно и более всего, до страсти, любил музыку. Рассказыва-
ли про него, что он, никогда не выезжавший из своей деревни даже в Моск-
ву, однажды вдруг решился поехать за границу на какие-то воды, и поехал
не более как на несколько недель, единственно для того, чтоб услышать
какого-то знаменитого скрипача, который, как уведомляли газеты, собирал-
ся дать на водах три концерта. У него был порядочный оркестр музыкантов,
на который он тратил почти весь доход свой. В этот оркестр мой отчим
поступил кларнетистом. Ему было двадцать два года, когда он познакомился
с одним странным человеком. В этом же уезде жил богатый граф, который
разорился на содержание домашнего театра. Этот граф отказал от должности
капельмейстеру своего оркестра, родом итальянцу, за дурное поведение.
Капельмейстер был действительно дурной человек. Когда его выгнали, он
совершенно унизился, стал ходить по деревенским трактирам, напивался,
иногда просил милостыню, и уже никто в целой губернии не хотел дать ему
места. С этим-то человеком подружился мой отчим. Связь эта была необъяс-
нимая и странная, потому что никто не замечал, чтоб он хоть сколько ни-
будь изменился в своем поведении из подражания товарищу, и даже сам по-
мещик, который сначала запрещал ему водиться с итальянцем, смотрел потом
сквозь пальцы на их дружбу. Наконец, капельмейстер умер скоропостижно.
Его нашли поутру крестьяне во рву, у плотины. Нарядили следствие, и выш-
ло, что он умер от апоплексического удара. Имущество его сохранялось у
отчима, который тотчас же и представил доказательства, что имел полное
право наследовать этим имуществом: покойник оставил собственноручную за-
писку, в которой делал Ефимова своим наследником в случае своей смерти.
Наследство состояло из черного фрака, тщательно сберегавшегося покойни-
ком, который все еще надеялся достать себе место, и скрипки, довольно
обыкновенной с виду. Никто не оспаривал этого наследства. Но только
спустя несколько времени к помещику явился первый скрипач графского ор-
кестра с письмом от графа. В этом письме граф просил, уговаривал Ефимова
продать скрипку, оставшуюся после итальянца и которую граф очень желал
приобресть для своего оркестра. Он предлагал три тысячи рублей и прибав-
лял, что уже несколько раз посылал за Егором Ефимовым, чтоб покончить
торг лично, но что тот упорно отказывался. Граф заключал тем,что цена
скрипки настоящая, что он не сбавляет ничего и в упорстве Ефимова видит
для себя обидное подозрение воспользоваться при торге его простотою и
незнанием, а потому и просил вразумить его.

Помещик немедленно послал за отчимом.

- Для чего ж ты не хочешь отдать скрипку? - спросил он его, - она те-
бе не нужна. Тебе дают три тысячи рублей, это цена настоящая, и ты дела-
ешь неразумно, если думаешь, что тебе дадут больше. Граф тебя не станет
обманывать.

Ефимов отвечал, что к графу он сам не пойдет, но если его пошлют, то
на это будет воля господская; графу он скрипку не продаст, А если у него
захотят взять ее насильно, то на это опять будет воля господская.

Ясное дело, что таким ответом он коснулся самой чувствительной струны
в характере помещика. Дело в том, что тот всегда с гордостию говорил,
что знает, как обращаться со своими музыкантами, потому что все они до
одного истинные артисты и что, благодаря им, его оркестр не только лучше
графского, но и не хуже столичного.

- Хорошо! - отвечал помещик. - Я уведомлю графа, что ты не хочешь
продать скрипку, потому что ты не хочешь, потому что ты в полном праве
продать или не продать, понимаешь? Но я сам тебя спрашиваю: зачем тебе
скрипка? Твой инструмент кларнет, хоть ты и плохой кларнетист. Уступи ее
мне. Я дам три тысячи. (Кто знал, что это такой инструмент!)

Ефимов усмехнулся.

- Нет, сударь, я вам ее не продам, - отвечал он, - конечно, ваша во-
ля...

- Да разве я тебя притесняю, разве я тебя принуждаю! - закричал поме-
щик, выведенный из себя, тем более что дело происходило при графском му-
зыканте, который мог заключить по этой сцене очень невыгодно об участи
всех музыкантов помещичьего оркестра. - Ступай же вон, неблагодарный!
Чтоб я тебя не видал с этих пор! Куда бы ты делся без меня с твоим клар-
нетом, на котором ты и играть не умеешь? У меня же ты сыт, одет, получа-
ешь жалованье; ты живешь на благородной ноге, ты артист, но ты этого не
хочешь понимать и не чувствуешь. Ступай же вон и не раздражай меня своим
присутствием!

Помещик гнал от себя всех, на кого сердился, потому что боялся за се-
бя и за свою горячность. А ни за что бы он не захотел поступить слишком
строго с "артистом", как он называл своих музыкантов.

Торг не состоялся, и, казалось, тем дело и кончилось, как вдруг, че-
рез месяц, графский скрипач затеял ужасное дело: под своею ответствен-
ностью он подал на моего отчима донос, в котором доказывал, что отчим
виновен в смерти итальянца и умертвил его с корыстною целью: овладеть
богатым наследством. Он доказывал, что завещание было выманено насильно,
и обещался представить свидетелей своему обвинению. Ни просьбы, ни уве-
щания графа и помещика, вступившегося за моего отчима, - ничто не могло
поколебать доносчика в его намерении. Ему представляли, что медицинское
следствие над телом покойного капельмейстера было сделано правильно, что
доносчик идет против очевидности, может быть, по личной злобе и по доса-
де, не успев овладеть драгоценным инструментом, который для него покупа-
ли. Музыкант стоял на своем, божился, что он прав, доказывал, что апоп-
лексический удар произошел не от пьянства, а от отравы, и требовал
следствия в другой раз. С первого взгляда доказательства его показались
серьезными. Разумеется, делу дали ход. Ефимова взяли, отослали в городс-
кую тюрьму. Началось дело, которое заинтересовало всю губернию. Оно пош-
ло очень быстро и кончилось тем, что музыкант был уличен в ложном доно-
се. Его приговорили к справедливому наказанию, но он до конца стоял на
своем и уверял, что он прав. Наконец он сознался, что не имеет никаких
доказательств, что доказательства, им представленные, выдуманы им самим,
но что, выдумывая все это, он действовал по предположению, по догадке,
потому что до сей поры, когда уже было произведено другое следствие,
когда уже формально была доказана невинность Ефимова, он все еще остает-
ся в полном убеждении, что причиною смерти несчастного капельмейстера
был Ефимов, хотя, может быть, он уморил его не отравой, а другим ка-
ким-нибудь образом. Но над ним не успели исполнить приговора: он внезап-
но заболел воспалением в мозгу, сошел с ума и умер в тюремном лазарете.

В продолжение всего этого дела помещик вел себя самым благородным об-
разом. Он старался о моем отчиме так, как будто тот был его родной сын.
Несколько раз он приезжал к нему в тюрьму утешать его, дарил ему денег,
привозил к нему лучших сигар, узнав, что Ефимов любил курить, и, когда
отчим оправдался, задал праздник всему оркестру. Помещик смотрел на дело
Ефимова как на дело, касающееся всего оркестра, потому что хорошим пове-
дением своих музыкантов он дорожил если не более, то по крайней мере на-
равне с их дарованиями. Прошел целый год, как вдруг по губернии разнесся
слух, что в губернский город приехал какой-то известный скрипач, фран-
цуз, и намерен дать мимоездом несколько концертов. Помещик тотчас же на-
чал стараться каким-нибудь образом залучить его к себе в гости. Дело шло
на лад; француз обещался приехать. Уже все было готово к его приезду,
позван был почти целый уезд, но вдруг все приняло другой оборот.

В одно утро докладывают, что Ефимов исчез неизвестно куда. Начались
поиски, но и след простыл. Оркестр был в чрезвычайном положении: недос-
тавало кларнета, как вдруг, три дня спустя после исчезновения Ефимова,
помещик получает от француза письмо, в котором тот надменно отказывался
от приглашения, прибавляя, конечно обиняками, что впредь будет чрезвы-
чайно осторожен в сношениях с теми господами, которые держат собственный
оркестр музыкантов, что неэстетично видеть истинный талант под управле-
нием человека, который не знает ему цены, и что, наконец, пример Ефимо-
ва, истинного артиста и лучшего скрипача, которого он только встречал в
России, служит достаточным доказательством справедливости слов его.