М. Лермонтов
Герой нашего времени
Предисловие
Часть первая
II Максим Максимыч
Часть вторая
Во всякой книге предисловие есть первая и вместе с тем последняя вещь; оно
или служит объяснением цели сочинения, или оправданием и ответом на
критики. Но обыкновенно читателям дела нет до нравственной цели и до
журнальных нападок, и потому они не читают предисловий. А жаль, что это
так, особенно у нас. Наша публика так еще молода и простодушна, что не
понимает басни, если в конце ее на находит нравоучения. Она не угадывает
шутки, не чувствует иронии; она просто дурно воспитана. Она еще не знает,
что в порядочном обществе и в порядочной книге явная брань не может иметь
места; что современная образованность изобрела орудие более острое, почти
невидимое и тем не менее смертельное, которое, под одеждою лести, наносит
неотразимый и верный удар. Наша публика похожа на провинциала, который,
подслушав разговор двух дипломатов, принадлежащих к враждебным дворам,
остался бы уверен, что каждый из них обманывает свое правительство в пользу
взаимной нежнейшей дружбы.
Эта книга испытала на себе еще недавно несчастную доверчивость некоторых
читателей и даже журналов к буквальному значению слов. Иные ужасно
обиделись, и не шутя, что им ставят в пример такого безнравственного
человека, как Герой Нашего Времени; другие же очень тонко замечали, что
сочинитель нарисовал свой портрет и портреты своих знакомых... Старая и
жалкая шутка! Но, видно, Русь так уж сотворена, что все в ней обновляется,
кроме подобных нелепостей. Самая волшебная из волшебных сказок у нас едва
ли избегнет упрека в покушении на оскорбление личности!
Герой Нашего Времени, милостивые государи мои, точно, портрет, но не одного
человека: это портрет, составленный из пороков всего нашего поколения, в
полном их развитии. Вы мне опять скажете, что человек не может быть так
дурен, а я вам скажу, что ежели вы верили возможности существования всех
трагических и романтических злодеев, отчего же вы не веруете в
действительность Печорина? Если вы любовались вымыслами гораздо более
ужасными и уродливыми, отчего же этот характер, даже как вымысел, не
находит у вас пощады? Уж не оттого ли, что в нем больше правды, нежели бы
вы того желали?..
Вы скажете, что нравственность от этого не выигрывает? Извините. Довольно
людей кормили сластями; у них от этого испортился желудок: нужны горькие
лекарства, едкие истины. Но не думайте, однако, после этого, чтоб автор
этой книги имел когда-нибудь гордую мечту сделаться исправителем людских
пороков. Боже его избави от такого невежества! Ему просто было весело
рисовать современного человека, каким он его понимает, и к его и вашему
несчастью, слишком часто встречал. Будет и того, что болезнь указана, а как
ее излечить - это уж бог знает!
Я ехал на перекладных из Тифлиса. Вся поклажа моей тележки состояла из
одного небольшого чемодана, который до половины был набит путевыми
записками о Грузии. Большая часть из них, к счастию для вас, потеряна, а
чемодан с остальными вещами, к счастью для меня, остался цел.
Уж солнце начинало прятаться за снеговой хребет, когда я въехал в
Койшаурскую долину. Осетин-извозчик неутомимо погонял лошадей, чтоб успеть
до ночи взобраться на Койшаурскую гору, и во все горло распевал песни.
Славное место эта долина! Со всех сторон горы неприступные, красноватые
скалы, обвешанные зеленым плющом и увенчанные купами чинар, желтые обрывы,
исчерченные промоинами, а там высоко-высоко золотая бахрома снегов, а внизу
Арагва, обнявшись с другой безыменной речкой, шумно вырывающейся из
черного, полного мглою ущелья, тянется серебряною нитью и сверкает, как
змея своею чешуею.
Подъехав к подошве Койшаурской горы, мы остановились возле духана. Тут
толпилось шумно десятка два грузин и горцев; поблизости караван верблюдов
остановился для ночлега. Я должен был нанять быков, чтоб втащить мою
тележку на эту проклятую гору, потому что была уже осень и гололедица, - а
эта гора имеет около двух верст длины.
Нечего делать, я нанял шесть быков и нескольких осетин. Один из них взвалил
себе на плечи мой чемодан, другие стали помогать быкам почти одним криком.
За моею тележкою четверка быков тащила другую как ни в чем не бывало,
несмотря на то, что она была доверху накладена. Это обстоятельство меня
удивило. За нею шел ее хозяин, покуривая из маленькой кабардинской
трубочки, обделанной в серебро. На нем был офицерский сюртук без эполет и
черкесская мохнатая шапка. Он казался лет пятидесяти; смуглый цвет лица его
показывал, что оно давно знакомо с закавказским солнцем, и преждевременно
поседевшие усы не соответствовали его твердой походке и бодрому виду. Я
подошел к нему и поклонился: он молча отвечал мне на поклон и пустил
огромный клуб дыма.
- Мы с вами попутчики, кажется?
Он молча опять поклонился.
- Вы, верно, едете в Ставрополь?
- Так-с точно... с казенными вещами.
- Скажите, пожалуйста, отчего это вашу тяжелую тележку четыре быка тащат
шутя, а мою, пустую, шесть скотов едва подвигают с помощью этих осетин?
Он лукаво улыбнулся и значительно взглянул на меня.
- Вы, верно, недавно на Кавказе?
- С год, - отвечал я.
Он улыбнулся вторично.
- А что ж?
- Да так-с! Ужасные бестии эти азиаты! Вы думаете, они помогают, что
кричат? А черт их разберет, что они кричат? Быки-то их понимают; запрягите
хоть двадцать, так коли они крикнут по-своему, быки все ни с места...
Ужасные плуты! А что с них возьмешь?.. Любят деньги драть с проезжающих...
Избаловали мошенников! Увидите, они еще с вас возьмут на водку. Уж я их
знаю, меня не проведут!
- А вы давно здесь служите?
- Да, я уж здесь служил при Алексее Петровиче1, - отвечал он,
приосанившись. - Когда он приехал на Линию, я был подпоручиком, - прибавил
он, - и при нем получил два чина за дела против горцев.
- А теперь вы?..
- Теперь считаюсь в третьем линейном батальоне. А вы, смею спросить?..
Я сказал ему.
Разговор этим кончился и мы продолжали молча идти друг подле друга. На
вершине горы нашли мы снег. Солнце закатилось, и ночь последовала за днем
без промежутка, как это обыкновенно бывает на юге; но благодаря отливу
снегов мы легко могли различать дорогу, которая все еще шла в гору, хотя
уже не так круто. Я велел положить чемодан свой в тележку, заменить быков
лошадьми и в последний раз оглянулся на долину; но густой туман,
нахлынувший волнами из ущелий, покрывал ее совершенно, ни единый звук не
долетал уже оттуда до нашего слуха. Осетины шумно обступили меня и
требовали на водку; но штабс-капитан так грозно на них прикрикнул, что они
вмиг разбежались.
Акунин Борис
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Суворов Виктор
Афанасьев Роман