Иван Сергеевич Тургенев

Рудин

Было тихое летнее утро. Солнце уже довольно высоко стояло на чистом
небе; но поля еще блестели росой, из недавно проснувшихся долин веяло
душистой свежестью, и в лесу, еще сыром и не шумном, весело распевали
ранние птички. На вершине пологого холма, сверху донизу покрытого только
что зацветшею рожью, виднелась небольшая деревенька. К этой деревеньке,
по узкой проселочной дорожке, шла молодая женщина, в белом кисейном
платье, круглой соломенной шляпе и с зонтиком в руке. Казачок издали
следовал за ней.

Она шла не торопясь и как бы наслаждаясь прогулкой. Кругом, по высо-
кой, зыбкой ржи, переливаясь то серебристо-зеленой, то красноватой
рябью, с мягким шелестом бежали длинные волны; в вышине звенели жаворон-
ки. Молодая женщина шла из собственного своего села, отстоявшего не бо-
лее версты от деревеньки, куда она направляла путь; звали ее Александрой
Павловной Липиной. Она была вдова, бездетна и довольно богата, жила
вместе с своим братом, отставным штабс-ротмистром Сергеем Павлычем Во-
лынцевым. Он не был женат и распоряжался ее имением.

Александра Павловна дошла до деревеньки, остановилась у крайней из-
бушки, весьма ветхой и низкой, и, подозвав своего казачка, велела ему
войти в нее и спросить о здоровье хозяйки. Он скоро вернулся в сопровож-
дении дряхлого мужика с белой бородой.

- Ну, что? - спросила Александра Павловна.

- Жива еще... - проговорил старик.

- Можно войти?

- Отчего же? можно.

Александра Павловна вошла в избу. В ней было тесно, и душно, и дым-
но... Кто-то закопошился и застонал на лежанке. Александра Павловна ог-
лянулась и увидела в полумраке желтую и сморщенную голову старушки, по-
вязанной клетчатым платком. Покрытая по самую грудь тяжелым армяком, она
дышала с трудом, слабо разводя худыми руками.

Александра Павловна приблизилась к старушке и прикоснулась пальцами
до ее лба... он так и пылал.

- Как ты себя чувствуешь, Матрена? - спросила она, наклонившись над
лежанкой.

- О-ох! - простонала старушка, всмотревшись в Александру Павлов-
ну.Плохо, плохо, родная! Смертный часик пришел, голубушка!

- Бог милостив, Матрена: может быть, ты поправишься. Ты приняла ле-
карство, которое я тебе прислала?

Старушка тоскливо заохала и не отвечала. Она не расслышала вопроса.

- Приняла,- проговорил старик, остановившийся у двери.

Александра Павловна обратилась к нему.

- Кроме тебя, при ней никого нет? - спросила она.

- Есть девочка - ее внучка, да все вот отлучается. Не посидит: такая
егозливая. Воды подать испить бабке - и то лень. А я сам стар: куда мне?

- Не перевезти ли ее ко мне в больницу?

- Нет! зачем в больницу! все одно помирать-то. Пожила довольно; вид-
но, уж так богу угодно. С лежанки не сходит. Где ж ей в больницу! Ее
станут поднимать, она и помрет.

- Ох,- застонала больная,- красавица-барыня, сироточку-то мою не ос-
тавь; наши господа далеко, а ты...

Старушка умолкла. Она говорила через силу.

- Не беспокойся,- промолвила Александра Павловна, - все будет сдела-
но. Вот я тебе чаю и сахару принесла. Если захочется, выпей... Ведь са-
мовар у вас есть? - прибавила она, взглянув на старика.

- Самовар-то? Самовара у нас нету, а достать можно.

- Так достань, а то я пришлю свой. Да прикажи внучке, чтобы она не
отлучалась. Скажи ей, что это стыдно.

Старик ничего не отвечал, а сверток с чаем и сахаром взял в обе руки.

- Ну, прощай, Матрена! - проговорила Александра Павловна,- я к тебе
еще приду, а ты не унывай и лекарство принимай аккуратно...

Старуха приподняла голову и потянулась к Александре Павловне.

- Дай, барыня, ручку.- пролепетала она.

Александра Павловна не дала ей руки, нагнулась и поцеловала ее в лоб.

- Смотри же,- сказала она, уходя, старику,- лекарство ей давайте неп-
ременно, как написано... И чаем ее напойте...

Старик опять ничего не отвечал и только поклонился.

Свободно вздохнула Александра Павловна, очутившись на свежем воздухе.
Она раскрыла зонтик и хотела было идти домой, как вдруг из-за угла из-
бушки выехал, на низеньких беговых дрожках, человек лет тридцати, в ста-
ром пальто из серой коломянки и такой же фуражке. Увидев Александру Пав-
ловну, он тотчас остановил лошадь и обернулся к ней лицом. Широкое, без
румянца, с небольшими бледно-серыми глазками и белесоватыми усами, оно
подходило под цвет его одежды.

- Здравствуйте,- проговорил он с ленивой усмешкой, - что это вы тут
такое делаете, позвольте узнать?

- Я навещала больную... А вы откуда, Михайло Михайлыч?

Человек, называвшийся Михайло Михайлычем, посмотрел ей в глаза и
опять усмехнулся.

- Это вы хорошо делаете,- продолжал он,- что больную навещаете;
только не лучше ли вам ее в больницу перевезти?

- Она слишком слаба: ее нельзя тронуть.

- А больницу свою вы не намерены уничтожить?

- Уничтожить? зачем?

- Да так.

- Что за странная мысль! С чего это вам в голову пришло?

- Да вы вот с Ласунской все знаетесь и, кажется, находитесь под ее
влиянием. А по ее словам, больницы, училища - это все пустяки, ненужные
выдумки. Благотворение должно быть личное, просвещение тоже: это все де-
ло души... так, кажется, она выражается. С чьего это голоса она поет,
желал бы я знать?

Александра Павловна засмеялась.

- Дарья Михайловна умная женщина, я ее очень люблю и уважаю; но и она
может ошибаться, и я не каждому ее слову верю.

- И прекрасно делаете,- возразил Михайло Михайлыч, все не слезая с
дрожек,- потому что она сама словам своим плохо верит. А я очень рад,
что встретил вас.

- А что?

- Хорош вопрос! Как будто не всегда приятно вас встретить! Сегодня вы
так же свежи и милы, как это утро.