Вашингтон ИРВИНГ

КЛАДОИСКАТЕЛИ

Из бумаг покойного Дитриха Никкербоккера

Теперь я вспомнил болтовню старух,

Как мне они нашептывали сказки

Об эльфах и тенях, скользящих ночью

В Местах, где клад когда-то был зарыт.

Марло

"Мальтийский еврей"

ВРАТА ДЬЯВОЛА

Приблизительно в шести милях от достославного города, носящего имя
Манхеттен, в том проливе, или, вернее, морском рукаве, который отделяет
от материка Нассау, или, что то же, Лонг-Айленд, есть узкий проток, где
течение, сжатое с обеих сторон высящимися друг против друга мысами, с
трудом пробивается через отмели и нагромождения скал. Порою, однако, оно
стремительно несется вперед и преодолевает эти препятствия в гневе и
ярости, и тогда проток вскипает водоворотами, мечется и ярится белыми
гребнями барашков, ревет и неистовствует на быстринах и бурунах - одним
словом, предается безудержному буйству и бешенству. И горе тому
злополучному судну, которое отважится в такой час ринуться ему в когти!

Это буйное настроение, впрочем, свойственно ему лишь по временам, в
определенные моменты прилива или отлива. При низкой воде - правда,
считанные минуты - течение бывает так спокойно и тихо, что о лучшем
нечего и мечтать; но едва начнет подыматься вода, как на него нападает
безумие, и когда прилив достигает половины своей высоты, оно мечется и
беснуется, как забулдыга, жаждущий выпить. Но вот вода поднялась до
наивысшего уровня - и течение снова делается спокойным и на время
засыпает столь же сладко и безмятежно, как олдермен после обеда. И
вообще его можно сравнить с задирой-пьянчужкою, малым миролюбивым и
тихим, когда ему нечего выпить или, напротив, когда он пропитался
выпивкою насквозь, и сущим дьяволом, когда он только навеселе.

Этот могучий, бурный, буйный и пьяный проток, будучи опаснейшим для
плаванья местом, доставлял немало неприятностей и хлопот голландским
морякам былых дней; он самым бесцеремонным образом швырял их похожие на
лохани суда, кружил их вихрем в водоворотах, и притом с такой быстротой,
что у всякого, кроме голландца, непременно закружилась бы голова; он
нередко бросал их на скалы и рифы, как это случилось, например, со
знаменитой эскадрою Олофа Сновидца, разыскивавшего в то время подходящее
место для закладки Манхеттена. Именно тогда, будучи вне себя от ярости и
досады, он и его спутники прозвали эту стремнину "Хелле-Гат" - чертова дыра (голл. )> и торжественно отдали ее во владение дьяволу.
Это название было переосмыслено впоследствии англичанами и превратилось
в "Хелл-Гейт" , а на устах незваных
пришельцев, не понимавших ни по-голландски, ни по-английски - да поразит
их святой Николай! - даже в совершенно бессмысленное "Хорл-Гейт".

Врата Дьявола в детстве моем внушали мне ужас и были ареною моих
рискованных предприятий; будучи мореплавателем этих мелких морей, я не
раз во время воскресных скитаний, которые обожал, как и все голландские
пострелы-мальчишки, подвергался опасности потерпеть кораблекрушение и
утонуть. И впрямь, отчасти из-за названия, отчасти по причине различных
связанных с этим местом необыкновенных событий и обстоятельств, в моих
глазах и в глазах моих вечно праздных приятелей Врата Дьявола были
неизмеримо страшнее, чем Сцилла и Харибда <Сцилла и Харибда - два
расположенных друг против друга утеса в Мессинском проливе. Упоминаются
в Одиссее (XII песнь) как утесы-чудовища, нападавшие на проходящие мимо
корабли.> для моряков древности.

Посредине этой стремнины, рядом с группою скал, называемых "Курица и
цыплята", виднелся остов разбитого судна, попавшего в водоворот и во
время шторма выброшенного на камни. Передавали, что это пиратский
корабль, и еще какую-то историю о страшном убийстве - что именно, я не
помню, - заставлявшую нас смотреть на разбитый корпус с паническим
страхом и объезжать его по возможности дальше. И действительно, унылый
вид разрушающегося корабельного остова и место, в котором он гнил в
одиночестве, были сами по себе достаточным основанием, чтобы породить
причудливые образы и представления. Ряд почерневших от времени, едва
выступавших над поверхностью судовых ребер - вот все, что мы видели при
высокой воде; но когда начинался отлив, обнажалась довольно значительная
часть корабельного корпуса, и его могучие ребра или шпангоуты с
нависшими на них водорослями, проглядывавшие сквозь отпавшую местами
обшивку, казались огромным костяком какого-то морского чудовища. Над
водою высился даже обрубок мачты с болтавшимися вокруг него концами
канатов и блоками, которые скрипели при ветре, и над меланхоличным
корпусом корабля описывала круги и пронзительно кричала прилетевшая с
моря чайка. Я смутно припоминаю рассказы о матросах-призраках, которых
иногда видели ночью на корабле; у них были голые черепа, в их пустых
глазных впадинах горели синие огоньки, но я успел запамятовать
подробности.

Эти места были для меня областью сказки и вымысла, чем-то вроде
Пролива Чудовищ у древних. Берега рукава, от Манхеттена и до самой
стремнины, весьма живописны; они изрезаны крошечными скалистыми
бухточками, над которыми простирают свои ветви деревья, придающие им
дикий и романтический вид. В дни моего детства с этими потаенными
уголками связывалось бесчисленное множество легенд и преданий,
повествовавших о пиратах, духах, контрабандистах и зарытых сокровищах;
эти предания пленяли мое воображение и воображение моих юных спутников.
Достигнув зрелого возраста, я произвел тщательное расследование,
поставив себе целью выяснить, есть ли в этих преданиях хоть чуточку
правды; я всегда с живым интересом изучал эту драгоценную, но темную
область истории моего края. Впрочем, добиваясь достоверных известий, я
встретился с бесконечными трудностями. Прежде чем мне удавалось
докопаться до какого-нибудь давно забытого факта, я натыкался на
невероятное количество басен и сказок. Я не стану распространяться о
"Чертовом переходе", по которому сатана, как по мосту, ретировался через
пролив из Коннектикута на Лонг-Айленд, ибо эта тема, кажется, уже
разрабатывается одним моим ученейшим и достопочтеннейшим
другом-историком, которого я снабдил некоторыми подробностями по этому
поводу <Чрезвычайно интересный и основанный на подлинных документах
рассказ о дьяволе и о "Чертовом переходе" см, в весьма ценном докладе,
прочитанном на заседании Нью-Йоркского исторического общества, уже после
смерти мистера Никкербоккера, одним из его друзей, выдающимся местным
юристом. (Примеч, авт.)>. Равным образом я умолчу также и о черном
призраке в треуголке, которого не раз замечали в непогоду у Врат Дьявола
на корме утлой шлюпки, который известен под именем Пират-привидение и
которого, как носилась молва, губернатор Стюйвезент застрелил когда-то
серебряной пулею, ибо мне так и не пришлось встретить кого-либо,
заслуживающего доверия, кто подтвердил бы, что видел этого черного
человека, за исключением разве вдовы Мануса Конклина, кузнеца из
Фрогснека; но бедная женщина была немного подслеповата и могла впасть в
ошибку, хотя утверждают, будто в темноте она видела много лучше, чем кто
бы то ни было.

Все это, впрочем, вещи второстепенные по сравнению с рассказами о
пиратах и зарытых ими сокровищах, которые больше всего возбуждали мое
любопытство. Нижеследующее - вот все, что мне удалось собрать за весьма
продолжительный срок и что имеет подобие достоверности.

ПИРАТ КИДД

Вскоре после того, как Новые Нидерланды были отняты королем Карлом II
у их светлостей, господ Генеральных Штатов Голландии, эта провинция, в
которой все еще не восстановились спокойствие и порядок, сделалась
пристанищем всякого рода авантюристов, бродяг и вообще любителей легкой
наживы, живущих своим умом и ненавидящих старомодные стеснения со
стороны Евангелия и закона. Среди них первое место принадлежало
буканьерам <Буканьеры или флибустьеры - пираты английского или
французского происхождения, грабившие в XVII - XVIII веках испанские
колонии в Америке.>. Эти морские грабители получили, быть может,
воспитание на каперских кораблях, являвшихся отличною школой пиратства,
и, вкусив единожды от прелести грабежа, продолжали тянуться к нему всей
душою. Ведь от капера <Капер - частное морское судно, нападавшее во
время войны на неприятельские суда с ведома правительства той страны,
под флагом которой оно плавало.> до пирата всего-навсего один шаг: и тот
и другой сражаются из любви к грабежу; последний, впрочем, должен
обладать большей отвагою, ибо он бросает вызов не только врагу, но и
виселице.

Но в какой бы школе они ни прошли обучение, буканеры, державшиеся
вблизи берегов английских колоний, были ребята дерзкие и отважные;
несмотря на мирные времена, они вершили свое черное дело, нападая на
испанские поселения и испанских купцов. Легкий доступ в гавань
Манхеттена, обилие в его водах укромных местечек и слабость недавно
установившейся власти привели к тому, что этот город сделался сборным
пунктом пиратов; здесь они могли спокойно распорядиться добычею и не
спеша, на досуге, готовиться к новым набегам. Возвращаясь сюда с
богатыми и чрезвычайно разнообразными грузами, роскошными произведениями
тропической природы и награбленной в испанских владениях драгоценной
добычей, распоряжаясь всем этим с вошедшей в поговорку корсарской