Василий Аксенов.

Сундучок, в котором что-то стучит

---------------------------------------------------------------

Москва "Детская литература" 1976

OCR BPT, 1999 г.
---------------------------------------------------------------

Современная повесть-сказка без волшебства, но с приключениями

¶ПРОЛОГ§

Даже в час пик на Невском проспекте в самой яркой, самой живописной
толпе вы, конечно, заметите моего героя. Казалось бы, вполне обычный
мальчик, в скромном джинсовом костюме, рослый, крепкий, румяный мальчик,
каких сейчас тысячи; подросток на грани юношества, скромный и спокойный
мальчик, но чем-то он, безусловно, остановит ваш взгляд, и вы даже несколько
секунд будете смотреть ему вслед.

Походкой ли, глазами ли, взметнувшейся ли под порывом невского ветра
шевелюрой, какой либо мимолетностью, но мальчик этот напомнит вам что-то
таинственное и сокровенное из вашей собственной жизни, что-то, чего вы сами,
возможно, никогда и не пережили, но о чем, может быть, вы читали, или
мечтали, или то, что вы видели во сне, - словом, вы сразу поймете, что мимо
вас прошел герой приключенческой книги.

Полное имя этого мальчика - Геннадий Эдуардович Стратофонтов.

¶ГЛАВА I,§

в которой зарождается новая повесть со старыми героями

Была белая ночь жаркого зрелого июня, такая традиционно прекрасная,
такая белая, пустынная, такая... ах, такая... когда я, автор этой книги,
приехал в Ленинград на автомобиле. Усталый после семисоткилометровой дороги,
я медленно катил по улицам любимого города, где когда-то с жаром проводил
свою юность. Почти каждый мост, почти каждый перекресток здесь напоминал мне
что-нибудь: иногда хорошее, иногда не очень, иногда какое-то чрезвычайно
важное событие, которое теперь не стоило ни гроша, иногда какую-нибудь
ерунду, которая теперь, спустя столько лет, очень волновала.

Приближалась полночь. Улицы были почти пусты. Редко проезжал освещенный
троллейбус с двумя-тремя читателями вечерних газет, иногда такси, иногда
машины с европейскими номерами. Почти все светофоры были уже переведены на
желтое мигание, и я без остановок докатил до Центрального телеграфа, что на
улице Герцена рядом с аркой Главного штаба. Здесь мне надо было остановиться
и позвонить в Москву близким людям, сообщить о благополучном прибытии.

Какое, право, замечательное достояние цивилизации - междугородний
кабельный телефон! Да, безусловно, это замечательное достижение, которое
приносит людям только пользу, соединяет души через огромные пространства и
не загрязняет окружающую среду.

Опускаешь кучку монет в узкую щель, отщелкиваешь одним пальцем
единичку, потом набираешь номер (другого города!) - щелк-щелк! - и вот уже
близкие люди слышат твой голос через семьсот километров, и слышимость по
ночам великолепная.

- Ну как там ночь? - спросили близкие люди. - Действительно, белая?

- Белая, - сказал я. - Фантастическая пустынность светлых улиц.

- Я тебе завидую, - сказали близкие люди. - Какой ты всегда хитрый!
Вечно выбираешь себе что-нибудь получше.

- Завидуй, завидуй, - подразнил я близких людей. - Поклацай зубами от
зависти.

Близкие люди начали клацать зубами и клацали долго, самозабвенно и
совсем мне уже не отвечали. К счастью, монеты кончились и автомат погас.

Вот еще одно из замечательнейших качеств современного междугородного
телефона: одна пятнадцатикопеечная монета включает его не более чем на
тридцать секунд. Особенно-то при таких условиях зубами не поклацаешь.

Я прошел по гулкому кафелю Центрального телеграфа, бормоча себе под нос
одну из песенок Гершвина. Почему-то всегда после таких разговоров хочется
погудеть себе под нос что-нибудь из Гершвина.

Я вышел на ночную улицу и не узнал ее. Пустынная еще четверть часа
назад, она была сейчас забита молодежью. Вы знаете, конечно, что такое
"катафоты", эти краски, отражающие свет? В прозрачных сумерках, словно
катафоты, светились ярчайшие и широчайшие брюки современной молодежи --
лимонные, голубые, пунцовые... Установившаяся в последние годы прелестная
свобода в одежде придает всей жизни какой-то оттенок карнавальности: здесь
же передо мной был не оттенок, а самый настоящий карнавал, только без масок.
Я не понимал, откуда все это взялось, в чем смысл происходящего, и все
казалось мне таинственным: взгляды, улыбки, обрывки фраз, обрывки музыки из
бесчисленных транзисторов, гитарные ритмы... Все это напоминало какой-то
зурбаганский карнавал, да и маски, пожалуй, я находил на всех лицах,
окружавших меня, маски веселой таинственности.

Пробираясь к машине, я увидел, что и Невский заполнен молодежью,
бегущей толпой возбужденной и красивой молодежи. По проезжей части Невского
медленно текла бесконечная лента автомобилей, и их габаритные огни,
светящиеся в светлоте белой ночи, тоже казались таинственными. Таинственные
карнавальные огни, скользящие в толпе. Все двигалось к Неве.

На Исаакиевской площади толпа стала еще гуще. Я медленно полз за
"Волгой М-24", а за мной тащился, раскрыв недоумевающие хрустальные глаза,
"Мерседес-350". Честно говоря, я совсем не отдавал себе отчета, куда я еду,
просто подчинялся общему движению. Стопа моей правой ноги скрючилась и руки
одеревенели от долгой езды, но я как будто бы даже забыл о ночлеге, о пустой
квартире ленинградского друга, которая меня дожидалась.

В небо поднялись и повисли несколько ракет. Чем ближе мы продвигались к
реке, тем отчетливей пахло горящей смолой. Иной раз даже казалось, что
слышишь треск многочисленных факелов. Так трещали они, должно быть, и на
форуме в Древнем Риме. На куполе Исаакия, словно крыло ангела, лежала
серебряная тень неба.

- Проезд на площадь Декабристов закрыт! - гулко говорил сквозь
александровскую листву чей-то усиленный голос. - Проезд закрыт! Поворот
налево! Всем поворот налево!

Вчера, вчера Моя тревога улетела

вдаль!

Вчера, вчера Любовь ушла, и мне

ее не жаль!

Песенка неслась из кармана какого-то субъекта, который в этой толпе
умудрялся прогуливать своего пуделя. Субъект и пудель оба были замшелыми,
какими-то потертыми, но очень гордыми. Они словно бы внимания не обращали на
происходящее вокруг.

Субъекту было основательно за пятьдесят, и он курил длинные папиросы,
каких сейчас уже никто не курит. Манера, с которой он держал в пальцах свою
папиросу, вызывала уважение. Слегка желтоватые белки глаз, слегка синеватые
уголки губ, коричневатые мочки ушей говорили о перенесенных болезнях.
Твердый воротничок рубашки свидетельствовал о несомненной опрятности с той
же уверенностью, с какой замшелый пиджачок свидетельствовал о скромных
средствах. Независимый маленький человек с брюзгливым складом лица
прогуливал своего пуделя по исторической площади, где когда-то в скорбном
противоборстве с империей стояли ряды декабристов, а ныне шумел таинственный
молодежный карнавал. Должно быть, он ежедневно совершал эту процедуру и не
собирался считаться ни с историей, ни с сегодняшней ночью.

Пудель всем своим видом показывал, что разделяет мысли и настроение
своего хозяина. Есть общепринятое мнение, что с годами владелец собаки
становится похож на своего подопечного. Неверно. Собака, как существо
младшего ранга, подлаживается к своему хозяину и с годами перенимает его
мысли и вкусы и даже выражение лица.

Наверное, я не обратил бы внимания на этого субъекта, если б не
контраст его внешнего облика и современного слоу-рока, вылетающего из его
кармана. Транзистор, лежащий в кармане, казалось, жил своей отдельной
частной жизнью, независимой от кармана, от пиджака, а тем более от человеке
в пиджаке.

Впрочем, внимание мое быстро рассеялось. Музыка летела со всех сторон.
Вот прошел рослый волосатый детина в майке с собственным портретом на груди.
Из живота у него летела песенка:

Ты говоришь: "Пока!" Я говорю: "Привет!" Ты говоришь: "Пока!" Я говорю:
"Привет!"

Этот был в полной гармонии со своим транзистором. Вот стайкой - ах,
именно стайкой! - держась за руки, традиционной стайкой в белых платьицах
прошли девочки-выпускницы.

"Мы наденем праздничные платьица..." - подпевали они своим
транзисторам.

Прошел господин иностранец с замшевым мешком под мышкой. Мешок голосил:

Иф ю лайк Юколели леди, Юколели леди лайкс ю...

Под копытами Медного всадника, в непосредственном соседстве с посрамленной