Марк Твен

ПРИКЛЮЧЕНИЯ ГЕКЛЬБЕРРИ ФИННА

Лица, которые попытаются найти в этом повествовании мотив, будут от-
даны под суд; лица, которые попытаются найти в нем мораль, будут сосла-
ны; лица, которые попытаются найти в нем сюжет, будут расстреляны.

По приказу автора,

Генерал-губернатор

Начальник артиллерийского

управления

ОБЪЯСНЕНИЕ

В этой книге использовано несколько диалектов, а именно: негритянский
диалект штата Миссури, самая резкая форма захолустного диалекта Пайк-Ка-
унти, а также четыре несколько смягченных разновидности этого последне-
го. Оттенки говора выбирались не наудачу и не наугад, а, напротив, очень
тщательно, под надежным руководством, подкрепленным моим личным зна-
комством со всеми этими формами речи.

Я даю это объяснение потому, что без него многие читатели предположи-
ли бы, что все мои персонажи стараются в говоре подражать один другому и
это им не удается.

Автор

ГЛАВА I

Вы про меня ничего не знаете, если не читали книжки под названием
"Приключения Тома Сойера", но это не беда. Эту книжку написал мистер
Марк Твен и, в общем, не очень наврал. Кое-что он присочинил, но, в об-
щем, не так уж наврал. Это ничего, я еще не видел таких людей, чтобы
совсем не врали, кроме тети Полли и вдовы, да разве еще Мэри. Про тетю
Полли, - это Тому Сойеру она тетя, - про Мэри и про вдову Дуглас расска-
зывается в этой самой книжке, и там почти все правда, только кое-где
приврано, - я уже про это говорил.

А кончается книжка вот чем: мы с Томом нашли деньги, зарытые грабите-
лями в пещере, и разбогатели. Получили мы по шесть тысяч долларов на
брата - и все золотом. Такая была куча деньжищ - смотреть страшно! Ну,
судья Тэтчер все это взял и положил в банк, и каждый божий день мы стали
получать по доллару прибыли, и так круглый год, - не знаю, кто может та-
кую уйму истратить. Вдова Дуглас усыновила меня и пообещала, что будет
меня воспитывать; только мне у нее в доме жилось неважно: уж очень она
донимала всякими порядками и приличиями, просто невозможно было терпеть.
В конце концов я взял да и удрал, надел опять свои старые лохмотья, за-
лез опять в ту же бочку из-под сахара и сижу, радуюсь вольному житью.
Однако Том Сойер меня отыскал и рассказал, что набирает шайку разбойни-
ков. Примет и меня тоже, если я вернусь к вдове и буду вести себя хоро-
шо. Ну, я и вернулся.

Вдова поплакала надо мной, обозвала меня бедной заблудшей овечкой и
всякими другими словами; но, разумеется, ничего обидного у нее на уме не
было. Опять она одела меня во все новое, так что я только и знал, что
потел, и целый день ходил как связанный. И опять все пошло по-старому. К
ужину вдова звонила в колокол, и тут уж никак нельзя было опаздывать -
непременно приходи вовремя. А сядешь за стол, никак нельзя сразу прини-
маться за еду: надо подождать, пока вдова не нагнет голову и не побормо-
чет немножко над едой, а еда была, в общем, не плохая; одно только плохо
- что каждая вещь сварена сама по себе. То ли дело куча всяких огрызков
и объедков! Бывало, перемешаешь их хорошенько, они пропитаются соком и
проскакивают не в пример легче.

В первый же день после ужина вдова достала толстую книгу и начала чи-
тать мне про Моисея в тростниках, а я просто разрывался от любопытства -
до того хотелось узнать, чем дело кончится; как вдруг она проговорилась,
что этот самый Моисей давным-давно помер, и мне сразу стало неинтересно,
- плевать я хотел на покойников.

Скоро мне захотелось курить, и я спросил разрешения у вдовы. Но она
не позволила: сказала, что это дурная привычка и очень неряшливая и мне
надо от нее отучаться. Бывают же такие люди! Напустятся на что-нибудь, о
чем и понятия не имеют. Вот и вдова тоже: носится со своим Моисеем, ког-
да он ей даже не родня, - да и вообще кому он нужен, если давнымдавно
помер, сами понимаете, - а меня ругает за то, что мне нравится курить. А
сама небось нюхает табак - это ничего, ейто можно.

Ее сестра, мисс Уотсон, порядком усохшая старая дева в очках, как раз
в это время переехала к ней на житье и сразу же пристала ко мне с буква-
рем. Целый час она ко мне придиралась, но в конце концов вдова велела ей
оставить меня в покое. Да я бы дольше и не вытерпел. Потом целый час бы-
ла скучища смертная, и я все вертелся на стуле. А мисс Уотсон все прис-
тавала: "Не клади ноги на стул, Гекльберри! ", "Не скрипи так, Гекльбер-
ри, сиди смирно! ", "Не зевай и не потягивайся, Гекльберри, веди себя
как следует! ". Потом она стала проповедовать насчет преисподней, а я
возьми да и скажи, что хорошо бы туда попасть. Она просто взбеленилась,
а я ничего плохого не думал, лишь бы удрать куда-нибудь, до того мне у
них надоело, а куда - все равно. Мисс Уотсон сказала, что это очень дур-
но с моей стороны, что она сама нипочем бы так не сказала: она старается
не грешить, чтобы попасть в рай. Но я не видел ничего хорошего в том,
чтобы попасть туда же, куда она попадет, и решил, что и стараться не бу-
ду. Но говорить я этого не стал - все равно никакого толку не будет, од-
ни неприятности.

Тут она пустилась рассказывать про рай - и пошла и пошла. Будто бы
делать там ничего не надо - знай прогуливайся целый день с арфой да рас-
певай, и так до скончания века. Мне что-то не очень понравилось. Но го-
ворить я этого опять-таки не стал. - Спросил только, как она думает, по-
падет ли туда Том Сойер? А она говорит: "Нет, ни под каким видом!" Я
очень обрадовался, потому что мне хотелось быть с ним вместе.

Мисс Уотсон все ко мне придиралась, так что в конце концов мне надое-
ло и сделалось очень скучно. Скоро в комнаты позвали негров и стали мо-
литься, а после того все легли спать. Я поднялся к себе наверх с огарком
свечки и поставил его на стол, сел перед окном и попробовал думать о
чем-нибудь веселом, - только ничего не вышло: такая напала тоска, хоть
помирай. Светили звезды, и листья в лесу шелестели так печально; где-то
далеко ухал филин - значит, кто-то помер; слышно было, как кричит козо-
дой и воет собака, - значит, кто-то скоро помрет. А ветер все нашептывал
что-то, и я никак не мог понять, о чем он шепчет, и от этого по спине у
меня бегали мурашки. Потом в лесу кто-то застонал, вроде того как стонет
привидение, когда оно хочет рассказать, что у него на душе, и не может
добиться, чтобы его поняли, и ему не лежится спокойно в могиле: вот оно
скитается по ночам и тоскует. Мне стало так страшно и тоскливо, так за-
хотелось, чтобы кто-нибудь был со мной... А тут еще паук спустился ко
мне на плечо. Я его сбил щелчком прямо на свечку и не успел опомниться,
как он весь съежился. Я и сам знал, что это не к добру, хуже не бывает
приметы, и здорово перепугался, просто душа в пятки ушла. Я вскочил, по-
вернулся три раза на каблуках и каждый раз при этом крестился, потом
взял ниточку, перевязал себе клок волос, чтобы отвадить ведьм, - и
все-таки не успокоился: это помогает, когда найдешь подкову и, вместо
того чтобы прибить над дверью, потеряешь ее; только я не слыхал, чтоб
таким способом можно было избавиться от беды, когда убьешь паука.

Меня бросило в дрожь. Я опять сел и достал трубку; в доме теперь было
тихо, как в гробу, и, значит, вдова ничего не узнает. Прошло довольно
много времени; я услышал, как далеко в городе начали бить часы: "бум!
бум!" - пробило двенадцать, а после того опять стало тихо, тише прежне-
го. Скоро я услышал, как в темноте под деревьями треснула ветка, -
что-то там двигалось. Я сидел не шевелясь и прислушивался. И вдруг
кто-то мяукнул еле слышно: "Мя-у! Мя-у!" Вот здорово! Я тоже мяукнул еле
слышно: "Мяу! Мяу!" - а потом погасил свечку и вылез через окно на крышу
сарая. Оттуда я соскользнул на землю и прокрался под деревья. Гляжу -
так и есть: Том Сойер меня дожидается.

ГЛАВА II

Мы пошли на цыпочках по дорожке между деревьями в самый конец сада,
нагибаясь пониже, чтобы ветки не задевали по голове. Проходя мимо кухни,
я споткнулся о корень и наделал шуму. Мы присели на корточки и затихли.
Большой негр мисс Уотсон - его звали Джим - сидел на пороге кухни; мы
очень хорошо его видели, потому что у него за спиной стояла свечка. Он
вскочил и около минуты прислушивался, вытянув шею; потом говорит:

- Кто там?

Он еще послушал, потом подошел на цыпочках и остановился как раз меж-
ду нами: можно было до него дотронуться пальцем. Ну, должно быть, време-
ни прошло порядочно, и ничего не было слышно, а мы все были так близко
друг от друга. И вдруг у меня зачесалось одно место на лодыжке, а поче-
сать его я боялся" потом зачесалось ухо, потом спина, как раз между ло-
патками. Думаю, если не почешусь, просто хоть помирай. Я это сколько раз
потом замечал: если ты где-нибудь в гостях, или на похоронах, или хочешь
заснуть и никак не можешь - вообще, когда никак нельзя чесаться, - у те-
бя непременно зачешется во всех местах разом.

Тут Джим и говорит:

- Послушайте, кто это? Где же вы? Ведь я все слышал, свинство какое!
Ладно, я знаю, что мне делать: сяду и буду сидеть, пока опять что-нибудь
не услышу.