Виталий ВЛАДИМИРОВ

ЗАКРЫТЫЙ ПЕРЕЛОМ

п о в е с т ь

Лаской страшишь, оскорбляешь мольбой,

Входишь без стука.

Все наслаждением будет с тобой -

Даже разлука.

Пусть разольется в зловещей судьбе

Алая пена.

Но прозвучит, как присяга тебе

Даже измена...

Анна Ахматова

"Случалось ли в лодке переезжать быструю
реку? Надо всегда править выше
того места, куда вам нужно, иначе
снесет. Так и в области нравственных
требований надо рулить всегда выше -
жизнь все равно снесет."

Лев Толстой

1
Рабочий день закончился, сотрудники разошлись, где-то в конце
коридора уборщица громыхала щеткой, звякала ведром и что- то вор-
чала себе под нос, а Виктор все еще сидел и тяжело смотрел на теле-
фон. Потом решительно снял трубку, подержал ее в руках, глядя в ок-
но, и положил на место.
Сквозняк, вздохнув, прихлопнул дверь кабинета. Виктор
вздрогнул, встал, щелкнул замками "дипломата", вышел и запер за
собой дверь собственным ключом.
Пустые учреждения всегда наводят уныние - легли на свои пол-
ки бумаги, с которыми весь день бегали из комнаты в комнату озабо-
ченные люди, утихли телефоны, смолкло радио. Виктору, когда он
проходил по коридору, вяло представилась бессмысленность дневной
суеты, показались равнодушно-пустыми, как эти канцелярские ком-
наты, все дела, которые еще несколько часов назад были крайне
важными и неотложными.
Впрочем, это ощущение пустоты и бессмысленности быстро
прошло, потому что в душе у Виктора постепенно зрела черная тос-
ка. Она его еще не тревожила пока он садился в свою машину, грел
мотор, ехал домой, ни даже когда он вошел в квартиру и закрыл за
собой дверь.
Виктор снял пиджак, прошел в большую комнату и опустился в
кресло. Перед ним, на стене, были развешаны гипсовые маски. Они
удивлялись, тревожились, корчились от нестерпимой боли каждая по-
своему и все вместе составляли огромное, белое, пустоглазое лицо
страдания.
Может быть в такой момент лучше двигаться, действовать, ко-
лоть дрова или бездумно бежать до изнеможения, но стоило Виктору
расслабиться, как все внутри у него окаменело, исчезло обычное
восприятие звуков, вкуса, цвета, запахов - так ему стало БОЛЬНО.
Боль, наваливаясь до звона в ушах, сдавила горло, гулко застучало
сердце и онемели руки. Виктор никогда не думал, что боль духовная
может быть равноценна или сильнее боли физической. У Виктора
даже мелькнула мысль, что у него началось психическое расстрой-
ство, хотя через какое-то время болезненная, катастрофическая остро-
та прошла, осталось лишь постоянное ощущение каменной тяжести,
надорванности, открытого перелома...
Виктор сам заслужил свою боль.
Кого же еще винить?

2
В тот день, всего полгода назад, Виктор договорился со своим
начальством, что во второй половине дня он поедет в министерство, а
сам позвонил в главк, Ефрему Анатольевичу, получил от него прин-
ципиальное согласие на визу одного непринципиального документа,
узнал, что Ефрем Анатольевич уходит на совещание и порадовался
своей удаче: теперь Виктор мог объяснить, что он, де мол, был в
главке, успел заручиться согласием Ефрема Анатольевича, но тот
торопился на совещание и не успел поставить визу. Обеспечив себе
формальное алиби своего отсутствия на работе, Виктор поехал домой,
по пути забежав в овощной магазин. Потом тщательно убрался в своей
двухкомнатной квартире, смахнул пыль, пропылесосил полы, вокруг
низкого, длинного журнального столика расставил стулья таким обра-
зом, чтобы они образовали амфитеатр, в котором каждый зритель
был бы обращен лицом к раздвижному экрану. На обеденный стол,
сдвинутый к окну, Виктор установил слайд-проектор, а экран пове-
сил на треногу около стены с масками.
Виктор гордился своим домом, хотя немалых трудов после
смерти родителей ему стоило сменить мебель, уютно и рационально
организовать свой быт, свою среду обитания, создать свою атмосферу,
где ему, именно ему, Виктору Григорьевичу Коробову, было бы не-
принужденно и покойно.
Маски были оригиналами, Виктор делал их сам и в свободное
время он мог часами сидеть перед стеной с масками, меняя их мес-
тами и добиваясь оригинальной композиции в целом.
Первыми пришли Антон и Таисия.
Антон скинул дубленку, шарообразную шапку волчьего меха и
протянул Виктору согнутую клешней руку:
- Здорово, старик.
Антон - высокий, крепкий, начинающий лысеть блондин в
вельветовых джинсах, черном кожаном пиджаке, песочного цвета
рубашке с погончиками и дымчатых очках, хотя на дворе стояли
февральские морозы. Лицо и руки покрыты плотным, как бы въев-
шимся в кожу загаром. Такой загар бывает, если человек провел дол-
гое время в горах или на море. К загару и серым глазам особенно шла
белозубая улыбка, правда, улыбался Антон редко.
- Погодите, ребята, там тапочки есть, - нагнулся Виктор к галош-
нице, но Таисия решительно преградила ему путь.
- Нет, нет, не надо, я лучше босиком побегаю, мне так лучше,
свободнее, да и к земле поближе. И давайте помогу, что надо.
В руках у Таисии были гвоздики, преподнесенные, очевидно, Ан-
тоном. Невысокая, крепко сбитая, Таисия источала энергию и жар
жадной до жизни молодости.
Виктор встречал Таисию у Антона несколько раз, но дома у Вик-
тора она была впервые. Освоилась Таисия мгновенно, заглянула в
холодильник, во все шкафы на кухне и принялась хозяйствовать.
Антон прошел в комнату, сел на тахту и начал расчехлять при-
несенную им гитару. Виктор взял стул, подсел к нему:
- Хочешь есть? Может, сделать бутербродик?
- Ты же знаешь, я всегда голодный, но могу потерпеть. Вот Ма-
рина придет - у нее постоянно волчий аппетит, ей и предложи, тем
более, что явится она, надо полагать, не одна.
Марина, действительно, пришла не одна, но неожиданно не с тем,
кого ждал Виктор, вернее, не с той. Марина ввалилась в переднюю,
подставила Виктору холодную щеку для поцелуя, хлопнула его по
плечу, на ходу скинула шубу и шапку, мотнула головой, поправляя
короткую стрижку, и прошла в комнату, представив, не оборачиваясь,
своего спутника:
- А это Сереженька, биохимик, кажется, прошу любить его и жа-
ловать.
- Сергей, - представился Виктору очень худой и очень застенчи-
вый молодой человек.
Сергей заглянул в комнату, поздоровался с Антоном и отправил-
ся на кухню, где Таисия сразу же нашла ему работу. Виктор начал
носить приготовленные Таисией закуски, расставляя их на журналь-
ном столике, а Марина тяжело плюхнулась на тахту рядом с Антоном.
- Приветик, Антон.
- Здравствуй, Мина.
- Да не Мина я, я - Марина, сколько раз тебе говорить?
- Точнее будет мина - никогда не знаешь, когда ты взорвешься.
- Хочешь прямо сейчас получить скандальчик? - проворчала Ма-
рина. - Можно устроить. Впрочем, неохота. Устала... Вроде ничего не
делала, а устала. И почему так?
- Если труд создал из обезьяны человека, - философски заметил
Антон, - то безделье делает из человека обезьяну, так что берегись,
Мина.
Марина отмахнулась от Антона.
- Это кто сказал? Дарвин? Пожил бы он в наше время. Скорее за
день в собаку превращаешься, чем в обезьяну. Бегаешь, высунув
язык, лаешься так, что шерсть дыбом, а где и хвостом виляешь. И
так ласки хочется иногда, что скулить готова. Ты как насчет того, что-
бы приласкать меня, Дарвин?
Антон, как всегда, ушел от прямого ответа.
- Ты же знаешь, малыш, что ласка оттягивает и нейтрализует. Как
наркотик. А разве ты наркоманка?
- Нет, - сказала Марина и неожиданно добавила: - Мне театр
больше нравится.