Дан Маркович

VIS VITALIS

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава первая
1

Электричка дернулась и заскользила вдоль перрона, и вот уже за
окном осенняя грязь, развороченные дороги, заборы, заборы...
сгорбленные бабы, что-то упрямо тянущие на себе, солдатики,
изнывающие от скуки у высоких зеленых ворот с красными звездами,
скособоченные сараюшки, крошечные огородики - все это быстрей,
быстрей, и, наконец, вырвались на простор. Следы городского
беспорядка исчезли, деревья сбиваются в рощицы, рощи, всюду желтый
отчаянный цвет - листья трепещут, планируют над черной землей,
стволы просвечивают сквозь редеющую листву, но нет еще в пейзаже
уныния и страха, не было ледяных дождей и утренних заморозков,
репетиций зимы.

И молодой человек, который сидит у окна, его зовут Марк, тоже
думает, что все хорошо, и будет удивительно интересно впереди. Когда
исчезает это чувство, это ожидание, или предвкушение?.. Черт его
знает, но в один ничем не примечательный день, а чаще утро - да,
исчезает... а иногда оно медленно рассеивается, постепенно, и только
случай натолкнет, и мгновенно прояснит, что на месте этого чувства
пустота. Нет, еще можно жить, можно, и даже что-то интересное нам
светит - завтра, на той неделе... но нет уже впереди безграничного
простора, и света.

Этому мальчику лет двадцать с небольшим, он едет работать, а до
этого учился. Ему сразу же повезло - с маленьким чемоданчиком
опередил тех, кто с тяжелыми сумками и мешками, прошмыгнул к окну и
смотрит теперь на проплывающий мимо пейзаж. Он хочет замкнуться в
себе, отгородиться, он так привык. К тому же вокруг много грубости,
и даже озверелых лиц. Вот, напротив, нищий с виду старик, в
телогрейке и валенках, так и уставился, глаз не сводит.
Пронзительные зрачки... Наркоман, что ли?.. Сейчас прицепится.
Может, просто поговорить надо? Но для Марка каждый разговор событие,
он не хочет сейчас, боится, что разрушится его блаженное вглядывание
то ли в будущее, то ли в себя... а, может, в будущее в себе?.. Это
не мысли - вглядывание, это видения, внутренние разговоры, какие-то
сладкие ощущения, за грудиной, что ли? Точней трудно определить, но
есть такое явление, и наука пока нема перед ним.
2
- Вы в П?..
- Да.
- Наука?
- Биология.
- А точней? - встрепенулся старик.
- Ну, вечность, парение... другие проблемы...
- Кто обещал, Глеб? - старик придвинулся вплотную, впился зрачками.

- Вы знаете Глеба?

И сразу не нужно стало ухищрений дорожной политики, между ними
возникло что-то значительное, они сдвинули лица, связаны общим
интересом; так разговаривают рыбаки, охотники - и ученые люди. Тут
же возникли разногласия, старый оказался физик, а молодой - химик, и
каждый считал, что основные проблемы подвластны именно его науке.
Все дело в молекулах - таково мнение юноши - они везде, роятся,
кишат, от их свойств и проделок зависит все в нас, и высокое, и
низкое. Старый физик считает, что дело глубже, упирается в коренные
свойства вещества. Он пытался проникнуть дальше молекул, но случай
помешал. Банальный случай, в духе времени, тех жестяных голосистых
будильничков, которые с детства нас мучили, кроя жизнь острыми
зубчиками шестеренок: пришли за ним, увели, заперли на много лет.

Марк хочет сказать, что сейчас не так, но старик качает головой
- "главного не понимаете, всегда было так, и будет, чуть лучше, чуть
хуже... Для нас никогда места нет." Знакомые слова, подумал юноша,
он их многократно слышал, но чем молодость хороша - многое мимо
пропускаешь. Он ожесточен и не совсем справедлив, думает молодой о
старике.
- Все у нас разговоры о высоких материях, с птичьего полета, - тот
говорит с печалью в голосе, - а по сути мы маленькая точка в
огромном деле.

Марк с ним согласен, идет великая борьба за истину, и каждый -
малозаметный боец в своем окопе. Он произносит это с упоением, и не
может понять грусти старика. Как одни и те же слова по-разному в нас
преломляются... Впрочем, устал я от их проблем, от заумного языка,
далек от этих высот, от мучительного улавливания логических
связей... Нет, это не для меня.

И эти двое устали, и молчат, обратились к себе, что-то
вспоминают.
3

Что Марк помнил о себе? - какие-то мгновенные картинки. Лет в
пять - светлая кошка под кроватью - испугался, заплакал... Вагон,
лежанка, как поле в лунную ночь, тень самолета над крышей - большая
война, все, что от нее осталось... Объелся миндаля - тошнит, мать
ругает его... Глаза залеплены гноем, теплые руки - промывают,
успокаивают... Отец, впервые он здесь появляется, потом еще пару
раз, гуляет в парке, лица не видно, только улыбка витает в воздухе.
Потом бледный, лежит с застывшей улыбкой - впиталась в желтую
пористую кожу. Говорят, умер... До этого момент: конец лета, старое
дерево, шелковистая кора. Марк на толстой ветке, смотрит на дорогу.
Появляется отец, идет тяжело, останавливается...

Спустя много лет Марк нашел это дерево - след несомненный, как
отпечаток пальцев. Время же, отделяющее от события, словно вытекло,
что напоминает об угаданной лихим художником многообразной
мягкотелости часов: они у него на краю стола, как раскатанный ком
теста, на веревке рядом с сохнущим бельем, на заборе - отрицание
единой точки отсчета, освобождение констант от жесткого футляра и
колючей настороженности шестеренок. Время подвластно масштабу
впечатлений: все, что дорого и важно, всегда рядом.

Марк очнулся - старик начал новый заход, бомбил на бреющем -
"физика, царица наук..." - с юношеской горячностью, будто заморозили
его на много лет, и вот он оттаял, скрипит сосульками, звучат трубы
тридцатых, восторг шестидесятых... Оттаявший старик твердил то, что
знал, не замечая как вечно бегущая наука изменила свое лицо.

4

Поезд бежал по слабопересеченной местности, за окном проплывала
страна. Старик не смотрит за стекло, он все знает, а юноша то и дело
поглядывает. Он едет из других краев - из Прибалтики. Там и песок
другой - прохладный, мелкий, упругий... сжимаешь в кулаке, он
сопротивляется, находит дырочку, как вода вытекает... За окном
деревья выше, травы гуще, разнородней, торчат беспорядочными
лохмами, непривычными человеку из страны аккуратного мха, надежно
врытых в землю валунов, где верх беспорядка - стыдливые веточки
вереска, тянущиеся к свету, где дышат скромностью чахоточные сосны,
каждая сама по себе, ни над кем не довлеет, и довольствуется своим
скрипом...А тут отчаянная давка, борьба за пространство, зато если
уж поле, то пустыня на версту. Изредка проплывают деревни -
поваленные заборы, гнилые пеньки, одичавшие палисаднички, крыши то
вздыблены, то провалены - просвечивают. Люди бредут под тяжестью
мешков или стоят, ничего не делая.
5

Разгоряченные, они не заметили, как приехали. Последнее слово
оказалось за стариком - "вы мне о деталях, а я о главном..." Нет, я
о главном, подумал Марк. Возраст оппонента мешал ему проявить ту
страстность и безаппеляционность, которыми он славился среди
однокурсников. Собираясь, он продумывал сокрушительные аргументы.

Они вышли на длинный перрон. вскарабкались на переходной мост
по ступенькам, обитым коварным железом. Марк тут же представил себе,
как падает - обязательно затылком!.. и, внутренне содрогнувшись,
отшатнулся от видения. И тут же вообразил снова, словно кто-то
подталкивал его, подсовывал детали - быстро чернеющую кровь,
отброшенный в сторону бедный его чемоданчик, он падает,
раскрывается, и налетевший с грохотом и визгом встречный поезд
размалывает фанерное тельце в труху, а намотанная на колесо рубашка
машет рукавом и удаляется.

Он досадливо потряс головой - постоянно боролся со своим
воображением, вредным для человека строгих знаний. Из-за своих
фантазий он с детства был невнимателен к окружающему миру. "Тебе
пора увидеть жизнь, как она есть" - говорили ему доброжелатели.
Наука в конце концов исправит меня, надеялся он, в ней нет места
бредням.
6

- Какая вечность, какой тут полет... - сказал старик, с высоты
моста оглядывая местность. Зловоние вокзала на сотни метров убило
растительность, только самые выносливые ростки чернели то здесь, то
там. Старик стоял, пытаясь отдышаться - коренастый, в телогрейке с
обожженным боком, вязаной шапочке и тупоносых разваленных ботинках.
Марк подивился не столько его словам, сколько тоске, прозвучавшей в