Владислав КРАПИВИН

ТРОЕ С ПЛОЩАДИ КАРРОНАД

Повесть

Часть первая. НОВЭМБЭР ЧАРЛИ

Урок математики

Здание было старинное. В давние времена, лет сто назад, в нём
устроили гимназию, а ещё раньше, до Первой обороны, здесь размещались
классы морских юнкеров. Говорят, в этом доме не раз бывали знаменитые
адмиралы парусного флота -- те, кто похоронен сейчас в белом храме на
горе, высоко над синими бухтами.

От французских и английских ядер здание почти не пострадало. Чудом
уцелело оно и во время последней войны. Теперь в этом длинном
двухэтажном доме находилась обыкновенная школа номер двадцать.
Общеобразовательная, средняя, с преподаванием ряда предметов на
английском языке. Проще говоря, "с английским уклоном".

С тыльной стороны к школе пристроили спортивный зал и крыло для
малышовой продлёнки, а классы и кабинеты помещались в старом корпусе.

Окна были узкие и очень высокие, прорезанные в могучих стенах из
посеревшего инкерманского камня. Перед окнами росли громадные акации. В
самый знойный полдень в классе стоял мягкий зеленоватый свет и было
прохладно.

...За окнами забренчал звонок. Славка удивился: неужели конец урока?
Но ни один человек не поднял головы от тетради. Значит, просто недалеко
от школы проехала машина для сборки мусора. Они ездят медленно и
водитель на ходу звенит колокольчиком. Здешние ребята умеют отличать
колокольчик от школьного звонка. А Славка ещё не научился...

Славка улыбнулся, отодвинул тетрадь и стал смотреть на окна. В
крайних были только деревья, и между листьями ярко синели клочки неба. В
среднем окне видна была часть школьною двора и белая изгородь с
решетчатым каменным забором. Её узор напоминал поставленные в ряд
штурвалы.

За "штурвалами" виднелись крыши ближних улиц -- школа стояла на
взгорье. Крыши были под оранжевой ребристой черепицей. Раньше Славка
видел такие лишь на картинках и в кино. Между крышами торчали узкие
острые тополя. Они назывались "пирамидальные", но походили не на
пирамиды. На зелёные копья они походили.

Дальше было видно только небо. Но Славка знал, что за крышами и
тополями лежит море.

От того, что море совсем близко, Славку ни на миг не покидала
спокойная прочная радость.

Он познакомился с морем не так, как ожидал... В самолёте Славку
укачало, и в конце рейса он уже не поднимал голову с подлокотника
кресла. И чего греха таить, несколько раз даже сунулся носом в плотный
бумажный пакет, который по маминой просьбе торопливо принесла
стюардесса. Когда через динамик объявили, что самолёт идёт над "самым
синим в мире" Чёрным морем, Славка не смог даже привстать, чтобы глянуть
в иллюминатор.

Мама сказала укоризненно и жалобно:

-- Что же ты? А ещё в моряки собрался.

Славка в ответ еле шевельнул спиной. Мама сама не понимала, что
говорила. Качки Славка не боялся. А самолёт и не качало, он шёл, как
автобус по бетонке, но всё равно желудок наливался муторной тяжестью, и
сердце словно повисало в пустоте.

Из самолёта Славка вышел на ватных ногах и с каплями на лбу. Пахло
нагретым бетоном от рулёжной дорожки, остывающим металлом от самолёта и
незнакомыми травами откуда-то издалека -- от вечернего горизонта.

Земля качнулась под Славкой, но он улыбнулся.

"Пусть, -- подумал он. -- Ничего..."

Эта земля была не виновата, не она измотала Славку. Измотал самолёт,
а он был частью прежней жизни, частью города, из которого Славка
прилетел. Там могло быть плохо, а здесь уже не могло...

Ехать надо было ещё километров семьдесят, и мама боялась. Думала, что
в машине Славку совсем укачает. Но пока получали багаж, пока мама искала
такси, Славка почти пришёл в себя.

Кода подъезжали, было совсем темно. Города Славка не увидел. Он
увидел только несметное множество огней -- и очень ярких, и не очень, и
еле заметных. Они горели и внизу и вверху, потому что улицы взбегали
высоко по склонам. В небе огни смешивались со звёздами, а внизу
вытягивались в дрожащие золотые нитки. Славка понял, что огни отражаются
в чёрной воде. Среди отражений тоже горели огни: белые, зелёные,
красные.

-- Это корабли! -- догадался Славка. -- Мама, там корабли!

Было похоже на сон. Голова слегка гудела от долгой дороги, врывался в
кабину и шумел в ушах тёплый ветер, стремительно шуршали колёса. А огни
наплывали -- снизу, сверху. Отовсюду...

-- Мама, это же корабли, да?

Мама погладила его по плечу.

-- Большой рейд, -- сказал водитель. -- Флот стоит...

Они долго ездили по узким улицам с неяркими фонарями, искали переулок
с названием Якорный спуск. Машина выла на крутых подъёмах. Славку опять
слегка замутило. Мама нервничала. Ей казалось, что водитель спешит и
сердится. Но шофёр сделал всё, как надо: отыскал нужный дом, подъехал к
самой калитке, вытащил из багажника чемоданы и сказал:

-- С прибытием вас. Всего вам хорошего...

Бабушка Вера Анатольевна оказалась высокой старухой с морщинистым
коричневым лицом. Она неторопливо и крепко обняла маму, и они
поцеловались. Потом она протянула к Славке ладонь, словно хотела по
голове его погладить, но не дотронулась. Пожевала впалыми губами и тихо
сказала:

-- Вот ты какой, Славушка. Большой...

Морщины у неё слегка разошлись. При яркой лампочке Славка увидел, что
лицо у Веры Анатольевны покрыто мелкой белой сеткой: это кожа в глубине
морщинок была незагорелая...

Потом Вера Анатольевна кормила маму и Славку ужином: голубцами,
виноградом, арбузом. Мама всё благодарила и боялась, что у Славки
заболит живот. А ещё они с Верой Анатольевной о чём-то говорили
вполголоса... Славка не слушал, он думал о своём.

-- Вера Анатольевна, а море далеко?

Бабушка замолчала, будто удивилась.

-- Море? Тут везде, Славушка, море... Вот спустишься до гостиницы,
потом направо, а там и набережная.

-- Мама... -- умоляюще сказал Славка.

Мама рассердилась. Потому что Славка сумасшедший! Он едва держится на
ногах (мама, кстати, тоже). Идти неизвестно куда среди ночи!.. Море
никуда не денется!

-- Ну, ма-ма... -- отчаянным шёпотом сказал Славка.

Мама виновато посмотрела на Веру Анатольевну...

На улице, так же как на аэродроме, пахло незнакомыми травами, а ещё
почему-то -- свежим тёплым хлебом. Горели редкие фонари, светились окна.
Тени от листьев падали на белые заборы и домики. Они были похожи на
мягкие серые крылья, эти тени.

Кто-то весело, не по-ночному, трещал в траве: то ли сверчки, то ли
цикады.

"Какой ты хороший, Город", -- одними губами сказал Славка. И вдруг
его толкнуло: он-то всё видит и слышит, а бедный Артёмка...

Славка кинулся во двор, влетел в комнату, слегка напугав бабушку Веру
Анатольевну. Выволок из-за чемоданов портфель, а из портфеля выдернул за
уши Артёмку. Тот обалдело косил блестящими глазами. Славка бегом
вернулся к маме. Артёмка радостно махал растопыренными лапами.

-- Боже мой, какой ты ещё ребёнок, -- сказала мама...

Набережная в самом деле была недалеко. Славка не сразу понял, что это
набережная. Были деревья с фонарями (листья на свету казались очень
зелёными), потом под ногами вместо асфальта появились мокрые каменные
плиты, и вдруг Славка увидел, что он на краю земли.

Дальше ничего не было. Громадная темнота была дальше. Начиналась она
в двух шагах и уходила неизвестно куда. Эго распахнулся космос. Он дышал
йодисто-солёной свежестью, словно в темноте развесили громадные чёрные
простыни, выстиранные в холодном рассоле.

Из этой темноты и прохлады подкралось что-то смутно-белое, шипучее, и
-- бах! -- перед Славкой встала стена из брызг. Они секунду висели
неподвижно, а потом посыпались на Славку, на маму.

Мама по-девчоночьи взвизгнула и отскочила. А Славка засмеялся:

-- Мама, это прибой!

-- Отойди, Славка, вымокнешь!

-- Это же прибой! Мама, он солёный!

Бах! -- опять выросла белая стена. А когда рассыпалась и упала,
Славка увидел, что космос не пустой. В нём жили огоньки. Яркий красный
огонёк -- прямо перед Славкой -- давал тройную вспышку и угасал на
несколько секунд. Конечно, это был маяк. А левее маяка, теряясь во
мраке, тоже мигали белые и красные огоньки, каждый по-своему: одни
редко, другие часто.

Справа от маяка вклинивалась в морскую тьму полоса огней. Наверно,
там был мыс или другой берег бухты. Вдруг часть берега оторвалась и,
сверкая огнями, тихо пошла влево, к маяку. Целый кусок суши со