Владимир Кунин

Киноповести

Чокнутые

Трое на шоссе

ИНТЕРДЕВОЧКА

Чокнутые

киноповесть

В тридцатых годах прошлого столетия в Вене, рядом с собором Cвятого
Стефана, существовал польский кабачок "Корчма Краковска".

Было раннее-раннее утро. У входа в еще закрытый кабачок стоял снаря-
женный к дальнему путешествию фиакр. На козлах дремал кучер.

Внутри кабачка, по обе стороны буфетной стойки, со стаканами в руках
стояли Адам Ципровски - шестидесятилетний хозяин "Корчмы Краковской" и
сорокалетний Отто Франц фон Герстнер в дорожном костюме. Он прихлебывал
вино и говорил Адаму:

- Я отказался от места профессора в Праге, Адам... Я объездил Англию,
Швейцарию, Францию, Бельгию и понял, что по-настоящему как инженер я
смогу реализовать себя только в России! В стране, где есть спасительное
самодержавие, а не наша слюнтяйская западная парламентская система... И
если я представлю русскому императору проект железных дорог, соединяющих
Черное море с Каспийским, а Балтийское с Белым, - у него голова закру-
жится от счастья! Только в России талантливый иностранец может добиться
свободы творчества, славы и денег! Прозит!

Герстнер приподнял стакан.

- Прозит, - Ципровски тоже поднял стакан. - Может быть, вы и правы.
Но жить в чужой стране... Я - поляк, проживающий в Австрии. Я десять лет
прослужил во французской армии. Я не погиб под Смоленском и умудрился
остаться в живых при Бородино. Я восемь лет прожил в русском плену! У
меня до сих пор есть одно маленькое дельце в России, с которого я по сей
день имею небольшой дивиденд. За тот год, что я занимался с вами русским
языком, я очень привязался к вам, и мне было бы жалко...

- Я тоже искренне полюбил вас, Адам. Но в Австрии меня ничто не удер-
живает. Я ведь даже не австриец Отто Франц фон и так далее. Я чех. Анто-
нин Франтишек.

- Господин Герстнер! По тому, как вы быстро усвоили русский язык, я
это понял еще полгода назад. Тем более что я тоже не очень-то Адам Цип-
ровски. Уже если говорить честно, то я скорее Арон Циперович. Но вы же
понимаете, в какое время и в какой стране мы живем...

Циперович посмотрел на часы:

- Идемте, мне скоро открывать заведение. И вам пора уже ехать, безум-
ный вы человек...

Хромая, Циперович повел Герстнера к выходу. У фиакра сказал:

- Учтите, Антонин, там вам будет очень нелегко. Россия - страна бес-
конечных и бесполезных формальностей.

- Не пугайте меня, Арон. Эта поездка должна стать делом всей моей ос-
тавшейся жизни. Прощайте!

- Да поможет вам бог, - печально проговорил Арон.

Как только запыленный фиакр Герстнера пересек русскую границу, он тут
же некрасиво и неловко заскакал по выбоинам и ухабам. Изящная конструк-
ция экипажа угрожающе трещала при каждом подскоке, и когда потрясенные
австрийские лошади встали, произошло маленькое чудо: что-то в фиакре
лопнуло с томительным стоном и он, уже стоявший без движения, развалился
на мельчайшие части, погребая под своими обломками Герстнера, его багаж
и берейтора со щегольским шамберьером!

А из слухового чердачного окна постоялого двора за всем этим наблюдал
в подзорную трубу тайный агент Третьего жандармского отделения Тихон
Зайцев...

В Петербурге, на Крестовском острове, в загородной резиденции князя
Меншикова шло экстренное совещание.

- Я пригласил вас, господа, чтобы сообщить вам пренеприятное извес-
тие, - сказал светлейший князь Меншиков собравшимся у него в кабинете
князю Воронцову-Дашкову и графам Бутурлину, Татищеву и Потоцкому. - Один
из наших компаньонов, тайно сотрудничающий с Третьим отделением...

Тут светлейший углядел, как Воронцов-Дашков поморщился.

Не извольте морщиться, князюшка! И почитайте за благо, что мы сегодня
имеем информацию, которая завтра бы могла свалиться нам как снег на го-
лову!.. Так вот, граф Бенкендорф получил шифровку из Вены: к нам едет
австрийский инженер Отто Франц фон Герстнер. Он же чех Антонин Франти-
шек. Без всякого "фон", фамилия та же. Он намерен представить государю
проект устройства в России железных дорог и передвижения по оным при по-
мощи паровых машин.

- Кошмар! - Все, кроме Потоцкого, были потрясены сообщением.

- Александр Христофорович, правда, распорядился установить за ним не-
усыпное наблюдение, но, как вы понимаете, из соображений чисто полити-
ческих. Мы же со своей стороны...

- А нам-то что? - беззаботно удивился Потоцкий.

- Нам?! - возмутился Меншиков. - Да наше с вами акционерное общество
почтовых колясок и дилижансов имеет от извозного промысла более ста мил-
лионов рублей в год! И железные дороги Герстнера попросту лишат нас это-
го дохода! Это вы можете понять, граф?!

- Если разорятся владельцы постоялых дворов - с кого вы будете полу-
чать отчисления? - спросил Бутурлин.

- Боже мой... Погибнут мои конные заводы!.. Овес и сено катастрофи-
чески упадут в цене... - вздохнул Воронцов-Дашков.

- Да что там овес! Вылетят в трубу все придорожные питейные заведе-
ния! Трезвость станет нормой жизни, и мы только на этом потеряем миллио-
нов пятьдесят!.. - ужаснулся Татищев. - А его величество так падок до
всяких новшеств!

- Австрийца нельзя допускать до государя ни в коем случае! - вскричал
Татищев.

- Правильно! - сказал светлейший. - Мы должны купить Герстнера. Ку-
пить и отправить его с полдороги обратно в Австрию с деньгами, ради ко-
торых он наверняка и прибыл в Россию! Это единственный способ сохранить
доходы нашего акционерного общества. Так что придется раскошеливаться,
господа!

- Я готов. - Потоцкий выложил на стол банкнот.

- Что это? - брезгливо спросил светлейший.

- Сто рублей!

- Щедрость графа не уступает его уму, - заметил Татищев.

- Сто тысяч надо собрать!!! - заорал Меншиков на Потоцкого. - И эти
деньги Герстнеру повезете вы, граф! Сегодня же! Сейчас же!.. Вы помчи-
тесь ему навстречу, вручите ему деньги и объявите наши условия! И прос-
ледите за его возвращением!..

Застряла пролетка Герстнера в непролазной грязи. Да не одна, десятка
полтора - и телеги с грузами, и коляски, и дилижансы... Крики, ругань,
ржание лошадей! Где мужик? Где барин?..

По колено в грязи, Герстнеру помогает толкать пролетку молодой чело-
век очень даже приятной наружности.

- Эй, как тебя?!.. Погоняй, сукин кот! Заснул? - кричит он кучеру и
командует Герстнеру: - Поднавались!.. Не имею чести...

- Отто Франц Герстнер. Инженер... - задыхается Герстнер.

Молодой человек, по уши в грязи, хрипит от натуги:

- Отставной корнет Кирюхин Родион Иванович.

- Очень приятно... - любезно сипит грязный Герстнер.

Упрямо ползет пролетка по раскисшей колее. А внутри с босыми ногами
сидят Герстнер и Родион Иванович - отогреваются при помощи дорожного
штофа.

Герстнер распаковал баул, показывает Родиону Ивановичу изображения
паровоза Стефенсона, чертежи вагонов, профили железных шин, по которым
все это должно двигаться. Родион Иванович в восторге:

- Боже мой! Антон Францевич! Да я всю жизнь мечтал о таком деле! Да я
из кожи вылезу!.. Наизнанку вывернусь!.. Это же грандиозная идея!!!

Схватил двумя руками гравюру с паровозом, впился в Герстнера горящим
глазом, сказал торжественно, словно присягу принял:

- Вы без меня, Антон Францевич, здесь пропадете. А я клянусъ вам слу-
жить верой и правдой во благо России-матушки, для ее процветания и прог-
ресса.

Истово перекрестился и поцеловал гравюру будто икону...

Карета графа Потоцкого с лакеем на запятках катила по дороге.

В карете граф открыл ларец, оглядел толстую пачку ассигнаций в сто
тысяч рублей, вынул из ларца добрую треть и спрятал ее в задний карман
камзола...

Уютно закопавшись в придорожный стог, Тихон Зайцев проследил за про-
леткой Герстнера и Кирюхина в подзорную трубу, вынул бумагу, чернильни-
цу, гусиные перья и стал писать донесение:

"Сикретно, Его сиятельству графу Александру Христофоровичу Бенкендор-
фу. Сего дни, апреля девятого числа в екипаж господина Герстнера помес-
тился отставной корнет Кирюхин Родион сын Иванов двадцати шести лет от
роду. По части благонадежности упомянутого Кирюхина..."

Герстнер и Родион Иванович обедали в придорожном трактире.

Неподалеку, за угловым столиком, Тихон хлебал щи, слушал.

- Шестнадцатилетний корнет... Мальчишеский восторг! Подъем чувств! -
говорил Родион Иванович. - "Души прекрасные порывы..." Долой! Ура!..
"Свобода нас встретит радостно у входа..."

- 0, вы поэт, - вежливо заметил Герстнер.