Дмитрия Липскерова

Пальцы для Керолайн

Веронике Боднарек

повесть

Иосиф брал со стола заранее заготовленную пачку горчицы и высыпал две
трети в ведро, бултыхал ногами, перемешивая содержимое... Мать доставала
теплый плед, закутывала отца и садилась рядом с ведром на корточки. Она
поплескивала на колени Иосифу горячей водой, он потел и от разливающейся по
телу истомы возбуждался. Глаза его становились меньше, и все тело как-то
сужалось, он начинал гладить мокрые руки матери, раздвигал свои бедра,
усаживал мать на ручку кресла, запускал пальцы ей под халат, находя самое
нежное женское место, и издавал стон... Мне было интересно смотреть на это
из своей детской кровати, но волны горячего воздуха, насыщенного испарениями
горчицы, разъедали мои глаза, и я их закрывал, прислушиваясь к звукам,
издаваемым родителями...

Лишь много лет спустя я понял, что отец был очень силен как мужчина, что
природа щедро наделила его мужскими соками, забрав взамен внешнюю
привлекательность. И уж если соки начинали бурлить, то бурлили они до
утра...

В молодости отец был авантюристом. Когда еще не было ни меня, ни моих
братьев, когда Иосиф был холост и проживал со своей матерью, в его кудрявую
голову пришла первая мысль нарождающегося авантюриста. Он выкрал из тайника
своей родительницы все золото и бриллианты, доставшиеся ей в наследство, и
исчез.

Сел в поезд и через сутки вышел в южном городе, где имелся большой
международный порт. Ему понадобилась неделя на то, чтобы устроиться поваром
на судно, отходящее в Индию. Он выправил себе паспорт моряка, ёрасплатившись
за него золотыми серьгами, подкупил капитана ажурной браслеткой, чтоб тот не
очень замечал изъяны в его кулинарном искусстве, и уже через десять дней
качался вместе с кораблем на волнах нейтральных вод...

Отец плохо представлял себе, что будет делать в Индии. Языками он не
владел, об Индии знал лишь понаслышке, и каким делом можно там заняться,
понятия не имел... Попросту говоря, при первом же увольнении он хотел
скрыться в Бомбее и уже никогда не возвращаться на корабль. Общаясь с
моряками, Иосиф понял, что ни в каком золоте, ни в каких бриллиантах Индия
не нуждается - своих навалом.

В дефиците только электроприборы, и ничего другого.

Отец при этом известии не раскис, а принялся разнюхивать, кто из моряков
и что везет на продажу... Вскоре он вызнал, что помощник капитана нелегально
вывозит сотню электрических чайников и десятка два пылесосов, забив ими один
из трюмных отсеков. Путем грубого шантажа отец вынудил помощника уступить
ему за бесценок всю контрабанду и на пятнадцатый день с начала плавания
появился с кофром крайнего дефицита в Бомбее, встретившем авантюриста
сезоном летних дождей.

Первую ночь, завывающую штормовым ветром, ему пришлось провести возле
французского корабля, прикорнув на своем кофре с будущим благосостоянием. Он
вымок до нитки, хотел жрать, как тысяча грязных индийских детей, но
присутствия духа не терял.

К утру французский моряк подал ему булочку с джемом и французский флажок.

Иосиф булочку съел, вставил флажок в пупок бронзовому будде и потащил
свой кофр к выходу из порта, решив к вечеру непременно стать раджой.

К вечеру раджой он не стал. но мог считать себя вполне состоятельным
человеком. За десять процентов от будущей выручки отец снял прилавок в
магазине на окраине города и уже к полудню реализовал весь товар.

Сидя в рикше и блаженно поглаживая полный карман денег, он высматривал
подобающий своим вкусам дом, в котором можно арендовать квартиру... Впрочем,
с рикшей он попытался расплатиться советскими рублями и милостиво сунул
старику трешку. Тот долго рассматривал ее, нюхал, даже на вкус попробовал
бумагу, а потом неожиданно для отца завопил на всю улицу на санскрите и
принялся хватать Иосифа за руки, пока тот не выудил из кармана местную
монетку и не бросил ее под ноги старику. Однако советские деньги отец забрал
обратно и напоследок дал рикше хорошего пинка под зад...

Иосиф снял квартиру в центре Бомбея, арендовал себе место на базаре и
стал каждую неделю встречать в порту советские корабли. Он скупал все
электроприборы, которые нелегально вывозили моряки, а потом сбывал их на
базаре, приобретая взамен дешевое в Индии золото и бриллианты... "Не век с
индусами жить!" Вскоре Иосиф мог считать себя очень богатым. Он роскошно
обставил квартиру, ужинал в изысканных ресторанах, но и тосковал отчаянно,
как могут тосковать только русские евреи. Причин своей тоски отец не
понимал. Сколько ни анализировал их - никакого путного объяснения найти не
мог... Он уже было подумал, что это та самая тоска по родине, о которой он
столько наслушался по радио, и вдруг, внезапно расщедрившись, стал больше
платить русским морякам за контрабанду. Он дошел даже до того, что с верным
человеком переправил своей матери целую кучу золота, гораздо большую, нежели
стащил, и написал ей письмо, в котором, рыдая, просил о прощении... Но тоска
не проходила... Отец худел не радовался бойкой торговле и уже подумывал о
возвращении на родину "блудным сыном", как вдруг солнечным утром, когда жара
еще не убила благоухания цветов, а птицы не сомлели в прохладной синеве,
Иосиф увидел на базаре женщину... Вот в чем природа его тоски, вот оно, то
самое, чего ему не хватало в этой благословенной стране!

- Даже самый жадный еврей должен любить! - воскликнул отец, пораженный
красотой женщины. - И я люблю!

Через минуту он уже отдавал женщине за бесценок электрический чайник и
кофемолку, норовя как бы случайно прикоснуться к ее длинным смуглым пальцам,
сплошь унизанным тонкими серебряными колечками, и весь трепетал, если
прикосновение удавалось. Женщина же отдергивала руки, как будто до нее
дотрагивался прокаженный, и торопилась скорее уйти... Иосиф, наоборот, тянул
резину, тщательно заворачивая части чайника и кофемолки в разные бумажки, и
все смотрел из-под жидких бровей на ямочку между грудей прекрасной
покупательницы, обнимал взглядом тонкую, словно бутылочное горлышко, талию и
желал целовать коричневое пятнышко на ее высоком и таком прекрасном лбу.

Незнакомка сложила покупки в корзинку, бросила на прилавок деньги и пошла
с базара прочь, Иосиф, несчастный, словно ребенок, которому только что
подарили и тотчас отобрали чудесную игрушку, густо заплакал. Не скрывая
слез, от обиды он двинул каблуком по новенькому пылесосу, и затем
обессиленный рухнул на прилавок, весь содрогаясь от рыданий...

Женщина исчезла, словно мечта, и отец затосковал еще сильнее. Теперь он
уже понимал природу своей тоски, а оттого проклинал свою мамашу, на которую
свалилась куча золота, присланная сыном-путешественником, когда тот был не в
себе, спутав тоску по женщине с тоской по родине! Отец материл судьбу,
отнявшую у него любовь, и за это отыгрывался на моряках, скупая за мизер
контрабанду. Если же они отказывались продавать, Иосиф грозил, что
немедленно отправится в посольство, скажет кому надо, и плавание для этих
моряков будет последним...

Так прошел еще один месяц, полный одиночества и страдании. Как-то отец
сидел за прилавком, жутко злой оттого, что люди шарахаются от непомерно
высоких цен на его товар, мечтал о станковом пулемете и о длинной стене, к
которой можно поставить всех жадюг покупателей, расстреливая их сотнями. Он
отчетливо представлял нагромождение трупов, залитых кровью, и вдруг пугался
своих мыслей. "Наверное, так убивали евреев в гетто, - размышлял он. -
Сотнями...

Каждый хочет стать палачом того, кого ненавидит". После этого отец в
своих фантазиях миловал покупателей, но цену на товар все же не сбавлял...

Дело двигалось к полудню. Жара разогнала всех мух, и базар почти опустел.

Отец засыпал, клевал носом и вдруг, словно во сне, в раскаленном,
дрожащем мареве увидел любимые черты незнакомки, направлявшейся прямо к его
прилавку.

Сон мигом растворился с жарой, отец расплылся в глупой улыбке и, словно
приказчик, стал в поклоне, ожидая предмет своего обожания.

Незнакомка торопливо подошла к прилавку, достала из корзинки чайник и
плавно опустила его на прилавок... Отцу никак не удавалось совладать с
идиотской улыбкой. Он восторженными глазами смотрел на женщину, а та что-то
лепетала, взмахивая полными руками и указывая на чайник, пока Иосиф не
уловил смысла ее слов... чайник оказался бракованным и сгорел салютом на
второй день. Женщина же живет в деревне, далеко от города, и ей слишком
накладно так часто ездить в Бомбей, тем более из-за какого-то чайника...
Отец в душе возблагодарил страну, предприятие, директора и всех, кто был
причастен к изготовлению ставшего столь милым сердцу предмета быта. А
незнакомке со всей своей змеиной хитростью сказал, что чайников теперь уже
нету (хотя ими был забит весь склад), что ожидает он их лишь на будущей
неделе, и если ей дорого еще раз приезжать в Бомбей, он сам привезет ей
новый чайник, так как фирма в таких случаях берет все расходы на себя...
Иосиф выудил листок бумаги и подвинул его незнакомке, чтобы та написала
адрес деревни, в которой живет. После этого он еще раз заверил, что никакого
обмана не будет, и чайник будет доставлен ей сразу же по получении новой
партии.

Отец плюнул на торговлю, опечатал склад с товарами и в каком-то животном
исступлении стал готовиться к поездке... Первым делом он сбрил бороду,
клочками росшую на его остром подбородке, помчался к парикмахеру и
подстригся под Раджа Капура. Затем купил роскошный костюм, обошедшийся ему в
треть месячного дохода, и напоследок посетил баню, где в его костлявую спину
втерли доброе ведро всяких благовоний...

Облаченный во все белое, пахнущий, словно храм после праздника, похожий
на нефтяного магната, он зашел в магазин, торгующий автомобилями, и купил