Александр Ромаданов.

Плоть, прах и ветер

1. Случай в тумане

Вездеход третий час шел через тундру по компасу в полном тумане. Желтые
противотуманные фары почти совсем не помогали, и картина перед глазами
напоминала кипяченое молоко с размешанным в нем сливочным маслом. У
вездехода были отличные амортизаторы, он лишь слегка покачивался, и
движение словно поглощалось его ревущими недрами. Водитель, будто угадав
мою мысль, накрыл широкой ладонью спидометр и задорно прокричал:

- Как вы думаете, с какой скоростью мы едем?

Я посмотрел в окно: глазу совсем не за что было зацепиться.

- Пятьдесят, - пришла мне на ум круглая цифра.

- Почти! Неплохо для первой попытки.

Водитель победно захохотал, убирая руку. Стрелка была за отметкой
семьдесят. Я холодно кивнул. Терпеть не могу панибратства со стороны
подчиненных.

- Рекомендую сбавить скорость, - строго сказал я, не меняя выражения
лица. - Туман сплошной стеной.

- А какая разница? - нахально возразил он. - Ориентиров и при ясной
видимости тут нет. Как ни крути - все равно по компасу ехать.
Препятствий нет... Тундра негороженая!

- Не забывайте, что существуют болота, - напомнил я ему. - Особенно
сейчас, после глобального потепления, когда мерзлота...

Я не договорил: вездеход сильно тряхнуло, и тут же по ушам неприятно
резанул необычный громкий рев. Не машинный, а животный. Мы с водителем
инстинктивно переглянулись. Он резко затормозил.

Когда мы вышли из кабины и вернулись шагов на двадцать, ориентируясь в
тумане по дыре от вездехода, которая еще не успела полностью затянуться,
перед нами открылось душераздирающее зрелище: на земле в неестественной
перекрученной позе лежал крупный старый олень с замшелыми щербатыми
рогами и плешивой клочковатой шерстью. Вместо задних ног у него было
кровавое месиво, в одном месте из пробитой шкуры отвратительно торчала
острая кость. При нашем появлении он попытался оторвать от мерзлой земли
скорбную бородатую морду, но ему удалось лишь скосить в сторону двух
некстати появившихся безрогих существ огромный черный глаз, подернутый
мутной пленкой.

- Не может быть! - изумленно воскликнул водитель.

- Я ведь вас просил не лихачить, - не без злорадства заметил я.

- Нет, этого не может быть, - настаивал он.

- Почему? - поинтересовался я.

- По теории вероятности! - вскричал он. - Представьте себе квадрат голой
тундры четыреста на четыреста километров и на нем два объекта шириной
один в метр, второй - в пять. С какой вероятностью их пути пересекутся в
одной точке?

- А мне странно другое: почему он не убежал от вездехода? - ответил я
вопросом на вопрос. Мне не нравилось, что мой подчиненный предлагает мне
решать какие-то задачи.

- Да потому что он, похоже, несколько дней как отбегался. Посмотрите,
какой он дряхлый. Извини, старина, не дали тебе помереть спокойно, -
вздохнул водитель.

Я с новым интересом взглянул на несчастное животное. Впервые за тридцать
лет своей жизни я столкнулся с существжизни я столкнулся с существом,
которое на моих глазах умирало своей смертью. Мне подумалось, что в этом
процессе должно заключаться нечто существенное, предопределенное
природой,

- Может, все-таки пристрелите? - с надеждой спросил водитель. - Глядите,
как божья тварь мучается...

- Подождем минуту. Покури пока, - протянул я ему раскрытый портсигар.

Ждать и правда пришлось недолго: через пару минут олень резко вздрогнул
и окончательно замер. Я был разочарован будничностью постигшей его
смерти. Казалось, должно было произойти нечто значительное, но после
кончины этого живого существа ничего в окружавшем его мире не произошло
и не изменилось. Оно унесло свою смерть, это свое личное событие, с
собой, оставив случайным зрителям ненужный остывающий труп. Смерть -
ладно, но тайна небытия тоже ушла с концами, едва показав из норы на
свет свой мокрый холодный нос. С досады я выпалил оленю в голову.

- Ты что?! - подпрыгнул с перепугу водитель, не ожидавший от меня такой
выходки.

- Контрольный выстрел, - я убрал пистолет и хлопнул парня по плечу,
давая понять, что прощаю спонтанное обращение на "ты" в нарушение
субординации.

- После Бога? - недобро прищурился он на меня.

- В машину! - приказал я, с трудом выдерживая его колючий взгляд.

Водитель завел мотор и резко рванул с места. Мы ехали молча. Я подумал,
что это даже кстати, и стал предаваться воспоминаниям. Когда я впервые
узнал о смерти? Пожалуй, можно сказать точно: это случилось в девять
лет, когда в нашем Интернате начались занятия по Закону Божьему. Я и
раньше слышал о Спасителе, но это были обрывочные, смутные знания,
почерпнутые из отдельных реплик воспитателей и старшеклассников. С
началом занятий передо мной стали открываться необычные, жестокие
истины. Свой первый урок учитель начал с того, что в красках рассказал
про Иеуду-Гитлерра, про казнь Человеко-Бога и его апостолов и про
жестокие гонения, которым подверглись адепты новой веры. История о
смерти Мессии сковала меня ледяным ужасом. Впервые я ощутил свою
беззащитность перед перед этой страшной бледной женщиной с кривым
окровавленным ножом. Если даже сам Сын Бога не смог вырваться из ее
цепких объятий, что уже говорить о простом маленьком мальчике?

Конечно, я и до этого знал о смерти, в основном из древних книг про
мушкетеров и пиратов. Но смерть отчаянных взрослых дядек с рапирами,
мушкетами и ятаганами не воспринималась моим детским мозгом как нечто,
имеющее ко мне хоть какое-то косвенное отношение. Детей по их отношению
к смерти, пожалуй, можно сравнить с животными. Скажем, домашняя кошка
может наблюдать смерть других животных - канарейки в клетке, задушенной
ею же мыши или собственных котят, утопленных в тазу хозяевами, - но у
нее нет способности к обобщению, и смерть других животных воспринимается
ею как отдельная случайность, ничего не говорящая о ее соНо смерть
отчаянных взрослых дядек с рапирами, мушкетами и ятаганами не
воспринималась моим детским мозгом как нечто, имеющее ко мне хоть
какое-то косвенное отношение. Детей по их отношению к смерти, пожалуй,
можно сравнить с животными. Скажем, домашняя кошка может наблюдать
смерть других животных - канарейки в клетке, задушенной ею же мыши или

Но еще больший шок ожидал мою неокрепшую душу, когда я вскорости вслед
за этим узнал о том, что вопрос о моей жизни или смерти будет решаться
совсем скоро, всего через семь лет, потому что когда мне исполнится
шестнадцать, специальная комиссия определит, обладаю ли я особыми
способностями, которые дают мне право перейти в категорию Вечных, или же
меня надлежит истребить как негодный биологический материал, отбирающий
жизненное пространство и средства к существованию у одаренных людей.

С паническим рвением я кинулся выискивать у себя выдающиеся способности,
которые могли бы дать мне путевку в вечную жизнь, но ничего не
обнаружил, кроме сущих глупостей, типа умения шевелить ушами или
сворачивать язык в трубочку. Мое отчаяние усугублялось еще и тем, что
моим соседом по комнате в Интернате был спокойный уравновешенный мальчик
Игор, отличник по всем предметам, который проявлял особые способности к
философии. Высокий и голубоглазый, с волосами цвета спелого пшеничного
колоса, с виду он был нитсшеанской белокурой бестией, но в душе
неизменно оставался фаталистом и флегматиком. "Будь что будет", - таков
был его основной принцип. Моих терзаний он демонстративно не
приветствовал. Допускаю, что втайне он мне сочувствовал, но утешать меня
не пытался, считая подобные переживания преходящей дурью.

В этот сложный для себя период я ощутил свое полное одиночество и
духовную оторванность от всего мира. Родители навещали меня каждое
воскресенье, но в их компании, которая совсем недавно давала мне
ощущение теплого семейного уюта, я стал чувствовать себя еще более
несчастным, потому что они уже обрели свое бессмертие и прожили каждый
по двести с лишним лет, а я... К тому же, они получили свою вечную жизнь
не за какие-то заслуги, а наравне со всеми, родившись в счастливое время
золотого века победы над смертью, когда еще не было введено
"иммортальных квот" - они понадобились позже, с возникновением проблемы
перенаселения Земмли. Сейчас я очень хорошо понимаю, что элементарно
завидовал отцу, его жизненному благополучию и устроенности, и ревновал
мать к другим ее детям (их было двадцать вечных, и я не знаю , со
сколькими "забракованными" ей пришлось расстаться, едва они достигли
совершеннолетия), но тогда эта тяжелая смесь из неосознанных детских
чувств ядовитым осадком ложилась на дно моего сердца. В присутствии
родителей я был предельно немногословен и раздраженно-тороплив, стараясь
побыстрее распрощаться с "предками", чтобы избежать разговоров "по
душам". Они чувствовали отчуждение в наших отношениях, но не могли
понять, отчего оно произошло, и страдали вместе со мной... То есть,
"вместе" во временных, но не в душевных координатах.

Искать совет у учителей - значило прослыть подлизой, а этого я не хотел
из мальчишеской гордости, которую не мог подавить даже страх смерти.
Ежедневно, ежечасно и ежеминутно размышляя над своим сложным положением,
я, наконец, принял единственно верное решение: обратиться за помощью к
всемогущему существу, к Спасителю.

И начались мои изнурительные ночные бдения... После отбоя, дождавшись
когда Игор заснет, я потихоньку вылезал из окна и вдоль стены, по кустам
приторно-пьянящей черемухи, чтобы не заметил охранник на вышке,