Шломо Вульф.

Убежище

В ДАЛЕКИЕ ШЕСТИДЕСЯТЫЕ НА ВОДНОЙ СТАНЦИИ ВО ВЛАДИВОСТОКЕ CТИХИЙНО
СОБИРАЛАСЬ ПОСЛЕ РАБОТЫ ИНЖЕНЕРНАЯ МОЛОДЕЖЬ. ЕСТЕСТВЕННО, НЕ ОБХОДИЛОСЬ БЕЗ
МИМОЛЕТНЫХ ВЛЮБЛЕННОСТЕЙ, НО ВСЕ УЧАСТНИКИ НАШИХ БЕСЕД И ЧАСТЫХ ПОХОДОВ
ЧЕРЕЗ ТАЙГУ ПЕРЕШЕЙКА К УЮТНЫМ И ЧИСТЫМ ТОГДА БУХТАМ УССУРИЙСКОГО ЗАЛИВА
СХОДИЛИСЬ В ОДНОМ: НЕТ НА СВЕТЕ ДЕВУШКИ КРАСИВЕЕ, ЧЕМ ТАНЯ СМИРНОВА ИЗ
ТАКОГО-ТО КОНСТРУКТОРСКОГО БЮРО. ЭТО БЫЛО НЕЧТО ВНЕ ВСЯКОЙ КОНКУРЕНЦИИ НЕ
ТОЛЬКО В ЖИЗНИ, НО И НА ЭКРАНЕ. Я ГОРДИЛСЯ ТЕМ, ЧТО МЫ С НЕЙ ИЗ ОДНОГО
ЛЕНИНГРАДСКОГО ВУЗА, ХОТЯ ТАМ Я И ПОДСТУПИТЬСЯ-ТО К НЕЙ НЕ РЕШАЛСЯ. ЗАТО
ЗДЕСЬ ПОЛЬЗОВАЛСЯ ЕЕ ДРУЖЕСКИМ РАСПОЛОЖЕНИЕМ. ОНА ВПОЛНЕ ОЦЕНИЛА И ОДОБРИЛА
МОЙ ВЫБОР И БЫЛА С МОЕЙ МОЛОДОЙ СУПРУГОЙ В ПРЕКРАСНЫХ ОТНОШЕНИЯХ.

С ТАНЕЙ, МЕЖДУ ТЕМ, БЕЗ КОНЦА ПРОИСХОДИЛИ КАКИЕ-ТО ИСТОРИИ, О НЕЙ
ХОДИЛИ САМЫЕ НЕВЕРОЯТНЫЕ СЛУХИ, КОТОРЫЕ МЕНЯ МАЛО ИНТРИГОВАЛИ -- СВОИХ
ПРОБЛЕМ ХВАТАЛО.

СПУСТЯ ТРИДЦАТЬ ПЯТЬ ЛЕТ ОНА ПОЗВОНИЛА МНЕ УЖЕ В ИЗРАИЛЕ, ВЫЧИСЛИВ
ИЗ-ПОД ПСЕВДОНИМА, ПОСЛЕ МОЕЙ ОЧЕРЕДНОЙ СТАТЬИ В ЗАЩИТУ НОВЫХ РЕПАТРИАНТОВ
СЛАВЯНСКОГО ПРОИСХОЖДЕНИЯ .

КОГДА МЫ ВСТРЕТИЛИСЬ, ОНА ПЕРЕДАЛА МНЕ ЭТИ ЗАМЕТКИ В НАИВНОЙ НАДЕЖДЕ,
ЧТО МНЕ УДАСТСЯ НАЙТИ ИМ ИЗДАТЕЛЯ.

ТУТ, КАК ГОВОРИТСЯ, НИ УБАВИТЬ, НИ ПРИБАВИТЬ. ТАНЕЧКА КАК ОНА БЫЛА И
ЕСТЬ...

ДА, ЧУТЬ НЕ ЗАБЫЛ! ТУТ У ТАНИ НЕКОТОРЫЕ ФАМИЛИИ, ИМЕНА, ЦКБ, ИНСТИТУТЫ
РАЗНЫЕ УПОМЯНУТЫ. ТАК ВОТ ЭТО ВСЕ ТАК, ДЛЯ БАЛДЫ. ЭТИХ УЧРЕЖДЕНИЙ И ЧАСТНЫХ
ЛИЦ НИ В СССР, НИ В ИЗРАИЛЕ СРОДУ НЕ СУЩЕСТВОВАЛО И БЫТЬ-ТО НЕ МОГЛО. ЕСЛИ
КОМУ ВДРУГ ПОЧУДИЛОСЬ, ЧТО ЭТО ЕГО ИМЕЛИ В ВИДУ В ЭТИХ ЗАПИСКАХ, ТО ЭТО
ЧИСТОЕ СОВПАДЕНИЕ! Я ЖЕ ЛИЧНО ЗА ВСЕ ЧТО ОНА ТУТ МНЕ НАВСПОМИНАЛА ИЛИ
ПОНАВЫДУМЫВАЛА ТЕМ БОЛЕЕ НИКАКОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТИ НЕ НЕСУ, БОЖЕ УПАСИ. И ТАК
ДЕНЕГ НЕТ, ЕЩЕ СУДИCЬ С КАЖДЫМ!..

Не помня прошлого, не имеешь будущего.

Великий детский психолог и педагог сказал как-то, что у души нет
возраста. Те же душевные муки, что я испытывала девочкой, если у меня
отнимали любимую куклу, я чувствую сегодня, уже за пятьдесят, совсем в
другом внешнем виде, в другой стране и в окружении других людей, если вдруг
меня так или иначе ограбили. Это происходит со мной последние десять лет
достаточно часто. Почтовый ящик боюсь открывать, если там любое письмо на
иврите - что там с меня еще?.. Как говорится, наш еврейский образ жизни.

Но меня-то как занесло в эту страну с моими славянскими до обозримого
колена предками по всем линиям? Этот вопрос мне не раз приходит на ум, когда
я бойко говорю на иврите с сефардским гортанным произношением и с неизменным
радостным смехом с придыханием. Сначала моя нынешняя хозяйка поглядывала на
меня при этом с каким-то мистическим страхом, как если бы вдруг заговорил на
том же иврите ее любимый пес, естественно, Бетховен или не менее упитанный
кот по кличке, естественно, Эйнштейн. К интеллектуалам я попала доживать
свой бесконечный трудовой век, черт нас всех побери...

На десятом году вся эта благодать стала совершенно привычным адом в раю
вместо ада в аду, куда переселилась моя родина. А вот как все это началось,
я совершенно случайно вспомнила вчера, когда выгуливала этого своеобразного
интеллектуала и хозяйского любимца Бетховена. Поскольку я и вообразить не
могла, скажем, пса Глинку или Пушкина в моей прошлой жизни, то осторожно
спросила мою миллионершу, почему, мол, Бетховен, а не Бобик? "Как? -
брезгливо скривилась она. -- Вы, русские, не знаете даже, кто такой
Бетховен? Вы и Моцарта не знаете?" Доказывать таким штучкам что-либо -- себе
дороже, пока не я ей, а она мне платит, а потому я двусмысленно заметила
только, что Бобик все-таки лучше...

Итак, занавес открывается.

На сцене -- сквер, где эмигранты, то бишь репатрианты общаются только с
себе подобными, а их собаки -- с кем попало из четвероногих. Три четверти
часа отведено в моем расписанном по минутам рабочем дне на прогулку
хозяйского любимца. Вот он себе какает и носится со всякими патрициями и
плебеями, пока я за ним слежу со скамейки под теплым декабрьским солнцем
Святой земли.

А напротив бушует политический диспут. Мои безработные сверстники
одинаково многозначительно поднимают брови, иронически улыбаясь. Они всерьез
решают что, по их мнению, следует делать премьер-министру Израиля и
президенту России, а также насколько подходит их "русской" партии один
пожилой парень. Мне они всегда действуют на нервы, особенно очередной
горлан, ухитряющийся даже и в этом "споре", где все говорят непрерывно и
никого не слыша, быть каким-то авторитетом.

На этот раз всех переорал некий облезлый высокий тип при галстуке. Я
было внутренне обложила его про себя за особо громкий и вроде бы знакомый
голос, но тут "председатель митинга" вдруг почесал левое ухо правой рукой, а
потом правое -- левой. Такой жест в моей жизни встречался только у одного
человека.

И как-то сразу вдруг исчез Израиль под своим вездесущим солнцем, сгинул
куда-то горластый бездельник-болтун с повадками джентльмена среди себе
подобных, а за ними и саркастическая молодящаяся особа на скамейке, следящая
за чужим псом с идиотским именем.

А за поворотом сцены - балтийский сосновый лес и желтые ровные волны
Финского залива.

¶1§

Мы с этим джентльменом звались тогда Татьяной и Феликсом и учились на
последнем курсе ленинградской корабелки.

В этом акте мы как раз готовились к экзаменам последней сессии, если
вообще можно заниматься зубрежкой в таких сценических костюмах, как
купальники, тем более на общей подстилке с его рукой на моей еще совсем
по-питерски белой спине. Что я видела, глядя в книгу, знает любая бывшая
влюбленная девушка моего возраста. Во всяком случае, и не книгу, и не фигу.

И вот тут перед нами остановилась статная пожилая цыганка. Их много
бродило и бродит по всей России. Да и по Парижу, Риму и Лондону, где я
исхитрилась побывать за время моего "еврейства", облагороженного крутым
никайоном. Только в Израиле цыган почему-то нет и в помине. Не только общины
цыганской -- ни одного! Интересно, правда? С чего бы это, а, евреи?.. А там
цыганки приставали ко всем с профессиональной настойчивостью. Эта сначала
присела на корточки напротив нас, щелкнула колодой карт, а потом как-то
естественно уселась на песок, легко и уютно, как в кресло. Человек так
сидеть не может, подумалось мне.

"А вот, молодые-интересные, - запела она, - я вам погадаю, что было,
что будет, что на сердце, кто кого любит, кто кого обманет и на чем сердце
успокоится..." "Шли бы вы, тетя, к другим, - проворчал Феликс, неохотно
снимая ладонь с моей талии и брезгливо глядя на засаленные карты сквозь
дымчатые очки с безошибочной мощью своего высокомерно-усталого и неизменно
брезгливого выражения несимметричного семитского лица. -- Словно мы сами не
знаем, кто из нас кого любит. Вас, во всяком случае, тут не любят..."

"Не скажи, Феликс, - вдруг сказала она. И как это они читают имена
совершенно незнакомых людей? -- Вот как раз ты тут с нелюбимой девушкой,
которая тебя очень любит. Верно, Таня?" Я заглянула при этих словах в ее
темно-коричневые, сморгнувшие словно в ожидании оскорбления или удара глаза
и как-то сразу ей поверила. Я словно отразилась в ее зрачках с моими
наивными планами и надеждами на этого неприступного парня. Это был даже не
рентгеновкий взгляд -- эка невидаль разглядеть у кого-то желчный пузырь! Это
было нечто неестественное на данном этапе нашего мировоззрения - чтение моих
мыслей. В принципе, не надо было быть такой уж ведьмой, чтобы и без мистики
оценить ситуацию. Достаточно было взглянуть на богатый наряд Феликса,
аккуратно сложенный на песке, всю эту мало кому доступную в шестидесятные
годы замшу и вельвет, и сравнить с моими нехитрыми снастями для ловли
золотой рыбки -- открытым неновым купальником, моей аристократической, как
льстил мне Феликс, прозрачной в едва заметных голубых прожилках кожей,
действительно красивыми длинными ногами и стандартно голубыми для
представителя титульной нации глазами под челкой соответствующего цвета
волос.

"Будем гадать? -- не сводя с меня пристального взгляда сказала она. -
Пожалеешь, Феликс, если я дальше пойду." "Сколько?" -- брезгливо спросил мой
кумир, изящно склоняясь над одеждой за кошельком и торопливо почесывая
крест-накрест оба уха. "Когда лежишь с такой красавицей, то деньги -- дело
десятое. Готовь зелененькую, умница моя..." Она смотрела только мне в глаза,
смело и властно приглашая на парапсихологический диалог.

Прихлопнула смуглой узкой ладонью, словно кузнечика, трешку, брошенную
на песок, сунула куда-то под шарф на поясе и приготовилась к действу.

Только кому это нужно? - хотелось мне ей сказать. Я и сама знала, с кем
имею дело. Не позорься, психолог высокого класса. К чему вся эта клоунада с
грязными картами? Там и тогда я еще верила, что талант должен быть оценен по
достоинству. Поэтому испытывала стыд и боль, словно это не она, а я сама,
зная себе истинную цену, брожу здесь, среди зябких загорающих в поисках
мелкого заработка, обрекая себя на открытое подозрение и насмешку. Эта
уважаемая в своем кругу пожилая женщина, естественно, давно жила не в
таборе, а в каком-нибудь цыганском колхозе. Кто-то там промышлял
выращиванием и продажей цветов, кто-то торговал низкопробной косметикой на
фоне вечного дефицита, а для нее сам смысл всей жизни так и остался в вечном
национальном искусстве гадания, когда вот такая засаленная карта -- только
контрольная запись сложной системы астрологических и логических построений,
телепатии, основанной не только на непостижимом контакте с мозгом
собеседника, но и с самими таинственно мерцющими вечными звездами... Тысячи
шарлатанок вот в таком же экзотическом в наших широтах индийском наряде
бродили по земле, а единицы владели тайной.

Я вдруг представила, как перед ее внутренним взором одновременно
возникали какие-то таинственные геометрические фигуры, наложенные на сетку