Андрей ЩЕРБАК-ЖУКОВ

ПРОСТО СВИДАНИЯ С МУЗОЙ...

прозаический блюз

Каждый вечер, где-то около десяти часов, к нему приходит муза. Она
вместе с легким дуновением ветра влетает в форточку и садится на краешек
письменного стола - ногу на ногу. Вместо приветствия она, смеясь,
спрашивает:

- Слушай, а зачем тебе такие длинные волосы?

А он, тоже смеясь, отвечает вопросом на вопрос:

- А зачем тебе такие голубые глаза?

И они оба смеются снова. Им весело и хорошо.

Юная муза - большая болтунья; возвращаясь домой после своих дел, она
не может пролететь мимо знакомого окна и каждый раз заскакивает на
часок-другой, чтобы рассказать обо всем, что она видела за этот день.

Обычно музы приходят только к творческим людям: музыкантам, поэтам,
художникам - но это особый случай...

Он всегда очень рад этим визитам и ждет их с трепетом и нетерпением.
Видимо ждет очень сильно.

И вот уже вечер большими серыми хлопьями медленно падает на
затихающий город и дарит его жителям успокоение. За окном вспыхивают
желтые фонари. Приходит муза и, смеясь, начинает рассказывать:

- Ох, и устала же я сегодня, - говорит она. - С самого утра сидела у
поэта Сильвуплеева. Он пишет поэму о вреде алкоголя...

Муза делает серьезную гримасу, морщит лоб, сводит брови, и
торжественно декламирует:

Пора, друзья, ломать устои

И убеждать других друзей,

Что будет время золотое,

Когда вино недопитое,

Как экспонат поры застоя,

Все с радостью сдадут в музей...

- И еще семнадцать листов в том же духе! Как тебе это нравится?

Он молчит.

- Вот так - приходится вдохновлять человека черт знает на что, даже
самой противно! Тьфу! А мы что, мы люди подневольные... Хочешь - не
хочешь, а раз зовут, надо вдохновлять...

Он смотрит на музу и кивает, почти не слыша. Он не знает этого поэта
и совершенно равнодушен к его проблемам. Ему интересна лишь муза. А та тем
временем продолжает:

- Только я избавилась от Сильвуплеева, как вдруг почувствовала позыв
от литературоведа Кетчупова, такой сильный, что меня даже всю передернуло.
Прилетела к нему - оказывается он, бедняга, силится написать положительную
рецензию на роман Манаманаева "Тысяча и один день товарища
Шахерезадова"... Несчастный... Вообще-то мы обычно критиков не вдохновляем
- считается, что у них работа не особенно творческая. Но тут уж совсем
необычный случай. С этим делом так просто - без вдохновения - не
справиться. Мне его даже жалко стало, как у него только сил и терпения
хватило, чтобы этот роман до конца прочитать! Скукотища страшная! Мне и то
надоело. Какая только халтурщица Манаманаева на этот роман вдохновляла.
Прямо не знаю - среди наших вроде и нет таких. Слушай, а может быть, это
он сам, без всякого вдохновения?! Музы говорят, теперь и так бывает. Вот,
например, я слыхала, что поэта Известкина больше вдохновлять не надо. Он и
так поэмы одну за другой штампует, как марки на почте. И ничего -
печатают!

- Печатают, - соглашается он, чтобы поддержать разговор. Ему очень
нравится смотреть на ее небольшую, изящную фигурку, покрытую воздушной
туникой, и слушать ее мягкий голос, что бы она ему ни говорила. Он боится,
что вдруг тема их разговора иссякнет - ниточка связывающих слов прервется,
и муза в момент улетит.

- А вот Зумзумова не печатают! - продолжает муза. - Он и так, и
эдак... Он приходит в одну редакцию, а там говорят: "Это же у вас
фантастика, фантастика - не наш профиль. Вы в соответствующую редакцию и
идите". Он идет туда, там говорят: "Какая же это фантастика? Это, братец,
что угодно, но не фантастика", - и посылают еще дальше... Так и ходит
туда-сюда. Даже коллеги-писатели над ним смеются - и фантасты, и реалисты.
Не понимают. А все потому, что он пишет о людях, об их чувствах, а не о
каких-то потрясающих событиях... Вот так - ты их вдохновляешь,
вдохновляешь, а их потом не печатают, обидно даже!

- Не печатают, - снова соглашается он и не отрывая взгляда смотрит на
нее.

Муза легкая, невесомая, абсолютно изящная. Кажется, вся она состоит
из чистого света. Он боится дышать на нее, чтобы ненароком не разрушить. В
ее голосе - звон хрусталя и шум текущей воды, щебет небесных птиц и звонки
трамваев. В ее глазах - вся влага мира. Он не знает, что таковы все музы -
он знает ее одну. И больше ему ничего не надо.

- Слушай, - снова говорит муза, - ты никогда не пытался чего-нибудь
написать?

- Нет, - отвечает он.

- А давай, я тебя вдохновлю на рассказ или на стихотворение.
Постараюсь изо всех сил...

- А зачем?

- Ну как же, - удивляется муза. - Зачем люди пишут? Наверное, для
того, чтобы сказать другим что-нибудь важное, сокровенное... Неужели тебе
нечего сказать людям?

- Не знаю, - задумчиво говорит он. - Может быть, потом как-нибудь...

И он снова смотрит на музу. А она - на него. И тонкие, незаметные
нити тянутся между ними. И в эти минуты где-то внутри у него рождаются
чистые, светлые, самые лучшие в мире стихи и песни, которые, к сожалению,
никто никогда не услышит. Их никогда не напечатают, никогда не прочтут.
Можно только фантазировать, что все они - вместе с ненаписанными картинами
и несыгранными ролями - будут вечно жить в каком-нибудь другом мире,
тонком и легком, населенном эльфами или другими эфирными существами.
Наверное, из этого мира к людям приходят музы. Когда-нибудь и мы, может
быть, попадем в этот мир и, увидев все что в нем есть, навсегда забудем,
что для того, чтобы выразить свои чувства, необходимо говорить и писать. И
будем просто жить и считать это искусством. А другие решат. Что мы
умерли...

Я думаю так каждый раз, когда вижу музу - эту живую, реальную связь
между нашим миром и тем... Вот и сейчас сидит она передо мной и
вдохновляет на этот рассказ. Она, действительно, очень красива, и я
украдкой отрываю глаза от бумаги и смотрю на нее. Я пытаюсь заговорить с
ней на отвлеченные темы - чем я хуже его? Почему с ним можно просто так
говорить, а со мной - только работать? Но только она непреклонна.

- Не отвлекайся, - строго говорит мне муза, - у тебя еще недописан
рассказ.

- Ну и что?

- Ты и так мало пишешь. Будет очень плохо, если этот рассказ окажется
хуже твоих прежних. А, видимо, все идет к тому... Не забывайся, ты ведь
еще только начинаешь - тебе надо особенно много работать. Соберись,
пожалуйста...

Муза абсолютно права, мне надо стараться, и я ничего не могу ей
возразить. Я отлично понимаю, что она хочет мне только добра. Мне,
действительно, надо, чтобы этот рассказ был не хуже прежних, а для этого
надо собраться, работать, работать, работать и не отвлекаться...

Однако в такие моменты я особенно сильно завидую ему. Потому что
знаю: по-настоящему муза сейчас думает только о нем. Ведь нас у нее много,
а он - один. И она мечтает о том, как наступит вечер, как она залетит к
нему в форточку и сядет напротив, как расскажет ему про меня. А он будет
молча смотреть на нее и слушать. Потому что ему ничего не надо от музы -
он просто каждый день очень ждет с ней свидания. Какое красивое слово -
"просто"...