Андрей ЩУПОВ

МЕССИЯ

ЧЕРДАК, ГОЛУБИ И ЖЕЛУДОК

В доме напротив, где располагался катран или, выражаясь языком более
доступным, - подпольное казино, с шумом распахнулась дверь. Одного за
другим вывели троих и молча принялись избивать. Сначала дубинками, потом
ногами. Зрелище было отвратительным, и все же я продолжал наблюдать. А что
мне оставалось еще делать? В такой уж неподходящий момент я выбрался на
крышу. Кроме того, людям свойственно нездоровое любопытство. Здоровое,
впрочем, тоже. Картины потасовок их возбуждают. Сие неприятно сознавать,
но это факт. И я не исключение из общего правила, хотя гордиться тут,
собственно, нечем.

Троих страдальцев внизу увечили долго, с подловатым мастерством. Я
мог бы побиться об заклад, что никто из них больше не поднимется. Однако,
я ошибся. Двое встали тотчас после ухода служащих казино. Третьего,
стонущего, с разбитой головой, они неловко подхватили под мышки,
спотыкаясь, поволокли по улице. Я позволил себе расслабиться. По крайней
мере они его не бросили.

Но до чего живуче иное человеческое существо! И как несправедлив
жребий!.. Твердолобые битюги после изощренных побоев отделываются синяками
и шишками, пьяные вымогатели вываливаются из окон, по утру удивляясь, что
бок и рука как будто немного побаливают, и в то же время люди, с которыми
мы дружим, к советам которых прислушиваемся, - сплошь и рядом погибают от
нелепых случайностей. За примерами не надо далеко ходить. Мой сосед,
зоолог с мировым именем, ночью приблизился к окну и получил пулю в сердце.
Ее выпустил один из завсегдатаев катрана, не целясь, наобум, желая
проверить исправность оружия. Он только что его приобрел за достойную цену
и был обуреваем сомнениями... Другого бедолагу, редактора издательства,
где я не так давно подрабатывал, остановил на улице патруль и шутки ради
заставил нюхнуть слезоточивого газа. Вместе с последними слезами
старикашку покинула и жизнь. Газ вызвал остановку сердца, какой-то
диковинный спазм. Патрульных, конечно, оправдали. Откуда им было знать,
что старичок такой хлипкий?

Горькое наше время способно оправдать все. Впрочем, горькое оно -
только для нас - сегодняшних завсегдатаев дней. Позже его, разумеется,
подретушируют, добавив романтических оттенков, не забыв обмакнуть в
розово-голубое. Вполне возможно, что некий эрудированный историограф
придумает ему и величественное название. Скажем, Время Великих Перемен, а
то и вовсе - Начало Всех Начал. Ведь были уже Ренессанс-1 и Ренессанс-2,
отчего бы не появиться и номеру третьему?..

Смешно. Забавно. Но, копая архивы прошлого, благополучные потомки
наверняка будут завидовать нам. Как мы сейчас завидуем им...

Неожиданно я вспомнил, как в неказистом, притулившемся к катрану
бараке живьем сгорело несколько семей. Кто-то разнес слух, что это секта
самоубийц, да только знавал я кое-кого из них. Сектантством там и не
пахло. Да и вещи, говорят, выбрасывали из окон - надеялись спасти. А в
общем, память не такая вещь, чтобы рыться в ней, как в куче тряпья. Я мог
бы рассказывать и рассказывать. О всех, кто когда-либо жил поблизости, о
тех, с кем приходилось вместе работать. О Зое - в прошлом черноволосой
красавице, в настоящем - женщине с обожженным лицом, потерявшей в аварии
всю свою семью, о застенчивом инвалиде, вежливом, улыбчивом и
предупредительном, скончавшемся от банальной язвы, о многих-многих других.

Характерная особенность нашего времени (а может, и любого другого) в
том и заключается, что оно не обошло никого. Любая жалоба, в сущности,
нелепа, так как адресована к тем, кто в свою очередь готов сетовать на
собственные невзгоды. Подобный хор жалобщиков - не лучший фон для
воспоминаний. Оглянувшись вокруг, хочется немедленно заткнуться. Да и на
что они - такие воспоминания? Не радуют, не греют. Только лишний раз
подталкивают к скучной мысли, что смерть легко превращается в обыденность,
что умирать следовало раньше, когда еще хватало сил оплакивать и
сочувствовать, устраивать поминки и сочинять пышные некрологи. Сегодняшние
покойнички примелькались. Слишком уж много их, чтобы можно было с
прилежанием грустить о каждом. Сочувствие - та же вода, а сердце - вещь не
бездонная и подобно колодцу в жаркие времена имеет свойство пересыхать.
Слез нет и отклика тоже. Самое большее, на что мы способны, на что
отваживаемся, это вздыхать, размышляя, что от судьбы не уйдешь, что жизнь
- штука коварная и даже круговая оборона не убережет от печального конца.
Словом, печали настолько через край, что поневоле задумываешься, а не в
ней ли истинный смысл? Слишком уж мы слабы, чтобы противостоять
обстоятельствам, и не столь умны, чтобы предвидеть все.

Угасая и багровея, солнце скатывалось за крыши. Черными привидениями
тени росли на глазах, смыкая ряды, порождая уличный сумрак. Трое внизу
успели скрыться из виду, и все свое внимание я переключил на закат.

Согласитесь, нет ничего более волнующего и одновременно
умиротворяющего, чем сонные, осенние закаты. Над лесом ли, в поле или в
городе, они вызывают одни и те же чувства, беззвучно увлекая в неведомое,
навевая мысли о море, о заснеженных вершинах, о пустынях, переполненных
раскаленным песком и шипящими змеями. Когда-то давно в детстве я видел в
свете закатов парусные шлюпы, слышал крики странствующих китов. Мне
казалось, в эти предночные часы самое настоящее только и начинается. Увы,
я сладко заблуждался, и ощущение обмана пришло не скоро. Как-то вдруг
открылось, что мир смертен, что умирает он ежедневно, и мгновения заката -
не что иное, как мгновения мучительной агонии. И пришло понимание того,
что смотреть на закат - то же самое, что глядеть в лицо мертвецу. Правда,
на крыши выбираться я не перестал, но любоваться зачарованно и неприкрыто,
как любовался раньше, я все же разучился...

Грохоча по шиферу каблуками, я вернулся к чердачному окну и юркнул
вниз. Под ногами захрустело стекло, где-то обеспокоенно заурчали голуби.
Чердак - это всегда чердак. Запах крыс, опилок и затхлости здесь вечен, а
дневной распахнутости мира в этих поднебесных местах противопоставлено
царство полутьмы, птичьего помета и призраков, в которых я никогда не
верил.

Однажды возле самого лаза я обнаружил маленькое кленовое деревце. И
не деревце даже, а крохотную ветвь, пустившую корни в неласковую почву.
Бог знает, каким образом оно очутилось здесь. Скудность света и влаги не
сулила ростку будущего. Я сжалился над ним, пробив в шифере отдушину,
открыв доступ солнцу и дождю. Росток выжил и не погиб. По крайней мере в
те первые самые трудные для него дни. А я, взрослый мужик, глядя на его
успехи, радовался и умилялся, как семилетняя девочка.

Сделаю небольшое признание: я неравнодушен к кленовому племени. Это
деревья моей юности, мои учителя и мои сообщники. Резной, загадочный лист,
семена, раскручивающиеся лопастями геликоптеров, - все в этом дереве
призвано пробуждать фантазию, тревожить ум. А какие славные рогатки
получались из кленовых веток! Я переделал их десятки за детские годы.
Кроме всего прочего клен - дерево радушное. Оно не мажет малолетних
верхолазов смолой, не плодит клещей и не захламляет улиц отвратительным
пухом. Ну, и наконец, клен - дерево красивое. Лист его с холодами не
гниет, окрашиваясь всеми цветами радуги, радуя глаз до первых серьезных
метелей. Для наглядности сравните тополь и любого самого невзрачного из
моих подопечных и вы убедитесь, что я прав. Уж поверьте, в чем-чем, а в
этом я кое-что понимаю. Я провел на деревьях многие сотни часов, обучаясь
обезьяньей науке, рассматривая планету с высоты четырех этажей, сооружая в
кронах подобия гнезд, с упорством муравья таская наверх разнокалиберные
доски, проволоку и обломки старой мебели. Честное слово, мне такая жизнь
нравилась! Я вполне мог бы существовать так и дальше. Да только ничего из
моих пожеланий не вышло. Законы общества принуждают людей опускаться по
мере лет ниже и ниже. Спустился на землю и я...

Внезапный шорох коснулся слуха. Мне показалось, что за одной из балок
шевельнулась тень. Сунув руку за пазуху, я внимательно всмотрелся в
сумрак. Тяжелый "Глок" удобно поместился в ладони, одним движением
выскользнул из-под рубахи. Калибр - девять миллиметров, двенадцать
патронов в обойме. За этот пистолет я выложил около двухсот долларов, тех
самых, что приберегал для выезда за рубеж. Я собирал деньги в течение трех
лет, а потратил единым махом. Потратил в тот знаменательный день, когда
узнал, что границы страны перекрыты и все авиаслужбы переводятся на
внутренние рейсы. Но по крайней мере мои доллары не пропали зря. Что ни
говори, а иметь такую игрушку пожелает каждый второй. Особенно в наше
шумливое время. Большим пальцем я скинул предохранитель и взял
подозрительную тень на прицел.

- Выходи, парень! У тебя ни единого шанса!

Честно говоря, я валял дурака. Мне подумалось, что это
четырнадцатилетний Мазик, внук бабушки Таи, живущей в квартире по
соседству. Эту крышу, как и всех ее обитателей, мы делили с Мазиком
пополам. Сообща ставили силки и попеременно собирали улов. На этот раз я
ошибся. Темнота ответила злобным мяуканьем, и серый, похожий на крысу кот
прошмыгнул у меня под ногами. Вот вам и конкурент!.. Оглушительно гаркнув
непристойность, я швырнул в его сторону первым попавшимся камнем. Кошек мы
старались держать от крыши на почтительном расстоянии. Тем не менее, самым
неведомым образом они периодически объявлялись в наших владениях, оставляя
после себя откушенные голубиные головы и горсти окровавленных перьев.
Сегодня кота-котофеича мне удалось опередить. Голубей угодивших в силки,
он прикончил, но к ужину приступить не успел. Что ж... Он только облегчил
мою задачу.

Подвесив добычу на пояс, я попытался отыскать бродягу-кота, но дело
оказалось не из простых. Мгла поглотила воришку, а сам он благоразумно
помалкивал. В конце концов я решил перепоручить эту операцию Мазику. Юный
отпрыск располагал богатейшими познаниями в области устройства засад и
ловушек. Именно он, мастеря какой-то особенно изуверский капкан, поломал