Дик Фрэнсис

Серый кардинал

Перевод с английского А. Хромовой

Отсканировала Аляутдинова А.Х.

С благодарностью

моему восемнадцатилетнему внуку

Мэтью Фрэнсису,

страховой компании "Уэдербис"

и правительству Великобритании

(Даунинг-стрит, 10).

ГЛАВА 1

Жокеи, которые нюхают клей, не выигрывают дерби. [Дерби - соревнова-
ния на главный приз года для четырехлетних рысистых лошадей и трехлетних
скаковых. Лорд Дерби впервые провел такие соревнования в Англии в 1778 го-
ду. (Здесь и далее примеч. пер.)] Я в жизни не нюхал клей.

Но теперь я стоял перед человеком, с лошадьми которого работал, и
слушал, как он говорит мне, что больше не нуждается в моих услугах. Он си-
дел за большим антикварным столом, заваленным бумагами, и быстро постукивал
чистыми ногтями. Руки желтовато-белые и очень гладкие.

- Я узнал из очень авторитетных источников, - подчеркнул он.

- Но я ничего не нюхаю, - растерянно пробормотал я. - Никогда не
нюхал клей или что-то подобное. И уж, конечно, не кокаин. Я даже не курил
марихуану. Это неправда.

Он холодно смотрел на меня. Всезнающий взгляд богатого, могуществен-
ного, уверенного в себе мужчины, унаследовавшего хорошие мозги и счет в
коммерческом банке. Он тренировал скаковых лошадей ради престижа и без
одержимости.

В тот момент мне не исполнилось и восемнадцати. И сейчас я понимаю,
каким незрелым я был для своего возраста. Хотя тогда, естественно, я этого
не сознавал. Тогда я испытывал полную беспомощность перед его уверенностью
в своей правоте и понятия не имел, как мне справиться с ней.

- Сэр Вивиан... - начал было я, но он своим рокочущим властным го-
лосом без труда оборвал меня.

- Можете идти, Бенедикт, - бросил он. - Мне ни к чему, чтобы репу-
тация моей конюшни пострадала из-за жокея-наркомана. Даже если этот жо-
кей-любитель и не очень хороший. - Он заметил, как я вздрогнул, но безжа-
лостно продолжал: - Вам никогда не быть высококлассным жокеем. Во-первых,
вы слишком громоздкий. Или, во всяком случае, через год-два будете таким. И
откровенно говоря, на лошади вы выглядите неуклюжим. Локти и ноги болтают-
ся, будто лишние. В ваших руках самый энергичный скакун превращается в пол-
зучее насекомое. С такими данными и подмоченной репутацией... Короче, я
больше не хочу, чтобы ваше имя ассоциировалось с моей конюшней.

Я ошеломленно уставился на него. Больше всего меня задело его явно
несправедливое утверждение, что мне не хватает жокейских способностей. Хо-
тя, вероятно, оно более справедливо, чем обвинение в употреблении наркоти-
ков.

Знакомые мне стены его кабинета будто расступились, оставив меня в
пустоте с бешено колотящимся сердцем и ватными ногами. Исчезли зеленова-
то-коричневые обои, книжные полки и рамки с фотографиями прежних победите-
лей. Я видел только каменное лицо, произносившее приговор моей давней мечте
выигрывать все скачки вплоть до Больших национальных.

По-моему, нет лучше возраста, чем семнадцать лет, чтобы лишить чело-
века амбиций. Но в момент, когда чувствуешь шеей холодок лезвия топора, та-
кие мысли не приходят в голову.

- Там, под этим окном, - показал пальцем сэр Вивиан Дэрридж, -
вас ждет машина. Водитель говорит, что у него для вас сообщение. Пока вы
были на тренировке с лошадьми, он простоял здесь целый час или больше.

Я проследил взглядом в указанном направлении и увидел чуть в стороне
от посыпанной гравием подъездной дороги, ведущей к его увенчанному портиком
импозантному владению, большой черный автомобиль. В нем сидел только шофер
в фуражке с высокой тульей.

- Кто это? - тупо спросил я. Вивиан Дэрридж или не знал, или не
стал говорить.

- Когда вы выйдете отсюда, можете сами спросить, - равнодушно бро-
сил он.

- Но, сэр... - снова начал я и остановился, сокрушенный его неодоб-
рительным молчанием. Он по-прежнему не верил мне.

- Советую вам бросить наркотики, - проговорил он, жестом направляя
меня к двери. - А сейчас у меня много работы. '

Он уставился в стол, больше не обращая на меня внимания. Я неуверенно
заковылял к высокой полированной двери со сверкающей ручкой и вышел из ка-
бинета.

Это было ужасно. Я нечасто в жизни плакал, но теперь чувствовал такое
бессилие, что чуть не разрыдался. Еще никто так безжалостно не обвинял меня
в том, чего я не делал. Еще никто так немилосердно не презирал мое жокей-
ское мастерство. А кожа у меня еще не загрубела.

Теперь, когда меня вышвырнул Вивиан Дэрридж, ни один тренер не позво-
лит мне войти в свою конюшню.

Подавленный и униженный, я словно в тумане миновал широкий вестибюль
дома Дэрриджа, открыл тяжелую парадную дверь и по посыпанной гравием дороге
побрел к ждавшим меня машине и шоферу.

Ни машины, ни шофера я никогда раньше не видел. Утреннее августовское
солнце отражалось от безупречно чистого черного кузова. Шофер в фуражке со
сверкающим козырьком опустил окно и молча протянул мне конверт без адреса.
Рука в черной униформе словно подчеркивала белизну конверта.

Я взял конверт. Он был только чуть заклеен. Открыл его. Вынул белую
карточку. Больше ничего. Короткое послание гласило: "Садись в машину". Вни-
зу и явно потом добавлено: "Пожалуйста".

Я оглянулся на большой дом, из которого меня так грубо выгнали, и
увидел Вивиана Дэрриджа. Он стоял у окна и наблюдал за мной. Ни единого
движения. Ни жеста сожаления, мол, он передумал. Ни прощального жеста. Я
ничего не понимал. Почерк на карточке принадлежал моему отцу.

Шофер на небольшой скорости вел машину через Суссекс на юг от Лондона
к раскинувшемуся на побережье Брайтону. А я молча почти час провел на зад-
нем сиденье.

Шофер не ответил ни на один из моих вопросов. Он только сказал, что
следует данным ему инструкциям. И немного спустя я перестал спрашивать. По
дороге мы останавливались у нескольких светофоров, но я не вскочил и не
убежал. И вроде бы готов был ехать, куда бы ни предписал отец. И хотя я не
боялся его, но по давно выработанной привычке, похожей на условный рефлекс,
сделал бы все, о чем он просил.

Испытывая смесь ярости и отчаяния, я все время возвращался к сцене в
кабинете Дэрриджа. Его слова без конца крутились в памяти, но со временем
не становились мягче или приятнее. За окном замелькали городские дома в
стиле английского ампира и сувенирные магазины с открытыми витринами. Ста-
ринное величие и коммерческая целесообразность нового мира. Наконец, черная
машина, фыркнув, остановилась на берегу моря перед парадным входом большого
отеля со старинной французской архитектурной родословной. Яркие пляжные по-
лотенца сушились на декоративных кованых решетках балконов.

Появились озабоченные портье. Шофер вылез из машины и церемонно от-
крыл передо мной дверь. Побуждаемый его жестом, я вышел и вдохнул морской
воздух. Издали доносились крики чаек и голо-" са с мокрого после отлива
пляжа. Ветер принес запах морской соли и неожиданно напомнил приподнятое
настроение детских каникул на побережье, где я строил песочные замки.

Шофер сделал что-то вроде поклона и показал на парадный вход в отель.
Потом, по-прежнему ничего не объясняя, сел за руль, выбрав момент, влился в
поток движения, и черный лимузин плавно исчез вдали.

- Ваш багаж, сэр? - спросил один из портье. Вряд ли он был старше
меня.

Я покачал головой. Весь багаж был на мне. Костюм, подходящий для пер-
вой утренней тренировки лошадей конюшни Дэрриджа. Брюки и сапоги для верхо-
вой езды, спортивная рубашка с короткими рукавами и яркая легкая куртка на
молнии. В руке у Меня был сверкающий голубой жокейский шлем, застегивающий-
ся под подбородком. Усилием воли заставил себя войти в гранд-отель в такой
неподящей одежде. Но я напрасно беспокоился. В некогда требовавшем благоп-
ристойности вестибюле роились, будто пчелы в улье, люди, чувствовавшие себя
нормально в шортах, сандалиях без задников и футболках с напечатанной на
них рекламой. Спокойная женщина-клерк за стойкой приема постояльцев без лю-
бопытства, но явно оценивая, окинула взглядом мой жокейский костюм. Будто
определяла мне место на этом вернисаже лиц. Она и ответила на мой чуть
хриплый вопрос.

- Мистер Джордж Джулиард? - повторила она. - Как я должна сказать,
кто его спрашивает?

-Сын.

Она подняла трубку, нажата кнопки, поговорила, выслушала и передала
мне сообщение.

- Пожалуйста, поднимитесь наверх. Номер четыре - двенадцать. Лифт
слева от вас.

Я шел по коридору в поисках номера четыре - двенадцать. Отец ждал
меня у открытой двери. Подойдя к нему, я остановился и подождал, пока он,
как обычно, проведет инспекцию моего вида. Начнет с черных вьющихся волос,
которые не удавалось выпрямить водой, карих глаз, худощавого лица, узкой в
кости фигуры и закончит нечищеными сапогами на длинных ногах. Что ни гово-