Юрий Дольд-Михайлик
У Черных рыцарей
подвиги которых описаны автором в книге "И один в поле воин". Действие
романа происходит в послевоенные годы на территории Испании, в западной
разведшколе.
овладело им. Услышав приговор - "расстрелять", Григорий дал себе слово не
выказать страха и во что бы то ни стало держаться спокойно.
силы, чтобы побороть ту внутреннюю дрожь, от которой в минуту смертельной
опасности сжимается сердце, перехватывает горло. И все же это состояние
нельзя было назвать страхом... Скорее всего это была готовность к
наихудшему.
перешел линию фронта, эта готовность к наихудшему помогла ему счастливо
преодолеть все испытания во вражеском тылу.
шел на любой риск. Даже в Бонвиле, на допросе в гестапо, когда он понял: еще
мгновение - и придется пустить себе пулю в лоб! - даже тогда страха не было.
Была собранность и готовность как можно дороже продать свою жизнь. Григорий
знал: идет война, он послан на самый сложный участок фронта, где успех, где
сама жизнь или смерть зависят от умения владеть собой.
захватил его врасплох, не парализовал мозг, волю к борьбе.
во время своего пребывания во вражеском тылу был готов каждую минуту?
непосильное бремя, свалил с плеч то напряжение, в котором должен был жить в
годы войны, чтобы выдержать, выполнить все, что надлежало выполнить, дожить
до победы. Ему тогда и в голову не приходило, что в радостном облегчении,
которое он почувствовал, таится опасность новых испытаний.
постиг неизбежность конца, но все его существо восстает против этого,
протестует. Слишком уж неожиданно все получилось.
Грустное занятие - логически обосновывать то, что привело тебя к такому
бессмысленному концу. А впрочем, именно способность подчинять чувства и
слепые инстинкты разуму и придает человеку силы достойно держаться до
последнего.
о том, что ты хотел, но не успел совершить, но и эту боль можно преодолеть.
Надо преодолеть! Ведь судьба и так слишком долго была к тебе милостива.
домой живой и здоровый..."
но для Григория эти слова прозвучали как высшая оценка его работы в глубоком
вражеском тылу.
сюда только из-за собственной ошибки. Нет, не ошибки, а ошибок! Ведь
совершил он их не одну, а несколько...
Родину, конечно, ошибкой не было. Даже полковник Титов, узнав о цели
поездки, одобрил намерение Григория, хотя и считал, что задуманное им
рискованно. Но Титов понимал: бывают обстоятельства, когда приходится
пренебречь собственной безопасностью, - помочь другу, попавшему в беду, он и
сам считал святейшей обязанностью, делом чести.
решение помочь Матини, не упрекает и Курта, письмо которого послужило всему
причиной.
протянул ему часы и узенькую полоску бумаги с адресом отца! Бедняга просто
опешил. Конечно, парень давно догадался об антифашистской деятельности
своего гауптмана и чем мог помогал ему. Но что герр гауптман не немец? -
нет, такого Курт даже и не предполагал. Впрочем, и без того искреннее их
прощание стало от этого еще теплее.
советского бойца, который в свое время бежал из плена к гарибальдийцам,
провоевал с итальянскими патриотами почти два года, а теперь вернулся на
Украину.
исписанные готическими буквами. Начав с обычного обращения "Многоуважаемый
герр гауптман", Курт зачеркнул слово "гауптман" и, не совсем уверенной рукой
написав "камарад", прибавил в скобках: "Разрешите Вас так называть. Всей
своей жизнью я мечтаю заслужить эту честь". Григорий улыбнулся, представив,
как долго Курт размышлял над обращением, но лицо его сразу стало серьезным,
как только он прочитал следующие строчки. Курт сообщал, что доктора Матини,
переехавшего было в Рим, в дом под номером таким-то по такой-то улице, и
начавшего работать, неожиданно отдали под суд как сторонника Муссолини,
тайного чернорубашечника. Обвинение базируется на том, что Матини вместе с
немецким офицером фон Гольдрингом входил в делегацию гитлеровского
командования, когда велись переговоры об обмене заложниками, и выдал гестапо
одного из гарибальдийцев, с которым велись переговоры, Виктора Петруччо.
Теперь этого провокатора и тайного агента гестапо превозносят как героя, а
Матини винят в его смерти. Эту ложь легко мог бы опровергнуть отец Лидии
Ментарочи - командир отряда гарибальдийцев, но за день до ареста Матини он
был убит неизвестным из-за угла. Теперь у Матини нет свидетеля, нет никаких
доказательств своей правоты...
зная о его предательстве... Низколобый мерзавец с густыми взъерошенными
бровями, информировавший гестапо о каждом шаге гарибальдийцев... Чисто
случайно, через Лидию, Григорий помог раскрыть его и сделал так, чтобы
предатель получил по заслугам... Подозрительная, весьма подозрительная
история. Кому-то выгодно уничтожать подлинных патриотов и поднимать на щит
тех, кто их предавал. Это видно и по тому, как ведется следствие. Курт
пишет, что Лидию отказались вызвать как свидетельницу, мотивируя отказ тем,
что ею руководит желание отомстить за смерть отца. Ясно, Матини нужно
немедленно помочь, и сделать это может только он, Григорий.
Григория о Матини и прочитав письмо Курта.
правду. Матини истинный патриот, а лично для меня он сделал так много! Было
бы черной неблагодарностью испугаться предполагаемых трудностей, остаться
равнодушным - ведь речь идет о его судьбе, а возможно, и о жизни. Человек
мягкого характера, идеалист и мечтатель, он мало приспособлен к жизни и сам
не сможет себя защитить.
будет мало похожа на увеселительную прогулку.
как обещаю быть максимально осторожным и рассудительным...
ситуации, они применительно к ним обсуждали линию поведения в каждом
отдельном случае. Гончаренко видел: полковник доволен его рассудительностью
и постепенно успокаивается.
помогу. Раз твердо решил - помогу. Но помни: поездка - твое личное дело.
Только личное. Война закончилась, ты больше не разведчик, даже не военный!
уступчивостью.
прощались. - Теперь, правда, не как о подчиненном, а как о... - не закончив,
Титов сердито мотнул головой, словно отгоняя мрачные мысли, и крепко пожал
Григорию руку. - Будь счастлив!
Григория. Нет, лучше не вспоминать это рукопожатие, серьезный взгляд
усталых, чуть печальных глаз, а то в памяти встает другое прощание на
перроне в Киеве.
спокойным, хотя чуял сердцем: письмо, так встревожившее сына, связано с
внезапным отъездом. Что думает сейчас старик, получив его коротенькую
открытку? Должно быть, как обычно, завернул на календаре листок - дата,
когда Григорий обещал вернуться. И, верно, долго еще будет жить надеждой,
будет загибать все новые и новые листики, не зная, что для сына уже не