Фридрих Дюрренматт
Ущелье Вверхтормашки
Макс Фриш и Фридрих Дюрренматт. Очень разные как писатели, они пользовались
широчайшим признанием среди читателей и зрителей чуть ли не всех стран и
континентов, кроме разве что... Швейцарии. Нет, их, разумеется, и дома очень
хорошо знали, все издавали, ставили, даже почитали, - но как-то
дистанцированно, словно не родные это сыны, прославившие свое отечество, а -
по-нашему - диссиденты. Конечно, они давали основания опасаться себя, -
пожалуй, больше своим поведением - критическим, независимым, чем книгами, в
которых, правда, при всей их общечеловеческой "прописке" тоже можно было
разглядеть не всегда приглядную "швейцарскость".
хотя шли они по жизни отнюдь не рука об руку. Вернее, дружба их связывала
только поначалу, когда младший на десятилетие Дюрренматт почтительно взирал
на своего уже известного и очень благоволившего к нему старшего коллегу. Но
потом пути их настолько разошлись, что, живя в одной маленькой Швейцарии,
они после многих лет впервые увиделись в 1987 году в Москве, во время
Всемирного конгресса деятелей культуры против ядерного вооружения.
сохранилась: пяти недель не дожил до своего восьмидесятилетия Макс Фриш
(15.V.11 - 4.IV.91), трех недель не хватило до семидесятилетия Фридриху
Дюрренматту (5.I.21 - 14.XII.90).
пьесы ставили с давних пор почти по мере их рождения на свет. Ну, бывали,
естественно, перерывы, по счастью не слишком длительные: что-то не то
кто-либо из них сказал (например, по поводу наших, то бишь советских,
действий), что-то осудил (скажем, Берлинскую стену), не с тем заявлением
выступил (то есть не поддержал, к примеру, вступления наших войск в
Чехословакию), не того, кого надо (нам), поддержал, выступил в защиту
чуждого нам нашего же соотечественника... Да мало ли что может сорваться с
языка или соскочить с публицистического пера человека, не присягавшего на
верность Программе и Уставу КПСС. В самих же художественных произведениях
эти шумные, но преходящие грозы не занимали существенного места (а когда
занимали, пекущиеся о знакомстве русскоязычной аудитории со значительными
новинками зарубежной литературы переводчики с разрешения авторов - а то и
без оного - купировали соответствующие огрехи мировоззрения западного
интеллигента).
Фридриха Дюрренматта. Автор еще увидел свою книжку. Пересказывать его нет
смысла - вот он перед вами, да Дюрренматта и не перескажешь, надо просто
читать и наслаждаться этой захватывающей интеллектуальной игрой,
неожиданными перевоплощениями, психологическими вывертами, тонкой иронией,
забавными шутками, юмором, сарказмом - этими постоянными спутниками зоркого
художника, который довел свое мастерство до блеска, осветившего и его
последнее творение.
девочка его заметила, он сидел на каменной кладке, ограждавшей от осыпей
дорогу, поднимающуюся по ущелью вверх, к пансионату. Девочка окликом
остановила пса.
белой грудью - тащил вверх по дороге тележку с молочным бидоном, позади
которого и стояла девочка. Ей было четырнадцать лет. Она сняла с бидона
крышку, зачерпнула половником молока и пошла к нему. Сама не зная, зачем.
Безбородый Бог взял половник и выпил молоко. Вдруг девочка перепугалась.
Закрыв бидон, она повесила на его край половник, махнула рукой Мани, и тот
помчался к пансионату с такой скоростью, словно тоже перепугался.
Мелькера, он разразился таким хохотом, что гости пансионата, все еще
танцевавшие, сбились с такта, а трое чехов-музыкантов - пианист, скрипач и
виолончелист - прекратили играть. Правда, расхохотался он лишь после того,
как Мелькер удалился - в полной уверенности, что получил отказ. Безбородый
Бог и глазом не моргнул. А задним числом хохотал он главным образом потому,
что Мелькер говорил о Великом Старце, и Безбородый Бог решил, что Мелькер
имеет в виду его самого, лишь потом он уразумел, что Мелькер называет
Великим Старцем истинного Бога. Того, что с бородой. Недоразумение это имело
вполне понятную причину. Моисей Мелькер побаивался произнести слово "Бог" и
поэтому всегда называл его Великим Старцем, ибо представлял его себе не
иначе как могучим стариком с окладистой бородой, а что обычный человек в
состоянии представить себе Бога, для Мелькера было "просто постулатом
христианской веры".
можно было только в конкретное существо, а существо не может быть
абстрактным, потому он и побаивался самого слова "Бог", оно было затаскано,
в большинстве своем люди понимали под этим словом нечто неопределенное,
расплывчатое, а для Мелькера он был, напротив, Великим Старцем. Поэтому
неудивительно, что Безбородый Бог смешался, когда Моисей спросил его,
сознает ли он, что пользуется благоволением Великого Старца, и не хочет ли
из благодарности к Великому Старцу помочь устроить "Приют Отдохновения" для
миллионеров, также пользующихся Его благоволением. Лишь по ходу беседы
смущение Безбородого Бога уступило место веселому изумлению - как же, он,
оказывается, могущественнее самого Бога! Нет, он не создал весь мир за шесть
дней и не нашел, что это хорошо, как сделал Бородатый Бог, он создал его за
несколько минут, даже секунд, лучше сказать - за долю секунды, точнее - за
доли долей секунды, одним словом - сразу, не сходя с места, в один миг - и
нашел, что получилась отличная шутка. Да и вообще - если выйти за рамки
теологии - Безбородый Бог могущественнее Бородатого, ведь по отношению к
нему никому не придет в голову задаться вопросом, может ли он, всемогущий,
создать камень, который не сможет поднять, или может ли он отменить уже
свершившееся: о его могуществе не задумываются теологи, а выражается оно в
его неуловимости.
слишком много нитей сходилось к нему. Кому только банки, принадлежащие ему,
равно как и банки, связанные с ним, не открывали номерных счетов, в каких
только транснациональных компаниях он не владел контрольным пакетом акций и
в каких только крупномасштабных спекуляциях оружием не принимал участия,
какое правительство не подкупал и какой папа Римский не просил у него
аудиенции?
легенды.
или Таллинна без гроша в кармане и "в течение десяти лет спал в Бруклине на
голом полу". Потом стал портняжничать и вскоре подмял под себя текстильную
промышленность, однако сказочное его состояние родилось в результате краха
нью-йоркской биржи в октябре 1929 года - он скупил акции всех
обанкротившихся фирм. Никто не знал его истинного имени, а те, кто знал о
его существовании, называли его Великим Старцем. Он говорил только на идиш,
но, видимо, понимал речь на всех языках, равно как и его секретарь Габриэль,
альбинос с голыми веками, всегда в смокинге, всегда с ниспадающими на плечи
седыми волосами, всегда в возрасте около тридцати или тридцати с гаком,
который владел всеми языками и переводил краткие указания своего шефа,
даваемые на идиш, на язык тех, кто просил совета у Великого Старца. При этом
просители дрожали от страха. И не без основания. Ибо его совет мог быть
доброжелательным, а мог быть и коварным. Великий Старец был непредсказуем и
ни на кого не похож. Многие предполагали, что он помимо всего прочего
владычествует над Восточным и Западным побережьем Америки. Это кроме всего
прочего. Правда, доказательств ни у кого не было. Некоторые считали Иеремию
Велиала, торговца коврами, просочившегося в Штаты из Бухары через Берингов
пролив, его ближайшим сподвижником. Другие же полагали, что оба - одно и то
же лицо, но были и сведущие люди, утверждавшие, что на самом деле нет ни
того, ни другого, так что оставалось сомнительным, знал ли кто-нибудь, что
за молчаливый старик поселился со своим секретарем в огромном пансионате с
островерхой крышей, построенном в нижней части ущелья Вверхтормашки в
середине прошлого века, и занял весь верхний этаж в Восточной башне. Он и
появился в здешних краях как-то странно. Просто вдруг оказался тут.
что он
директор Гебели, которому принадлежал пансионат. На старика никто не обратил
особого внимания, и когда он вновь исчез, все тут же забыли о нем. Он был
для них просто одним из гостей. Не в лучшей форме: какие-то нелады с
пищеварением, сердце тоже не тянет, да и возрастной диабет дает о себе
знать. Ему явно пошли на пользу здешние тихие леса, пешие прогулки к
целебному источнику - всегда в сопровождении Габриэля - и три стакана
целебной воды каждое утро, равно как и ежедневный концерт преимущественно
классической музыки в четыре часа пополудни.
Суворов Виктор
Лукьяненко Сергей
Шилова Юлия
Лукин Евгений
Прозоров Александр
Громыко Ольга