Эллери Квин

Санаторий смерти

OCR Красно

перевод А. В. Перцев

При взгляде на прекрасную усадьбу в колониальном стиле, которая на
протяжении целого века была гордостью Спьютен Дайвил, никто бы не подумал,
что в ее стенах может разыграться трагедия. Наоборот, все здесь, кажется,
так и дышало покоем, все было солидным и надежным - и небольшая площадь
перед колоннадой у входа, и разбитый с размахом, ухоженный газон, и два
могучих дуба перед домом, темная листва которых оттеняла белизну фасада,
сверкающего на июльском солнце. Место, выбранное для дома, - на гребне
холма, в окружении великолепного сада и зелени газонов, откуда открывался
вид на луга, леса и еще дальше, на широкое русло Гудзона - говорило о
склонности его первого хозяина к уединению. Все было бы просто прекрасно,
если бы спокойную красоту усадьбы и ее окрестностей не портило новшество:
на фасаде дома были приляпаны красные неоновые буквы, которые призваны были
привлекать своим светом проезжающих мимо водителей:

"Храм здоровья Джона Брауна".

Означенный Джон Браун купил имение несколько лет назад, и считал, как
видно, что реклама была для него важнее, чем слава человека с хорошим
вкусом. Из его журналов, распространявшихся по всей стране, - "Совершенное
тело", "Идеальные формы" и "Здоровое питание Брауна" - явствовало, что
красота зависит исключительно от пропорций тела, а потому может быть
приобретена только благодаря разработанному Брауном комплексу
гимнастических упражнений и предписанной им диете. Глубокая вера Брауна в
силу рекламы подвигла его поставить у входа в усадьбу статую - Джон Браун в
натуральную величину, в спортивных брюках в обтяжку! Больше того. Он
позаботился, чтобы его пышногрудая загорелая ассистентка, Корнелия Маллинз,
проводила свои уроки гимнастики на свежем воздухе и исключительно на южной
террасе дома, то есть там, где ее тоже могли наблюдать все, кто проезжает
мимо. То, что ее ученики рекрутировались исключительно из числа мужчин с
толстыми бумажниками и такими же толстыми животами, а также из числа дам,
которые судорожно пытались избавиться от последствий чрезмерного увлечения
пирожками и шоколадными конфетами, ничуть не портило впечатления -
наоборот, даже подчеркивало ее красоту.

Однако вскоре интересы любопытствующей публики изменились - вместо того,
чтобы развлекаться созерцанием гимнастических уроков, она принялась жадно
глазеть сквозь решетку на виллу, ожидая очередных сенсаций. На дороге
против дома останавливалась одна машина за другой, и пассажиры, высовываясь
из окон, возбужденно указывали на санаторий Джона Брауна.

- Вон та комната на втором этаже! Как раз над тем местом, где стоит
полицейский. Там и нашли труп! Какой-то юнец, широко раскрыв глаза,
прошептал:

- Правда, жутко, а? Но уж мистер Квин то поймает убийцу.

Еще утром 23 июля все было как обычно. Мужская половина обитателей
санатория продолжала спать, достаточно вкусив виски накануне вечером. Дамы
вышли к завтраку и накладывали на свои тарелки горкой мармелад со шведского
стола. Солнце вовсю светило на зеленые газоны и на бассейн, облицованный
голубым кафелем. Лучи его пробивались сквозь листву огромных дубов и
рисовали причудливые узоры на ослепительно белом фасаде дома. Один из этих
лучей проник сквозь кованую железную решетку на окне второго этажа, упал на
рентгеновский снимок, отразился от него и осветил хмурое лицо врача,
который держал этот снимок в руках.

- Нет ни малейшего сомнения, доктор Роджерс, - сказал он сухо, протягивая
снимок одному из своих двух коллег, которые стояли с ним в кабинете Джона
Брауна. - Бесспорная злокачественная опухоль, которая прогрессирует.
Метастазы уже проникли в сердце и легкие. Операция была бы просто убийством.

- Да, мой диагноз такой же, - сказал Джим Роджерс. - Просто я оказался в
неловком положении, поймите. Я уже несколько лет работаю врачом здесь, в
санатории. Когда Джон Браун пригласил меня, пришлось оставить практику. И
теперь он не принимает меня всерьез. Как, впрочем, и всех окружающих его.

- Ах, так это вы пишете медицинские статьи в его журналах?

Роджерс кивнул.

- Да, а он подписывается под ними. Но речь сейчас не о том. Он просто не
верит ни одному моему слову. Один бог знает, сколько я потратил трудов,
убеждая его сходить на рентген. Видите ли, человеческое тело - его идеал.
Он так и молится на него. Одна мысль, что он, возможно, заболел, повергает
его в ужас. Браун - божество для самого себя. А его тело - воплощение этого
божества. Я еще ни разу не видел человека, который бы столь отдавался
страсти самолюбования.

Роджерс посмотрел вначале на доктора Гендерсона, а затем на человека с
седой бородкой справа от него.

- Вы согласны с моими словами, Гартен? Доктор Гартен пожал плечами и
улыбнулся.

- Мраморная статуя на террасе, пожалуй, подтверждает вашу правоту.

- Статуя? Скажете тоже! - Лицо Роджерса вытянулось. - Каменный идол! Вон,
глядите, еще один такой же.

Он жестом пригласил обоих коллег пройти на другой конец комнаты.

Там, справа в стене, была ниша, а в нише - покрашенная в телесный цвет
гипсовая фигура.

Доктор Гартен в задумчивости погладил бороду.

- Нельзя упрекать его за то, что он гордится своим телом. У него
действительно фигура как у Гермеса.

- Он не доверяет скульпторам и велел сделать гипсовые слепки со своего
тела, - раздраженно сказал Роджерс. - Это - копия мраморной статуи, которая
стоит у входа.

- М-да, недолго осталось бедняге любоваться своим телом, - сказал Гендерсон
и вернулся в кабинет. - Я думаю, что он не протянет больше шести недель.

- Как он воспримет такое известие? - задумчиво спросил Гартен. - Он хотя бы
догадывается, что его ждет?

- В том-то и трагедия, - нахмурившись ответил Роджерс. - Его не обманешь,
он слишком хорошо разбирается в медицине. Мне страшно даже подумать, что
ему придется перенести. И при этом он до сих пор выглядит совершенно
здоровым.

- И как же он отреагировал, когда вы ему сообщили диагноз?

- Он пришел в неистовство. Я с трудом уложил его в постель. Если вы,
господа, подтвердите диагноз, он будет смотреть на вас как на личных врагов.

- Это мы сможем перенести, - философски заметил Гартен. - А вот что
касается лечения... Конечно, можно продлить его жизнь на несколько дней,
ну, на несколько недель, но...

Врач поколебался, а затем быстро закончил предложение:

-...Но было бы милосерднее не слишком мучить его.

- Нам сейчас надо поговорить с ним? - спросил Гендерсон и кивнул в сторону
закрытой двери спальни.

- Если вы не против, сделайте это без меня, - сказал Роджерс. - Я поговорю
с ним после. Там его жена. Она в курсе. Я ее информировал.

Гендерсон кивнул и пошел в спальню. Его коллега двинулся за ним. Несколько
секунд спустя они исчезли за дверью.

Джим Роджерс подпер руками подбородок и хмуро уставился на рентгеновский
снимок, который положил на письменный стол Джона Брауна. Если бы он тогда,
десять лет назад, не оставил научную работу, сегодня, в свои тридцать с
небольшим, он мог бы сделать себе имя. Но он принял предложение Брауна и
стал санаторным врачом в "Храме здоровья", где ум его практически остался
невостребованным. Воображаемые болезни тучных клиентов его интересовали
мало, а бесконечные статьи, которые приходилось писать для журналов Брауна,
давно наскучили. Он, правда, старался писать их на должном уровне, с
научной строгостью и точностью, но они все равно были предназначены для
массы закормленных, ленивых и изнеженных людей, а не для коллег по
профессии.

У доктора Роджерса был высокий лоб, темные глаза и слегка заостренный
подбородок, который друзья считали чувственным, а недруги -
свидетельствующим о слабоволии. Вначале ему казалось, что он вот-вот бросит
работу в "Храме здоровья" и снова вернется в науку, но потом в нем
возобладал фаталист и приспособленец. Он остался в санатории, по-прежнему
писал скучные статьи, слушал излияния пациентов и пил больше, чем следовало
бы.

Вдруг Джим так резко отодвинул от себя рентгеновский снимок, как будто тот
опротивел ему, и беспокойно обвел взглядом кабинет. Кабинет, как, впрочем,
и все, к чему имел отношение Браун, казался напыщенным и рассчитанным на
внешний эффект, как декорация. Здесь стоял огромный, сразу бросающийся в
глаза письменный стол с пресс-папье, массивной чернильницей из агата, рядом
с которой под острым углом торчала зеленая ручка, закрепленная в
специальной подставке. Перед чернильницей. лежало шесть журналов - ровно,
как по шнурку, и строго параллельно. Да теперь вот еще - рентгеновский
снимок. Ковер на полу, под ногами у Джима, был мягким и толстым. У стен, на
половину их высоты, стояли стеллажи для книг, уставленные внушительными
ценными томами, к которым Браун не прикасался с того дня, когда он купил
всю эту библиотеку целиком у одного из своих клиентов; над стеллажами
висели картины, изображающие греческих богов и богинь. Темно-коричневые
бархатные шторы в сочетании с велюровой обивкой кресел и дивана усиливали
гнетущее впечатление.

Джим подошел к нише в стене и повернул выключатель. Зажглись мощные лампы,
и статуя Джона Брауна предстала перед ним, купаясь в электрическом свете.
Джим с некоторой неприязнью посмотрел на мускулистые руки, мощный затылок,
широкую грудь и прекрасной формы ноги. Он выключил свет и вернулся за
письменный стол. Стоя за ним, он не сводил взгляда с двери в спальню и
продолжал стоять в этой позе до тех пор, пока Гендерсон и Гартен не
появились, наконец, снова, тихо затворив за собой дверь.

- Вот и все, - сказал доктор Гартен. - Мне остается только сказать, что