Артур Конан Дойл

Смерть русского помещика

Разбираясь как-то в своем архиве, просматривая дневники, которые вел
все годы моего знакомства и, осмелюсь утверждать, дружбы с мистером Шер-
локом Холмсом, я наткнулся на несколько страничек, живописующих наш раз-
говор одним далеким ноябрьским вечером. Выцветшие строки, бегущие по по-
желтевшим листкам, вернули меня в тот промозглый ненастный день, когда
мы с Холмсом сидели перед пылающим камином, а за окном в извечном лон-
донском тумане тонули газовые фонари Бейкер-стрит.

Это был один из тех дней, когда перед Холмсом не стояла задача, решая
которую он мог применить свой знаменитый дедуктивный метод, его мозг
простаивал, изнывал, лишенный необходимой пищи, и я со страхом ожидал
той минуты, когда рука Холмса протянется к несессеру, в котором он дер-
жал шприц и морфий. Однако, поглядывая время от времени на моего прияте-
ля, я не замечал ничего, что свидетельствовало бы о том, что он собира-
ется прибегнуть к этому страшному средству, и я с самонадеянностью ду-
мал, что, вероятно, на него таки подействовали мои увещевания. Откинув-
шись на спинку кресла, закрыв глаза, Холмс небрежно водил смычком по
струнам лежащей на коленях скрипки, извлекая из нее грустные, протяжные
звуки.

Успокоенный, я возвращался к книге, которую читал весь этот бесконеч-
ный день. Наконец я перевернул последнюю страницу, закрыл книгу и с
грустью провел ладонью по золотому тиснению обложки. Талант автора поко-
рил меня. Чувства настолько переполняли меня, что я встал и отошел к ок-
ну. Скрестив руки на груди, я следил за немногочисленными прохожими.

- Какая загадочная книга! - не сдержался я. И тут я услышал спокойный
голос Холмса:

- Книга неплоха, но не без недостатков.

- Вы читали "Братьев Карамазовых"?

Я был поражен. Читатели, знакомые с моими рассказами о Шерлоке Холм-
се, осведомлены о том, что этот ни на кого не похожий человек, обладаю-
щий огромными знаниями в весьма специфических областях, тем не менее был
невеждой во всем, что касалось литературы и философии.

- Дорогой Уотсон, - сказал Холмс. - Я не изменил своим принципам и
по-прежнему считаю, что неразумно забивать мозговой чердак рухлядью, ко-
торая только занимает место и бесполезна в моей работе.

- Так что же побудило вас прочитать эту книгу? - недоуменно спросил
я, опускаясь в кресло.

- Две причины. Во-первых, как всякий англичанин, я сентиментален,
воспоминания детства накрепко сидят во мне, и я не желаю с ним расста-
ваться. Дело в том, что мой отец, человек передовых взглядов, дружил с
Герценом, известным русским революционером и писателем. Посещая его, он
иногда брал с собой меня и моего старшего брата Майкрофта. В один из та-
ких визитов мы застали в этом гостеприимном доме Достоевского, будущего
автора этой книги1.

- А во-вторых?

- Во-вторых, эта книга о преступлении, хотя я догадываюсь, что не
только о нем.

- Но это же вымысел! - воскликнул я. Холмс отложил смычок, набил
трубку, закурил и, окутавшись клубами дыма, сказал:

- Для меня это было не так важно. Хотя, должен заметить, меня не по-
кидают подозрения, что в основе сюжета лежит реально совершенное прес-
тупление2.

- В конце концов это не принципиально, - раздраженно сказал я. - Сю-
жет для автора столь серьезного произведения - лишь средство наиболее
полно донести до читателя свои мысли. Насколько тщательно продуман сю-
жет, настолько облегчается задача писателя.

- Совершенно с вами согласен. Но именно в сюжете я вижу изъяны, кото-
рые дают мне право говорить, что книга не лишена недостатков.

- Вы можете обосновать свое утверждение? - с подозрением спросил я.

- Конечно, Уотсон, конечно! - засмеялся Холмс. - Ответьте хотя бы на
вопрос: кто убийца?

Я пожал плечами, удивленный нелепостью вопроса:

- Лакей. Смердяков. Боже, как трудны для произношения русские фами-
лии...

- Насчет фамилий я с вами согласен, для меня они тоже представляют
определенную сложность. Но что касается лакея, я не был бы так категори-
чен.

- То есть как?!

- А почему вы считаете, что убил Смердяков? - невозмутимо спросил
Холмс.

- Он сам рассказал об этом старшему из братьев, Ивану.

- Правильно. Сам рассказал. Иначе бы откуда вы об этом узнали, ведь
автор описывает сцену убийства его словами. Полноте, Уотсон, вы же врач,
у вас не появились сомнения, вы сразу же поверили этому признанию?

Я оторопело смотрел на Холмса, не в силах вымолвить ни слова. Между
тем Шерлок Холмс продолжал, с видимым удовольствием попыхивая трубкой:

- Смердяков - больной человек, психика его расстроена. Тому свиде-
тельство само его происхождение от сумасшедшей Лизаветы Смердяковой и
Федора Павловича, который тоже не отличался тихим нравом, будучи раздра-
жительным, взбалмошным, нетерпимым. Смердяков - типичный эпилептик, ор-
ганизм которого, и прежде всего мозг, измучен припадками. Пусть он не
падал в погреб, пусть симулировал припадок, это ничего не меняет и не
является подтверждением истинности его слов. На следующее утро его скру-
тило так, что он оказался в больнице и провел два дня в беспамятстве. И
вы, Уотсон, думаете, что я поверю в признание этого человека?

Видя мое замешательство, Холмс улыбнулся:

- Вы можете сказать, что настоящий припадок у Смердякова начался ут-
ром, то есть после убийства Федора Павловича, а до того, следовательно,
он находился в здравом уме, из чего можно заключить, что он говорит
правду. Но разве вы не знаете, что нередки случаи частичного помутнения
рассудка за два, три, четыре часа до собственно припадка?..

- Выходит, он оговорил себя?

- Нет! Он сказал правду, но ту правду, в которую верил сам. На самом
же деле он лишь внушил себе, что убил он, внушил, находясь под сильней-
шим воздействием слов Ивана Карамазова, произнесенных в их разговоре у
калитки. Смердяков хотел убить, готовил преступление, он столько раз со-
вершал его мысленно, что когда волею обстоятельств был вычеркнут из им
же созданной схемы, то горячечное сознание восстало против иного хода
событий.

Голос Шерлока Холмса действовал на меня гипнотически.

- Видимо, все происходило следующим образом, - не торопясь говорил
Холмс. - Смердяков слышит крик Федора Павловича, а потом и вопль Григо-
рия. Выждав некоторое время, он выходит в сад, видит открытую дверь,
входит. Перед ним на полу окровавленный труп Карамазова-старшего. Смер-
дяков подходит к иконостасу, забирает конверт, вынимает из него 3000
рублей, пустой конверт бросает на пол, дабы отвести подозрения от себя и
бросить тень на Дмитрия, и уходит в полной уверенности, что это он убил.
Ведь все так точно совпало с тем, что ему десятки и сотни раз мерещи-
лось.

Несколько минут мы сидели молча, пока я не рассмеялся:

- Нет; Холмс! Ваши слова - гипотеза, которая составила бы честь писа-
телю, психиатру. Но вы же признаете только факты! А их как раз у вас и
нет!

- Чем был убит Федор Павлович? - неожиданно резко спросил Шерлок
Холмс, наклоняясь ко мне.

- Пестиком, - пролепетал я, озадаченный вопросом.

- Разве?

Я потянулся за книгой, но Холмс движением руки остановил меня:

- Не трудитесь. Я вам напомню. Смердяков говорит: "Я тут схватил это
самое пресс-папье чугунное, на столе у них, помните-с, фунта три ведь в
нем будет, размахнулся да сзади его в самое темя углом". Углом, Уотсон!
Так почему же на суде фигурировал пестик? Да потому, что удары были
действительно нанесены им! И тут вы, возможно, сами того не желая, ока-
зались правы. Пестик! Вот факт, на котором базируются мои рассуждения.
Даже если бы ошиблись медики, осматривавшие тело Федора Павловича Кара-
мазова, даже если бы они не обратили внимание на то, что ранения имеют
совершенно иные характерные особенности, чем при ударе достаточно длин-
ным округлым предметом, то суд присяжных, в те времена только-только
введенный в России3, не упустил бы этой детали и исправил бы оплошность.
Но если Карамазов-старший был убит пестиком, а не пресс-папье, как ут-
верждал Смердяков, то и убийца другой. Это очевидно, Уотсон! Кстати, ла-
кей утверждал, что вытер пресс-папье и поставил'его на место. Да будет
вам известно, что уничтожить следы крови отнюдь не так просто, как дума-
ют некоторые, а потому любой человек, вооруженный увеличительным стек-
лом, сразу понял бы, в чем дело.

Я был просто обескуражен доводами Холмса, я был раздавлен ими. А он
между тем все так же методично ронял слово за словом.

- Вспомните последний разговор Смердякова с Иваном Карамазовым. Смер-
дяков находится в состоянии крайнего возбуждения, он балансирует над
бездной, имя которой - безумие. Не логично ли в таком случае допустить,
что его мучают сомнения, что остатки разума протестуют против утвержде-
ния "Я убил!". И самоубийство Смердякова - это не раскаяние, не крушение
надежд, это невозможность сосуществования в одном человеке двух поляр-
ных, взаимоисключающих Я: Я - убийца и Я - не убийца. Измученное созна-
ние лакея не выдерживает этой раздвоенности. Своим самоубийством Смердя-
ков лишает суд не обвиняемого, но свидетеля, так как нет гарантии, что
не найдется человек, который, выслушав его путаный бред, сможет разоб-
раться в истинном течении событий. Другое дело, принял ли суд во внима-