Юлиан Семенович СЕМЕНОВ

ДУНЕЧКА И НИКИТА

Повесть

- Идиоты, - сказал Никита. - Пустите, спать хочу.

Он лежал на кровати одетый. Он лег под утро, потому что всю ночь
просидел над книжками по актерскому мастерству. Голову он накрыл подушкой,
чтобы не слышать шума с улицы. Улица просыпалась рано. Дворник сонно
переругивался с милиционером и громко шаркал метелкой по сухому тротуару.
В доме напротив, на втором этаже, в третьем окне слева, мальчик в очках
садился за рояль по утрам и наяривал гаммы. Никита часто разглядывал его в
бинокль. У очкастого мальчика были короткие пальцы и веснушчатый нос.
Никита его ненавидел.

Степанов снова тронул Никиту за плечо.

- Ну? - спросил Никита из-под подушки. - Чего?

- Вставай.

- Гады вы все. Мучаете человека.

- Мы привели Дуню, - сказал Степанов.

Никита сбросил подушку, сел на кровати и стал тереть лицо. Он тер
лицо обстоятельно, разминая мышцы по системе йогов.

- Все-таки да? - спросил он.

- Что я могу поделать?

- Когда?

- Назначили на десять утра.

- Кто судья?

- Черт его знает. У тебя нет ничего выпить?

- Нет, потому что пить нехорошо, если сражаешься или когда пишешь.
Так, кажется, у Папы... А я сегодня сражаюсь. Ну-ка, стань. Колоссальный
прием... Протяни левую. Захватываю у кисти, понял? Рывок на себя, ногу
вперед с резким выбросом - и ты в партере.

- Я, милый, на галерке.

- Слушай, у меня сегодня зачет по драке, а может, еще консультация по
мастерству. Что я стану делать с Дунькой?

- Нам ее не с кем оставить.

- А как ее будут делить?

- Отстань, а?

- В холодильнике есть прекрасный квас. Хочешь? Могу выдать.

- Я хочу выпить.

- У тебя, кстати, деньги есть?

- Есть.

- Одолжи десятку.

- На.

- До, ре, ми, фа, соль, ля, си, мне спасибо, вам мерси, - сказал
Никита и пошел в ту комнату, где Надя сидела с Дунечкой.

- Здорово, сестреночка, - бодро сказал Никита и поцеловал Надю. -
Племяшечка, привет.

- А я сегодня весь день с тобой буду, - сказала Дуня.

- Мешать станешь?

- Конечно.

- Выдеру.

- Меня драть нельзя, я нервная.

- Вы оба понимаете, что творите? - спросил Никита. - Может, отложите
ваш бракоразводный про...

- Никита! - Надя показала глазами на Дуню.

- Ничего, говорите, я вас не буду слушать, - сказала Дунечка и
приложила пальцы к ушам, - я вместо этого смотреть буду.

- Пожалуйста, не отпускай ее ни на шаг, - сказала Надя, - нам просто
не с кем ее оставить, понимаешь? Никого нет, кроме тебя.

- Мама вернется послезавтра...

- Я не виновата, что все это назначили на сегодня.

Дунечка пошла в ту комнату, где у окна сидел Степанов. Она шла,
подпрыгивая на носочках.

- Смотри, - сказала она, остановившись возле двери. - Я умею на самых
кончиках, как балерина.

- Ах ты рыбонька моя, - сказала Надя и вышла на кухню.

Никита пошел следом за ней.

- Еще ж не поздно, - сказал он. - Ты ведь любишь его.

- Я его ненавижу.

- Он тебя любит.

- Он негодяй, я его видеть не могу.

- Ты без него повесишься через полгода.

- Ну и пусть.

- А как вы будете с Дунькой?

- Она будет со мной.

- Она будет без отца.

- Она будет со мной, - повторила Надя, - ясно тебе? И вообще, не суй
свой нос туда, куда не надо.

- Как с Дунькой сидеть, так <Никиток>, а как говорю правду - так <не
суй нос>. Ты - сумасшедшая.

- Сам очень хороший.

- Мне по долгу велено, я - артист. Артист обязан быть сумасшедшим,
иначе он станет дерьмом.

Никита ушел в ванную, залез под душ и задернулся занавеской. Он
плескался и повизгивал тонким голосом.

- Надька, - крикнул он, - потри спину.

Надя выключила газ, поставила медную кофейницу на стол и пошла в
ванную.

- Какой долдон вымахал, - сказала Надя, - а вроде вчера я тебя
грудного купала.

- Не подглядывай, - сказал Никита, - я тебя стесняюсь. Слышь, Надьк,
а чего ты такая красивая перед разводом стала? Влюбилась? Или страдание
делает женщину прекрасной?

- Страдание. Нагнись ниже.

- Больно дерешь!

- Не кричи. У тебя спина грязная.

- Спина - не душа, прожить и с такой можно. Слушай, а вот для вас
имеет значение, какая у мужчины фигура?

- Конечно.

- У меня ноги тонкие.

- Дурашка, - сказала Надя, - это красиво.

Она села на край ванны и заплакала. Плакала она по-детски: у нее
катилось по щекам много слез и сразу же краснел нос.

- Идиоты, - сказал Никита, - вы идиоты. Выйди, я буду вытираться.

Степанов сидел возле окна, а Дунечка танцевала посреди комнаты. Она
любила танцевать.

Степанов смотрел на дочь и вспоминал, как семь лет назад в такой же
летний день Дунечку привезли из родильного дома.

Есть разница в том, как относятся к новорожденному мать и отец. Надя
подолгу просиживала возле Дунечки - сморщенной, коричневолицей, пищащей
хриплым голосишком, - и смотрела на нее с умилением, и находила сходство:
<Уши у нее твои, и брови твои, и подбородок твой>. А Степанов смотрел на
этот пищащий комочек с осторожным любопытством, не видел никакого
сходства, но соглашался с Надей и недоуменно хмыкал: <Моя дочь...>

Люди - те же позвоночные, только высшая их форма. Волчица облизывает
детеныша, подолгу глядит на него, положив длинную морду на толстые лапы, а
волк гуляет себе по лесу, мимо слепых волчат проходит равнодушно - не
придавить бы, - и только. Волк начинает брать детеныша с собой, когда тот
делается постарше и когда мать уже не смотрит на него с такой нежностью, а
порой даже прикусит за загривок, если что не так. У зверей младенчество
принадлежит матери, зрелость - отцу. У людей - так же.

- Папочка, - спросила Дуня, - а у вас когда начнется баракоразводный?

- Что?

- Так Никита сказал.

- Не болтай, мать, ерунды...

- Ну какая ж я тебе мать, - рассудительно сказала Дунечка, - я твоя
дочка.

- Дуньк, скажи <рыба>, - попросил Степанов, закрыв глаза.

- Рыба.

- Раньше ты говорила - лыба. Ну-ка, иди, я тебя поцелую.

- Вы меня всегда целуете, когда ссоритесь.

- Смотри, какой пух тополиный летает.

- А зачем он летает?

- Весна...