Юлиан Семенов
Отчаяние
сложные годы великого противостояния, и сменивший его герой сражений в
Европе генерал Бэддл Смит передавали в государственный департамент
сообщения, которые никак нельзя было считать сбалансированными.
норм и законов, которые были записаны в их Конституции и охранялись их
прессой, Конгрессом, Сенатом, общественным мнением. Американские дипломаты,
посещавшие редкие приемы в Кремле, не отрывали глаз от того стола, за
которым стоял Сталин и его коллеги: они старались не пропустить ни единого
перемещения, ни . единого контакта членов Политбюро друг с другом; однако
налицо было дружество и доброжелательная монолитность.
прочили в члены Политбюро, прошел за год: сенсация на Западе недолговечна --
их там каждый день подбрасывают, успевай глотать. Постепенно Жукова забыли,
ибо он остался жив и даже продолжал командовать военным округом.
заключалась в том, что они по-прежнему считали всех тех людей, которые
выходили в кургузых пальто и кепках (кроме, пожалуй, Молотова и Вышинского)
следом за Сталиным на Мавзолей первого мая и седьмого ноября, единым,
сконцентрированным целым, командой, подобной тому штабу, который собирал
вокруг себя каждый президент Соединенных Штатов Америки.
в Нью-Йорке за их революционную деятельность) Сталин остался с теми, кому
верит беззаветно, как и они ему.
Ворошилов, дальше -- Жданов, Микоян, Каганович, Вознесенский, Маленков,
Берия и Суслов.
дипломатов предположила, что аппаратчик переброшен на высший пост в
Узбекистан, потому что, видимо, оттуда идет главный поток военной помощи
отрядам Мао Цзэдуна. Вопрос о том, кто победит в Китае, -- вопрос вопросов
для Сталина; не ктб иной, как Троцкий, обвинял Сталина в том, что его
политика привела к путчу Чан Кайши и разгрому коммунистов в этой
пятисотмиллионной стране...
рекламировавший то, что его дед был русским и заставил его выучить этот
язык, -- сделал довольно серьезный анализ глубинных явлений, происходивших в
Кремле.
Мавзолее, свои позиции теряет -- это "мертвые души", хотя Сталин подчеркнуто
дружески переговаривался с ними на трибуне, внимательно их выслушивал и
улыбчиво соглашался со всем тем, что они ему говорили.
шли за своим ледоколом -- будущим преемником генералиссимуса Андреем
Ждановым. Этими "младотурками" он считал члена Политбюро, заместителя
Сталина в правительстве, председателя всемогущего Госплана Вознесенского,
великолепно проявившего себя как член Государственного Комитета Обороны, и
нового секретаря ЦК Кузнецова, героя ленинградской блокады, занявшего
ключевой пост Маленкова: " кадры, армия, государственная безопасность. Им,
этим ленинградцам, противостоял Берия, введенный в Политбюро вместе с
Маленковым лишь в сорок шестом году. Теперь, однако, когда Маленков
отправился в тот регион, куда в свое время был сослан бывший вождь
Рабоче-Крестьянской Красной Армии Троцкий, маршал Берия остался один на один
в своем противостоянии могущественной ленинградской троице.
англичанином; если такая помощь и существовала, то шла она через Алма-Ату,
Монголию и Хабаровск.
узнал, что Ворошилов теперь -руководил в Совете Министров культурой; это
смехотворно -- культурой в стране руководил Жданов; в Министерстве
иностранных дел все большую cилу набирал Вышинский; постепенно и аккуратно
Молотова отводили в тень. Почему?
Жданов, нынешний "человек No 2", начал проводить свою русификаторскую
политику. По Москве пошли шутки, произносимые, впрочем, шепотом: "Россия --
родина слонов". Действительно, из установок Жданова следовало, что все
важнейшие изобретения в мире принадлежат Советам, время преклонения перед
"гнилым буржуазным Западом" прошло; два грузина в Политбюро -- слишком
много, Сталин, постоянно подчеркивавший примат русского, -- с ноября сорок
первого,-- мог пойти на то, чтобы пожертвовать Берия, вернув его в Грузию.
из Москвы, англичанин ограничился туманным комментарием по поводу того, что,
видимо, в Узбекистане, да и вообще в Азии, предстоят серьезные перемены,
если туда направлен такой авторитетный член Политбюро, каким по праву
считается Маленков, постоянно стоявший на трибуне Мавзолея вместе с
Лаврентием Берия.
мог предполагать англичанин, верно почувствовавший нечто, но незнакомый с
великим таинством византийской интриги...
изматывающий грохот двигателей, он видел только одно лицо: человека, который
приносил миску ухи и, сняв наручники, бесстрастно следил за тем, чтобы все
было съедено. Возможно, в уху мешали снотворное, потому что сразу после
этого Исаев погружался в тупое и бессильное забытье; противиться судьбе он
был не в силах уже, воспринимая происходящее отстраненно, равнодушно.
уху ему приносил русский.
это какой-нибудь власовец; я не имею права ему открываться; какое же это
было счастье, когда я добрел до нашего торгпредства, и открылся, и слышал
своих, ел щи и картошечку с селедкой, и постоянно торопил товарищей,, чтобы
они выехали туда, где ждал помощи Роумен с запеленутым Мюллером, а они
успокаивали меня, говорили, чтоб я не волновался, уже, мол, поехали; хотите
еще рюмашку; надо расслабиться; вы ж дома, сейчас мы вас довезем до порта,
тут оставаться рискованно, знаете ситуацию лучше нас, пойдете по седьмому
причалу, там вас встретят, угощайтесь, дорогой...
метров всего, стоило мне остаться одному -- и все! Я ж знал, что меня пасут,
постоянно, каждодневно, ежечасно пасут, надо было бежать сквозь этот
масляный, липкий провал портовой затаенной темноты и очутиться возле сходен
нашего корабля, а я не бежал, у меня сил не было бежать, и какой-то вялый
туман в голове до того мгновения, пока я не ощутил раскалывающий треск в
темечке, и это было последнее, что я ощутил тогда, на берегу Атлантики, в
душных тропиках, пропахших рыбой, мазутом и канатами, -- у каждого каната в
порту свой особый запах, странно, почему так?
туалет; дверь закрывать не разрешал, внимательно смотрел, как он корчился
над узкой горловиной гальюна; на корточках долго сидеть не мог, снова ломило
в позвоночнике, как до того дня, пока его не вылечила индианка, когда ж это
было? Как ее звали? Кыбы-вирахи? Или это вождь, ее муж? Ее звали Канксбрихи,
кажется, так...
разминать, потому что бумага была канцелярская,-твердая, чуть ли не картон.
судне нет пипифакса?
наручники.
-- до ухи и перед ухой-ужином; все остальное время лежал в мокром
беспамятстве, руки в наручниках, ноги повязаны, словно у коня в ночном, тело
задеревеневшее, лишь изредка сведет судорогой икры, но он воспринимал эту
судорогу как благо, свидетельство того, что жив, что происходящее не бред, а
явь, самая что ни на есть реальность...
брюки не держались на нем -- от жары похудел; попросил дать ремень.
накажут...
ледяным, искристым холодом.
который превратился в мокрую, пропахшую потом и мочевиной труху, бросили
пару байковых одеял. На одном из них он обнаружил выцветшее клеймо: "т/х
Валериан Куйбышев".
эти годы, чему запрещал себе верить, что постоянно рвало сердце, -- правда.
когда семнадцатилетним впервые переступил порог Смольного в Октябре. Он в