ИЛЬЯ АРТЕМЬЕВ
УДДИЯНА или ПУТЬ ИСКУССТВА
будет неудовлетворен, не обнаружив здесь очередного Учения, поклонник
мистического детектива найдет слишком простой фабулу; достанется и
читателю-эстету. Надеюсь, эта книга не станет на полку рядом с томами,
пугающими весом и жестким переплетом. Здесь звучат многие голоса: некоторые
принадлежат мне, некоторые - другим людям, упоминать которых было бы,
наверное, некорректно. Много здесь неправды и вымысла, но таковы законы
жанра. Скорее всего, перед вами - бульварное чтиво; если настроиться на эту
волну, можно смело получать удовольствие.
курсе филологического факультета ХГУ. Я бы хотел назвать их, как у Толкиена,
приключением; они в корне изменили мою жизнь. В ту пору уже два года, как я
рассорился с родителями, и жил в общаге истфака, представлявшей, как
водится, большой сумасшедший дом. Наряду с историками, у нас обитали
иностранцы: и студенты, и самый разнообразный интернациональный сброд; я
уверен, большинство из них не имело прописки и принадлежало к категории
"нелегальных мигрантов".
очень скоро снова наполнялась разноязычным шумом, заунывной восточной
музыкой и неистребимым ароматом карри, который, казалось, впитался в самые
стены, ветшавшие день ото дня.
праздников. Русскоязычное население разъехалось по домам. Я наслаждался
отсутствием соседей, цветущей листвой, пивом и абсолютным бездельем. Однажды
утром меня разбудил отчаянный вопль. Он несся по коридору на одной высокой
ноте, пронзительный и жуткий. Так, наверное, могла кричать девушка
понимая, я вскочил и бросился в коридор. То, что я увидел, превзошло все
возможные ожидания: два араба тащили на руках по коридору обезумевшую от
ужаса козу! Она верещала, предчувствуя, вероятно, скорую страшную смерть,
тем паче, один из мучителей размахивал у нее перед носом тонким сверкающим
ножом.
ее в "умывальник"; повинуясь непонятной силе, я устремился вслед за ними.
Сцена будущего кровопролития притягивала меня; где-то глубоко внутри
зашевелился древний инстинкт убийства - наверняка, нечто из дедушки Фрейда.
Арабы, весело перемигиваясь, совершенно не обращали на меня внимания. Они
втащили козу в умывальную комнату с облупившейся плиткой и разбитым полом.
Тот, что выглядел постарше, открыл кран в плоской напольной раковине; вода с
силой ударила в эмалированное днище и загремела. Коза прекратила кричать и
оцепенела от ужаса.
выражение, из приоткрытого рта тонкой струйкой бежала пена, желтые зубы
торчали наружу. С восхищением и ужасом я наблюдал, что будет дальше.
напротив ревущей струи. Один из них поднял нож и забормотал что-то по-своему
невнятной скороговоркой на ухо животному. Казалось, оно успокоилось. Араб
поднял голову, быстро взглянул на меня и полоснул козу по горлу. Я судорожно
проглотил слюну.
потоком, закружилась в водяном смерче. Обнажилась алая гортань. Мучители
были спокойны и сосредоточены. Коза подергалась еще некоторое время и
успокоилась навсегда.
затем один из них достал из кармана моток веревки и полез подвешивать труп к
трубе, проходившей под потолком, а другой сбегал за тазиком, который
поставил внизу.
шкуру возле голеней и начал осторожно снимать ее. Мне, наконец, стало дурно.
Я присел на подоконник и продолжал смотреть, как заколдованный. Освежевав
козу, арабы занялись ее внутренностями. Покопавшись в кровавом месиве, один
из них извлек какой-то сгусток, весело сказал мне: "Яиц", и бросил это в
тазик со звонким шлепком. Затем, вырезав еще дымящуюся печень, он отрезал от
нее маленький кусочек, посолил и молча протянул мне. Словно повинуясь
безмолвному приказу, я протянул руку к еще живой плоти и отправил ее в рот.
Вкус был отвратительный, но я сжевал печень и через силу проглотил ее, а
затем нетвердым шагом вышел в коридор.
спиной послышались мягкие шаги. Я обернулся. Араб, свежевавший козу, стоял
рядом и протягивал мне руку.
Сарандева в страну, которая сейчас называется Афганистан, пришел человек по
имени Хазрати Бурх.
родине. Он прожил несколько лет в долине Шахраб, а потом во сне ему явился
Аллах и повелел странствовать. Бурх побывал в Египте и в Индии, а затем
поселился в Оби-Хингоу - это у вас в Таджикистане.
кустарником.
построить новое, но у пастуха не было ни еды, ни помощников. "Пойди в горы,
- сказал ему святой, - увидишь дикого козла, назови ему мое имя, и он пойдет
за тобой". Он взял с собой козла, а потом пошел в селение и сказал, что
встретил великого святого. Из мяса пастух приготовил шурпу, которой накормил
несколько сот человек. С тех пор в честь Хазрати Бурха мы приносим в жертву
козла, но в этот раз удалось достать только козочку.
жизни в такой день. Возможно, она вернется сюда в человеческом обличье.
усмехнулся Халид. - Важно то, что ты попробовал частицу жертвенного мяса.
праздник.
видел впервые. Это был невысокий сухощавый мужчина лет тридцати, гибкий и
подвижный, с густой растрепанной шевелюрой. Одет он был весьма
непритязательно: длинная поношенная футболка, старые джинсы с латками,
вьетнамки. Впрочем, Халид не производил впечатление человека бедного - его
облик светился каким-то внутренним достоинством и силой. Внешне он ничем не
отличался от своих земляков, разве что черты лица были по-европейски
правильными: тонкий прямой нос, округлые скулы, красивый, чуть вытянутый
подбородок. Миндалевидные глаза были совершенно лишены того маслянистого
похотливо-сытого блеска, который часто встречается у восточных народностей:
евреев, арабов, индусов. Они смотрели ясно и твердо; я бы назвал этот взгляд
поэтически - неомрачимым. Словом, Халид, еще недавно копавшийся в разверстом
козьем брюхе, понравился мне и даже заинтриговал.
общежитской клетушке набилось довольно много народу. Мебель отсутствовала
совсем, вместо нее по стенам висели ковры. Пол был застлан стареньким
паласом и матрацами, а гости сидели по-турецки на больших и маленьких
подушках. Халид посадил меня в углу и велел чувствовать себя как дома.
Кстати, он замечательно и почти без акцента говорил по-русски; его можно
было принять за сильно обрусевшего азербайджанца. Гости лопотали по-своему,
мало обращая внимание друг на друга. Я заметил здесь не только арабов; по
крайней мере, это были люди Полумесяца, но из очень разных племен или колен.
Руководил столом пожилой лысеющий господин, одетый в дорогую национальную
одежду. Он большей частью молчал и лишь изредка что-то шептал на ухо
сидящему рядом молодому человеку - компаньону Халида по убиению жертвенной
козы. Сам Халид сидел рядом со мной - казалось, он имеет весьма отдаленное
отношение к происходящему.
бедная тварь. Председатель трапезы сделал знак рукой, и все умолкли. Хриплым
величественным голосом он начал декламировать какие-то стихи или молитву,
возможно, молитву Хазрати Бурху. Публика почтительно молчала, лишь некоторые
бормотали текст вслед за ним. Наконец, он умолк, и гости накинулись на еду.
Я получил свою порцию; блюдо было пряным и сытным. Мысленно я возблагодарил
козу, но, вспомнив о куске живой печени, едва не выдал все наружу. Появилось
вино в круглых оплетенных лозой бутылях. Гости выпили и развеселились еще
больше. Халид трапезничал молча, бросая короткие взгляды то на меня, то на