Жорж Сименон
Исчезновение Одиль
будильника. В доме их было двое таких - с распорядком дня, налаженным, как
ход часового механизма.
должно быть, поглощал в столовой огромную чашку кофе, - весь свой завтрак, -
прежде чем отправиться на утреннюю прогулку.
задрожал его светящийся диск, который менял свое местоположение в
зависимости от времени года.
Небо даже не было пасмурным, разве что несколько облаков медленно скользили
по его голубому фону, как паруса по морю.
В столовой никого не было. Его прибор лежал на столе, так же как и прибор
его сестры, но Одиль вставала гораздо позднее. И позднее же, около
одиннадцати часов, прикажет подать себе завтрак наверх их мать.
джемом?
Коротконогая, приземистая, она, несмотря на свои шестьдесят четыре года,
сохранила свежее, молодое лицо, и у нее была привычка брюзжать в полном
одиночестве на кухне.
пойти крахом, возвращала каждую вещь на ее место.
которой был особенно привязан. С незапамятных времен вилла называлась "Две
липы". Сейчас осталась только одна; она была наполнена игрой света и тени,
пением птиц. Лишь несколько листьев начали желтеть.
заменили березами.
две машины, невозможно было поверить, что находишься в самом центре Лозанны.
Участок с домом окружала низкая каменная стена, и решетка ворот из кованого
железа никогда не закрывалась.
наполовину заросшую темным кустарником. Затем, с непокрытой головой, надев
только куртку из потертой замши, он направился к гаражу в глубине сада,
чтобы взять там свой мопед.
занятия по статистике гуманитарных наук.
курсе. Он надеялся затем сдать экзамены на кандидатскую степень.
помещениях юридического факультета проводились занятия по социальным наукам
и психологии.
Прибор сестры был еще там.
спать. Даже когда она никуда не уходила из дома, Одиль допоздна засиживалась
в гостиной у телевизора или же читала все, что попадало ей под руку, -
случалось, что и комиксы, хотя ей уже исполнилось восемнадцать, - и
укладывалась спать, лишь когда валилась с ног от усталости.
их, чтобы сесть обедать. Отец, тот ложился спать рано, и сейчас уже был
наверху в своем кабинете и спокойно работал. С ним можно было увидеться лишь
за обеденным столом. Он сломал перегородку на третьем этаже, превратив
мансарды в одну просторную библиотеку, где после обеда устраивал себе сиесту
на старом малиновом диване.
место и теперь уже освещало другие стены. На своем рабочем столе он нашел
письмо и с изумлением узнал почерк сестры. Он распечатал его со смутным
беспокойством. Одиль всегда была непредсказуема, и от нее можно было ожидать
всего.
Однако накануне вечером Одиль не ужинала дома. Такое случалось часто. Она
приходила и уходила, ни перед кем не отчитываясь, нередко возвращалась в три
часа ночи.
разобрана. Ни следа привычного беспорядка.
вернешься к обеду домой, и мне кажется, я вижу, как ты недоверчиво изучаешь
почтовый штемпель. Потом ты бросишься ко мне в комнату и обнаружишь, что она
пуста. В этот момент я буду уже далеко".
люди, особенно если речь шла о членах ее семьи, и нужно признать, она редко
ошибалась.
варьировалось: их могло быть две или четыре в какой-нибудь "т", а некоторые
буквы было практически не разобрать, к примеру "I", которое можно было
принять за "I".
шесть часов вечера накануне. С вокзала? Вполне возможно, поскольку она
заявляла, что, когда брат прочтет его, она будет уже далеко. Однако уехать
означало для Одиль отправиться в Париж, хотя она и была там всего раза
четыре, но считала, что это единственное место, где можно жить.
мирилась, поскольку ей не оставалось ничего другого.
тяжело расставаться. Я бы, конечно же, поцеловала тебя перед отъездом, но
боялась, что мое волнение окажется чересчур велико и я разрыдаюсь. Потому
что, видишь ли, путешествие, в которое я отправляюсь, долгое-предолгое,
самое долгое, которое только можно выбрать.
безразличны, хотя папа, может быть, такого и не заслуживает.
знаю, обрел ли он в этом счастье, но некоего душевного спокойствия он
достиг.
Он отмеряет свои бокалы красного вина так, чтобы не терять самообладания, и
лишь один человек в нашей семье по вечерам может знать, что он-таки выпил
свои две бутылки "Доль".
стакан, часто поглядывает на часы.
дома, из-за которой мы задыхаемся, и я не знаю, как тебе это удается.
Наверное, ты сильный. На твоем месте, будь я парнем, я бы давно уже была
далеко отсюда.
поддалась капризу. Я давно уже помышляла об этом уходе. Окончательном уходе.
Я прощаюсь не только с домом, но и с жизнью, которая становится для меня все
более и более невыносимой.
исчезновения. На него едва ли кто обратит внимание, разве что ты, но у тебя
есть твоя работа, которой ты так увлечен. Тебе с этим страшно повезло. Мне
вот ничего не интересно. Жизнь как мутноватая вода, ни горячая, ни холодная,
а теплая, как та, в которой моют посуду.
не нашли и чтобы в любом случае меня нельзя было опознать.
и многие из них кажутся мне приемлемыми. Я еще не выбрала. Дам себе денька
дватри на то, чтобы окончательно определиться.
незатейливым эгоистичным существованием, что для него очень скоро все
вернется на круги своя.
она удовольствуется тем, что вздохнет: "И подумать только, а ведь мы все
сделали для этого ребенка! Я всегда утверждала, что с ней не все в порядке".