Петер Жолдош.

Возвращение "Викинга"

OCR: Wesha the Leopard

Бонги бежал впереди. Вдруг он нелепо взмахнул руками и упал. Краем
глаза я успел заметить, как он пытается подняться с перекошенным от
боли и отчаяния лицом. Я не мог ему помочь. За моей спиною все ближе,
все отчетливей раздавались угрожающие крики плоскоголовых.

Стыдно признаться, но я малодушно обрадовался несчастью Бонги - до
реки еще ох как далеко, а мы, убегающие, выиграем несколько
драгоценных минут. На какое-то время Бонги задержит преследователей. Я
заранее знаю, как это произойдет. Передние остановятся около Бонги и
подождут отставших. Все вместе, плоскоголовые спляшут ритуальный
танец, потом по знаку шамана Вру обрушат на голову несчастного
дубинки...

Мы убежали утром. Мчались, не выбирая дорог, сквозь заросли
папоротника и колючего кустарника, перепрыгивая через колдобины и
карабкаясь по склонам оврагов, все натужнее дыша и все чаще
спотыкаясь. Не повезло и Леле - он наткнулся на удава. Бедняга истошно
завопил, когда мощные, пружинистые кольца грубо обхватили его, ломая
слабые человеческие ребра. Мы с Ного попытались было освободить Леле
от смертельных объятий, но тут, привлеченные криком, снова показались
преследователи.

Мне все труднее бежать. Сердце, кажется, вот-вот лопнет. Перед
глазами колышутся радужные круги, но я понимаю, что остановиться -
значит умереть. Впереди среди кустов маячит широкая спина Ного. Мы
остались вдвоем... Вниз по склону холма бежать легче, но дальше опять
заросли. А в голове одно: быстрее добраться к спасительной реке.
Тяжелый, массивный, внешне неуклюжий Ного бежит легко. Если из нас
двоих кто-то и обессилеет, это будет не Ного. Похоже, он не понимает,
что без меня нет смысла бежать. Он не управится с плотом. Житель
джунглей, он боится большой реки. Но другого пути у него нет.

Снова пошли лужи. Кончается одна, начинается другая. Мы с шумом
разбрызгиваем зеленую воду. Крокодилы, шокированные нашим вторжением,
не успевают сообразить, что нами можно пообедать. Пока они приходят в
себя, мы уже мчимся через соседнюю лужу. Надеюсь, что наших
преследователей эти твари не проворонят.

Очередная лужа оказалась достаточно глубокой, и Ного проваливается
с головой. Он отчаянно барахтается в тинистой воде, брызги летят во
все стороны. Мысль о крокодилах - вот они, почти рядом, - придает ему
энергии. Ного успокаивается, почувствовав под ногами твердое дно. Ного
очень боится крокодилов, но куда сильнее боится преследователей. Что
крокодил! Хрясь - и готово, и никаких мучений. А вот когда к тебе
тянутся сотни рук с растопыренными пальцами и оскаленные зубы готовы
рвать тебя по кускам, это страшно. Бегущие по следам людоеды считают,
что изрядно пропотевшая человечина - непревзойденное лакомство.
Гурманы!

Я вскарабкиваюсь на высокий берег и в изнеможении валюсь лицом
вниз. Чувство опасности не позволяет мне передышки. Ноги еле держат.
Пытаюсь успокоиться, осматриваюсь вокруг. Позади, на склоне холма,
темным пятнышком лежит Бонги. Он затаился в надежде, что людоеды
пробегут мимо. Людоеды - смерть. Мне тяжело смотреть на него, и я
поворачиваю голову в другую сторону. Скалистый обрыв передо мной -
берег реки. Внизу катит волны, вспоротые множеством порогов, Великая
Река, наша река. Но мы еще не у цели. Если посмотреть вниз по течению,
увидишь желтую полосу, заросли бамбука. Там наше спасение. Там наш
плот. Отсюда еще не видна пальма, растущая двумя стволами из одного
корневища. В двух-трех десятках метров от пальмы, в бамбуковых
зарослях, спрятан наш плот. А до пальмы не меньше трех километров. А
заросли все гуще, и все больше луж. Нам, беглецам, тяжело, но и тем,
кто за нами гонится, не легче.

Ного толкает меня, и я, повернув голову, снова вижу их, кровожадно
орущих в предвкушении пиршества. Пока дикари взбирались на холм, они
приумолкли, а как только оказались на вершине и увидели нас, подняли
вой. Я посмотрел в сторону холма, на котором остался бедный Бонги, но
не увидел его. Ного схватил меня за руку и потащил в заросли. И опять
этот сумасшедший бег сквозь колючий кустарник, перепрыгивание через
рытвины, барахтанье в лужах; и сердце, болью распирающее грудь, и
оранжевый туман перед глазами...

Все! Больше не могу! Мною овладевает безразличие. Сейчас вот
свалюсь - и пусть окружают меня, пусть разрывают на куски. Это выше
моих сил - столько бежать!

А гладкокожий говорил, что в устье Великой Реки... Мысли начинают
лихорадочный танец в моей отуманенной голове. Колючая ветка остро
хлещет меня по лицу, словно хочет привести в чувство. И я опять
понимаю, что надо бежать и ни о чем не думать, потому что это бег
смерти. Бег? Какой же это бег! Паническое передвижение на
подгибающихся ногах - разве это бег? А Ного все чаще останавливается,
нетерпеливо перебирает ногами, поджидает меня - и никакой усталости! Я
превратился в сгусток усталости, в сердце, гудящее кровью; в легкие,
что захлебнулись густым, горячим воздухом. Преодолевая свинцовую
тяжесть в ногах, бросаю взгляд на отдаленный холм, где остался Бонги.
Живому или мертвому, ему хорошо, а жаждущие моей крови вот-вот
появятся за моей спиной. Они промчались сквозь заросли и сейчас,
наверное, столпились перед большой лужей, где затаились ошарашенные
нами крокодилы. О милые, славные крокодилы! Зубастые, станьте нашими
заступниками!

Опираясь на Ного, я не дышу, а шумно хватаю воздух запаленным ртом.
Далеко ли еще бежать? Мы окружены высокими зарослями, пространство
сузилось, Ного тянет меня за руку. В этот миг откуда-то, скорее всего
со стороны большой лужи, доносится отчаянный вопль. Неужели Великая
Мать-Крокодилиха услышала мою молитву и схватила рискнувшего пересечь
лужу? Если так, остальные поостерегутся, пойдут в обход - и мы получим
выигрыш во времени.

Наконец-то я вижу нашу пальму! До нее, наверное, еще километра
полтора, и я уверен, что дикари нас не догонят. Немного прихожу в себя
и указываю рукой на пальму. Ного, улыбаясь, кивает головой, и мы
продолжаем свой путь.

Теперь нас окружает тишина. Знойный послеполуденный воздух
неподвижен, над кустами и лужами дрожит марево. Оно успокаивает и при
этом с новой силой наваливается усталость. Донимает жажда. Во рту
такая сухость, что язык, кажется, превратился в комок сухой глины,
нажми зубами - и он рассыплется в сухую пыль... Меня охватывает стыд,
затем досада от того, что я физически не подготовлен для такого
испытания, какое теперь выпало на мою долю. В отличие от плоскоголовых
я не способен бежать с утра и до полудня по дикой местности. Я
убедился, насколько плоскоголовые выносливее меня. И что мне моя
хваленая сила воли, если я беспомощно повисаю на шее Ного. Он даже не
чувствует моей тяжести, одни кожа да кости, ветер подует - и я взлечу.

Стоило мне подумать о ветре, таком желанном в душных зарослях, как
он объявился, - сначала пошевелил листву на высоких деревьях у реки,
затем прошелестел в зарослях и обдал нас прохладным дыханием речных
волн.

Я не сразу понял, почему Ного не радуется прохладе и что за тревога
появилась в его глазах. Он потянул воздух широкими ноздрями, резко
обернулся и посмотрел в заросли, а меня поразила неприятная догадка:
дикарям незачем искать наши следы, их обоняние не хуже, чем у волков,
и этот приятный ветерок, дующий в их сторону, выведет их прямехонько
на нас. Теперь хищники не потеряют своих жертв. Я снова оказался в
когтях страха, но испугал меня не призрак ужасной смерти, а то, что
снова надо бежать. Бежать, мучительно преодолевая слабость в усталых
суставах и задыхаться от болезненного перенапряжения. Все, что угодно,
только не бег! Я хватаю Ного за руку, пытаюсь придержать его, что-то
объяснить ему, - а что я мог объяснить! В это время нас обнаружили
преследователи.

Я бегу, стараясь не отстать от Ного, а страх, который обычно
отупляет, в этот раз не лишил меня способности мыслить. Я бегу,
поскольку меня понуждает к этому инстинкт самосохранения, сработал
рефлекс древних предков - на преследование отвечать бегством.
Естественно, хищников толкает в погоню рефлекс преследования. Страх,
до сих пор парализующий мою волю, вдруг отошел на задний план, в
глухой угол сознания. Вот Ного. Он бежит впереди меня, он на сотни
тысяч лет моложе, причинные связи в его мозгу проще: днем - хорошо,
ночью - страшно, плод - съесть, дичь - убить, змея - бояться,
опасность - бежать.

Но если я не выдержу, свалюсь в ближайшей луже, тогда поторопитесь,
крокодилы! Я ненавижу людоедов - они вынуждают меня бежать; желанный
ветер мне ненавистен - он помогает людоедам гнаться за мной. Но стена
бамбуковых зарослей все ближе; правда, мы не можем бежать к ней
прямиком, потому что должны бежать сначала к пальме, а пальма - левее,
а слева, нам наперерез, бегут преследователи... Между нами залитая
водой, кишащая крокодилами пойма. Кусты здесь низкорослые - и мы
хорошо видим друг друга, беглецы и преследователи. Пойма, вдоль
которой мы бежим, заканчивается возле пальмы. Мы спасены, если
доберемся к ней первыми. Наш путь буквально усеян крокодилами. Они
лежат на песке с разинутыми пастями, ужасно уродливые чудища. Нам