Гай Юлий ОРЛОВСКИЙ

РИЧАРД ДЛИННЫЕ РУКИ

Опасно подолгу смотреть на небо. Из привычного купола с серебряными гвоздиками оно превращается в нечто таинственное, капризное и по отношению к человеку не слишком дружелюбное. Это на собственной шкуре, вернее, коже ощутил Дмитрий, конформист и циник, любитель кино и компьютерных игр, короче, дитя своего века, перенесенный неизвестными силами в почти натуральное средневековье, снабженное для остроты ощущений гражданской войной, золотоволосой принцессой, рыцарями, колдунами, гарпиями, монстрами, оборотнями и прочими прелестями. Кому и зачем понадобился он в этом странном мире? Что ему предстоит совершить? Не сделал ли он ошибки, выступив, поддавшись душевному порыву, против сил, способных вернуть его домой?

Глава 1

На экране разбитые вдрызг машины сменяли окровавленные тела жертв, суетящиеся фигуры спасателей, панорама перекрестка. Очень сексуальная телеведущая, умело накрашенная, с рекордно вздернутыми тончайшими арками бровей, что отличало ее от прочих стандартных телевизионных куколок, строгим голосом, что делало ее еще сексуальнее, перечисляла тех, кто не успел затормозить, рассказывала, кто как врезался, сколько из машин вытащили убитых и кто откинулся по дороге в больницу.

На широком экране с разверткой в сто мегагерц вообще очень хороши все эти сцены с выламыванием дверей, а четыре колонки со звуковой платой от "Saund" в точности передают скрежет раздираемого металла, стоны и предсмертные хрипы.

Сейчас в СМИ конкуренция, операторы лезут друг другу буквально на головы, стараясь не пропустить кадр. Вон, например, мужик в машине завалился на руль, ему баранкой вогнуло грудь. А женщину на соседнем сиденье после удара о лобовое стекло отбросило обратно. Она лежит с запрокинутой головой, лицо в крови, сломан нос и нижняя челюсть, а левая щека распорота чем-то острым так, что прямо из щеки в кровавую щель торчат зубы.

- А зубы фарфоровые, - заметила Алина.

- Металлокерамика, - возразил Анатолий. Вспомнил, что обещал с Алиной больше не спорить, себе дороже, поспешно согласился. - А может, и фарфоро - вые. Во всяком случае, не натуральные. Слишком ровные и белые.

Владимир подошел, заглянул с ленивым интересом.

- Чем это ей щеку так?

- Подставкой для мобильника, - сообщил Анатолий. - Они щас с голоса, руками лапают только лохи.

Особый металлический треск из динамиков, на экране двое крепких мужиков вскрывают искореженную машину, как консервную банку. За дверцу зацепили крюком, трос натянулся, народ разбежался, только мужественный оператор отступил всего на шаг. То ли фанат профессии - такие ради кадра лезут и под бомбы, - то ли по опыту знает, что ни трос не сорвется, ни дверью не достанет.

Затрещало, хряснуло. Отвратительный скрежет, дверца аккуратно отогнулась. Двое спасателей быстро и умело вытащили водителя. Вместо лица кровавое месиво, а грудь в самом деле пробита рулевой колонкой едва ли не до позвоночника. Один спасатель подал условный знак, и врачи из "Скорой" продолжили курить, прислонившись к высокому боку машины.

- Ага, - сказала Алина радостно, - этого в морг! Спорим, что сегодня убитых будет больше, чем вчера?

- Подумаешь, - возразил Анатолий, - сегодня ж пятница!.. Конечно, сегодня убитых будет больше.

- А какой вчера дождь лупил? И асфальт скользче, чем сегодня!

Женщину вытаскивали с предосторожностями. Даже врачи отбросили сигареты и подошли ближе. Как только окровавленное тело показалось из машины, санитары переложили его на носилки, бегом понесли к фургону с большим красным крестом.

Тут же на экране появился перекресток Профсоюзной с Дмитрия Ульянова: три машины всмятку, одну выбросило на обочину, перевернуло. Телекамера ухватила денежный момент, когда через выбитое окно, прямо по торчащим осколкам стекла острым как бритвы выбирается обезумевший человек с окровавленным лицом. Скула срезана, глазное яблоко вывалилось из раздробленной впадины и болтается на щеке.

Блеснуло, на экране появилась розовощекая кинозвезда и начала показывать, как именно она использует тампакс, и щебетать, почему предпочитает именно эту фирму. Анатолий взвыл: всегда реклама на самом интересном, схватил пультик и сердито ткнул в сторону телеэкрана. На первом канале фильм: президент фирмы трахает секретаршу, на втором - лихой ковбой заходит в незнакомый дом, просит напиться и, увидев незнакомую женщину, лезет под юбку. Понятно, тут же коитус. На третьем канале мужичок с солидным брюшком трахает племянника, на четвертом - школьник учительницу, на пятом - немецкий бюргер соседскую козу.

Анатолий фыркнул: перебрали с сексом, можно объесться и сладостями. Даже я, к современному телевидению привычный, решил, что уж очень не то. Сразу же начинают бурно дышать, извиваться, страсти-мордасти, хотя на самом деле все настолько рутинно, хоть со знакомой, хоть незнакомой, что думаешь о чем угодно, только не о том, что делаешь, будто живешь отдельно от тела.

- Какая цветопередача, - сказал Анатолий с завистью, - ты даешь! Сто мегагерц?

- И по вертикали, - сказал я, - и по горизонтали. Зря, что ли, я брал с дэвэдэшником?

- DVD отмирает, - сообщил Анатолий. - Сейчас умельцы наловчились брать видеокассеты и перегонять в MPEG-4 на простые болванки для сидюков. В сто раз дешевле! А качество то же.

- Ну да, - возразил я, задетый за живое. - Так тебе DVD и отомрет! Оно даже не развилось как следует. Ну кому пока нужны лазерные диски на семнадцать гигабайт? Что на них записывать? Все библиотеки мира поместятся на одном...

Анатолий со вкусом начал расписывать новые возможности программ, а на экране все сменялись телеканалы, - мой ящик берет их две сотни, - мелькали женские лица, пистолеты, бешено мчащиеся автомобили, постели, голые задницы, снова автомобили, опять задницы... Изображение было настолько неотличимо от реальности, что, когда неожиданно в экран плеснула морская волна, я чуть не отшатнулся. Алина сказала торопливо:

- Давай обратно. Щас рекламная пауза кончится. Интересно, тот вылез из машины?

- Вряд ли, - сказал я. - Лобовой удар...

- А почему наши не взрываются? - спросила Алина обиженно. - В американских фильмах машины всегда ба-бах! Да так красиво, будто не легковушки, а цистерны с бензином. Даже с напалмом. По нескольку раз бабахают.

Анатолий торопливо щелкал, телеканалы сменялись с такой скоростью, что мы едва успевали увидеть картинку.

- Давай обратно, - сказал я, как глухому.

- А какой был канал? - спросил Анатолий.

- Ну ты и лозер!

- Непривычный я, - сказал Анатолий, оправдываясь. - У меня всего двенадцать каналов. Всегда успеваю простым перебором... Черт, как неудачно! Да нет, тот мужик наверняка откинул копыта.

- Там осталась еще половина передачи, - уличила Алина.

- Нет, такую рекламу дают под конец, - сказал я. - А мужика могут спасти. Если "Скорая" успеет... А что глаз вывалился, так не вытек же! Обратно вставят. Сейчас и не то делают.

Один Борис даже не повел глазом в сторону экрана. Перед ним мерцал свой, в просторечии называемый то монитором, то дисплеем. А сам Борис, согнувшись в "компьютерном" кресле, с наслаждением расстреливал из бластера мечущихся по экрану полигонных монстров. На него бросались из-за каждого угла, прыгали с крыш, выскакивали из люков, расщелин, но крестик прицела находил их всюду. Иногда на экран плескало красным, это драли самого Бориса, он шел от "первого лица", и тогда его пальцы спешно тыкали в "горячую клавишу" аптечного пузырька.

Анатолий посмотрел, сказал с интересом:

- Графика обалденная. А как AI?

- Противника? - спросил Борис. Анатолий хмыкнул.

- Не твой же! Твой на точке замерзания, знаю. Иначе занялся бы пошаговыми. А эти - для спинно-мозговиков.

- Сам ты... В пошаговые надо сутками, а тут побомблю минут десять, засейвлюсь и пойду спать. Или работать.

- Да ладно тебе, работник. Знаю твои работы. Покажи, какой ты с виду.

Борис с неохотой вышел в консоль, на экране появился дюжий молодец, как две капли воды похожий на молодцев с плакатов строителей коммунизма. Еще такие ехали на БАМ, а еще раньше - покорять целину. Головка крохотная, зато плечи, руки, кулаки, грудь...

- Хорош, - определил Анатолий. - Это на тебе мифриловая броня?

- Нет, - сообщил Борис гордо, - уже самого бога. Правда, какого-то мелкого, но все-таки получше мифриловой. У меня тридцать второй лэвэл!

- Ух ты... Правда, говорят, Вортекс своего прокачал до девяностого... Смотри, слева!

Борис чертыхнулся, с испугу принялся палить в белый свет. К счастью, из-за дальних кустов появился монстрик совсем слабый, Борис все-таки его завалил, хотя куклой на экране руководить куда труднее, бывалые игроки предпочитают "вид из глаз". Не так красиво, зато проще в управлении.

Он переключил на привычное "от первого лица", двинулся дальше по развалинам. Я некоторое время наблюдал через плечо за сражением на экране. Графика в самом деле дивная, пришло время новой версии 3D Мах, но с монстрами переборщили. Недаром все первые места в десятке самых продаваемых игр захватили сражения людей с людьми. А то и вовсе не сражения, а строительство, интриги... Лишь на девятом или десятом месте игрушки с монстрами.

- Вон слева, - подсказал Анатолий.

Крестик бластера нацелился на кусты. Монстр выскочил с ревом, огромный как медведь, на задних лапах, четыре руки, все с дубинами, идет медленно, иначе игры не будет: в ближнем бою сомнет сразу, из двух динамиков несся треск пулеметных очередей. Из груди монстра плескали красные струи, он покачивался, но двигался и двигался, в левом углу экрана медленно уменьшалась синяя полоса его "жизни"... Борис наконец начал пятиться, продолжая стрелять, потом патроны кончились, он стрелял из двустволки, а когда расстрелял и те, выхватил пистолет... и тут уперся спиной в стену.

- Стреляй! - кровожадно завопил Анатолий. - Успеешь!

Монстр ударил, в нижнем углу красная полоса жизни Бориса сократилась на четверть. Он судорожно нажимал спусковой крючок, пули впивались прямо в морду, монстр ударил еще, еще...

- Ну!

Монстр замахнулся для последнего удара, но тут синяя полоска подошла к концу и... оборвалась. Он взревел страшно, с неба полыхнули молнии, земля затряслась. Монстр обрушился навзничь, земля дрогнула еще раз.

Борис дрожащей рукой вытер пот со лба.

- Фу, - сказал он потрясение. - Не ожидал. Все так легко шло, что я забыл сэйвиться.

- Лозер, - сказал Анатолий со вкусом.

- Еще какой, - согласился Борис покорно. - Нет, ну каков гад, а?

- Еще бы чуть...

- Пришлось бы переигрывать почти с начала!

- То был босс уровня, - предположил Анатолий.

- Или там дальше ребята все круче и круче, - сказал Борис.

Я смотрел на монстра равнодушно. Я не фанат игр, я больше по фильмам, в них монстров строгают лучше. Там такие рожи, что поначалу вздрагивал, но человек привыкает ко всему. И быстро. Особенно, когда с монстрами перебор, в каждом фильме десятки. И только какие-нибудь компьютерные штучки привлекают внимание, да и то ненадолго.

Алина разделась донага и сидела, раздвинув полные ноги, наискось от Бориса. Тот уже засэйвился и переключился на покер, шел на огромный риск, но если удастся подобрать одну-единственную карту, то у него на руках полный стрэйт, красотка на экране вынуждена будет сбросить не только легкое платьице, но и трусики, ибо в банке ставка на две раздевальные позиции.

- Эй, - позвала Алина со смешком, - я здесь, не там!.. И уже без каких-то дурацких трусиков.

Борис отмахнулся, не поведя и глазом. Я посмотрел на Алину, перевел взгляд с ее сочных грудей на окно, герметичное, с тремя слоями глушителей, чтобы смягчить шум улицы. Хорошая подруга, но секс - это привычно и неинтересно. Все, что можно было придумать, уже перепробовали с нею. Все вообще-то прес - ненько. А всякие острые специи вроде ревности, тайности и прочие разжигатели интереса заботливо убраны современной моралью. А в самих отношениях новое принципиально невозможно, слишком невелик набор. В то же время в играх и передачах всегда есть что-то новое, как вон в "Дорожном патруле". И разбиваются все круче, и машин крошится все больше, и операторы наловчились успевать чуть ли не за миг до аварии...

У меня на харде около сотни игр, но большинство - старье. Все новье - на дисках. Сейчас выходят очень навороченные, с суперграфикой, сумасшедшей играбельностью... Я прошелся взглядом по полочкам. Теперь уже и промышленность наловчилась делать так называемые "компьютерные столы". Не ахти какое чудо, зато предусмотрены полочки под слимы, пластмассовые коробочки для лазерных дисков. И вот на двух полочках плотными рядами игры, как раньше точно так же стояли сборники поэзии, всякие булгако-вы да Набоковы.

Вот знаменитый Hitman, игра про наемного убийцу, вот рядом крутая игра с наворотами и спецэффектами о вампире, вон еще про вампира, а дальше про оборотня. Разница невелика, во всех трех я должен подстерегать прохожих, убивать, пить кровь, а когда наберу пару уровней, смогу вырывать их сердца и пожирать, а когда стану круче, буду пожирать людей уже целиком. Все сделано эффектно, когда кровь плещет, к примеру, на стену, то не остается красным пятном, а медленно сползает на землю, все по законам тяготения. А жертвы вопят так, что мороз по коже. Особенно жалобно вопят младенцы, но это в первом уровне, когда еще слаб, а во втором уже начинаешь нападать на их матерей.

Да, все последние игры - о вампирах, киллерах, проститутках, оборотнях, гангстерах, ворах, извращенцах. Я недавно играл через сеть на battle.net, так вот, несмотря на все свои неплохие рефлексы, меня быстро облапошили, раздели, ограбили, выпили из меня кровь, и потом какой-то игрок затащил в камеру пыток и долго балдел, выкалывая мне глаза, отрезая язык, уши, нос, а потом вообще посадил на кол... Я сам бы, понятно, сделал с ним то же самое, но он успел раньше. Что делать, есть свободные люди, которые играют дни и ночи, настоящие виртуозы, чемпионы, а я все-таки еще и работаю. И по бабам иногда не забываю.

Алина, не дождавшись продолжения хроники, поднялась и, мощно виляя бедрами, ушла на кухню. В нашей компании она сегодня единственная женщина. И хотя все, что умеет на кухне, мы делаем лучше, но молча и с удовольствием согласились, что коктейли и бутерброды готовить ей.

Борис шарил по всему харду, завистливо охал, хватался за сердце. Собственно, он зарабатывает не меньше моего, но у него все на баб, пьянки, на обязательный отдых на Кипре. Помешались на этом Кипре... правда, туда дешевле всего, а я "лишние" деньги вкладываю в комп. И оттягиваюсь с ним. И диски у меня едва ли не все за последние три-четыре года: фильмы, энциклопедии, книги, программы, игры...

Вошла Алина, опустила на край стола поднос с тонкостенными фужерами на длинных ножках. Каждый до половины заполнен смесью вина, сока и коньяка, на ободке по ломтику лимона, только один для Бориса полон на треть, Борис в этом сноб. И его фужер без лимона.

Мы неспешно разбирали фужеры, торопиться неприлично, но и оставлять не принято. Хотя, я думаю, не только мне противно глотать эту розовую гадость, но... В этом сезоне модно именно это. А мода, как известно, рулит нами круче, чем канцелярия президента или таинственные Олигархи.

Анатолий, демонстрируя свободомыслие, допил коктейль чуть быстрее, чем полагается, отыскал у меня на полке пакет с чипсами, хрустит ими, как бурундук в сибирской тайге на высоком кедре.

Борис сделал знак подать и ему, одной рукой пошарил, не глядя, в пакете, другой двигал мышью.

- Наша беда в том, - сказал он, не отводя глаз от дисплея, - что у нас притупились все чувства! Алина спросила лениво:

- Так уж и все?

- Все не все, а самые главные - точно! Вон когда появились видики... или видаки - как правильно? - ты визжала и скакала по всей комнате и ее окрестностям. Когда героя давили или убивали, ты орала от возмущения, а когда девку выдавали за чужака, ты ревела. Ревела, ревела!.. А сейчас смотришь и спокойно пивко хлебаешь, губа не дрогнет. И сердце не екнет, когда ге-роиню под каток мордой о землю... .

Анатолий засмеялся.

- А эти компьютерные игры? Как ликовали, как ходили на ушах! Помню, когда ты резалась в DOOM, то отпрыгивала от экрана, когда вдруг выскакивал дядя с пушкой в руках. А помнишь Prince of Persia? Ты не могла в нее играть, потому что он иногда срывался в яму с кольями. Было такое? Вот-вот. А там же была простейшая двухмерная игрушка с убогой графикой. А сейчас и графика в отпаде, и мощнейшие акселераторы, и кровь чуть ли не выбрызгивается из экрана на стол. И что? Да сидим, не вздрагиваем. Даже сердце не бьется чаще. И кровяное давление не повышается. Теперь мы все сплошь гильгамеши, все видавшие. Борис сказал с ожесточением:

- Мы отвыкли изумляться! Да что там изумляться... Даже на сла-а-а-абенькое удивление кишка тонка. Вот сейчас влезь к нам через стену монстр ростом в два метра и с двумя головами, никто и не подумает, что стена бетонная, внутри всякие трубки да кабели; нет, любой с умным видом скажет либо про голографию, либо компьютерные штучки - теперь все на спецэффекты валят. А то и пустятся в рассуждения про НЛО, перемещениях во времени и всякую прочую лабуду. И ничья рука с фужером не дрогнет!

Анатолий ухмыльнулся.

- Коктейль больно хорош. Грешно пролить хоть каплю.

- Вот я и говорю, - сказал Борис. - О чем я говорю? Ах да, о неудивляемости. И вообще... Увидели бы этот мир мой дедушка да бабушка, снова бы от одного расстройства в эскейп ушли. В их мире "сексуальная женщина" - это ругательство. Как и "эротичная"... А теперь вон рекламируют, в школах на уроках учат, как быть посексапильнее...

Анатолий ухмыльнулся.

- А как насчет красоты Порока? Привлекательности Зла? Дима, ты чего все молчишь? Я развел руками.

- Куда уж мне. Говорите, вы все такие умные.

- А чего у тебя вон на полке "Цветы Зла" Бодлера? Я оглянулся.

- Правда? Не замечал. Это от родительской библиотеки крохи.

- Да какое же это Зло? - возразил Борис, он совершенно не обращал внимания, что у меня кислый вид. - Любая жизнь, как знаем из учебника, просто форма существования белковых тел. В природе вообще ни добра, ни зла. Кстати, не было даже в человеческом обществе! Все придумки христианских теологов. Вспомните, разве ведали разницу между добром и злом эллины, которыми мы так восторгаемся, а их мифы издаем миллионными тиражами? Вспомните, владыка всех богов и устроитель порядка на Земле великий Зевс перетрахал всех баб, замужних и девственниц, причем не видел разницы: человеком он на них лез или животиной. К примеру, спящей Ледой он овладел, как изысканно говорят первоисточники, будучи лебедем. Европу поимел в облике быка... Кстати, настоящих быков, коров и всякий прочий зоопарк он трахал так же спокойно, как и людей, не видя разницы! Когда в облике человека, когда в облике животного. И так делали все боги... И так было во все времена, во все века, при всех религиях. Но пришло христианство и ни с того ни с сего объявило это Злом. Пороком!

Анатолий хохотнул.

- Хе, в дупу твое христианство! Произошел откат, как говорят высоким штилем, к исконным ценностям. Вон в США президентом избрали голубого. А госсекретарь - лесбиянка. Военный министр не скрывает, даже гордится своей продвинутостью. В чем продвину-тость? Не знаешь? Дикий ты человек! Совокупляется с двумя мастифами. Это такие большие собаки... И они его тоже... э - э... совокупляют. Да и вообще, теперь, чтобы стать хотя б сенатором, надо доказать, что не видишь разницы между устаревшими понятиями добра и зла, зато свято соблюдаешь статьи конституции США и прекрасно знаешь юриспруденцию.

Борис сказал с достоинством:

- Да, наконец-то становимся цивилизованным миром. Уход от этого феодализма... я имею в виду не только христианство, но ислам, буддизм, вообще любую религию!.. Это мракобесие, простите за вычурное слово. Нет бога, нет дьявола, нет посмертного наказания за грехи в этой жизни. Может быть, в средневековье это было нужно, даже необходимо, но смешно просвещенного человека, что полдня проводит за компьютером, пугать озерами кипящей смолы и котлами, где сидят грешники, а черти подкладывают в огонь дровишки.

- А раз нет бога, - сказал Анатолий насмешливо, - то гуляй, Вася!.. Воруй, прелюбодействуй, лги, режь...

Борис возразил очень серьезно:

- А вот для этого и существует юриспруденция. И разветвленная система охраны порядка. И неотвратимость наказания, что поддерживается огромной армией полиции и прочих карательных органов. Нельзя надеяться на собственную оценку вины! А то один готов повеситься за украденную в детстве конфету, а другой и резню в детском садике сочтет лишь веселым отдыхом. А в законе права и обязанности для всех едины, что единственно честно и справедливо. Так что ты не прав, Толя. Прелюбодейство узаконено, ибо в нем нет ничего опасного, это все выдумки средневекового христианства. Ложь... ну, это по обстоятельствам, есть ложь и во спасение, праведная ложь, а вот насчет воровства и резни нынешняя система охраны порядка срабатывает лучше, чем заповеди "Не укради, не убий". Согласен?

Анатолий пожал плечами.

- Я что, по-твоему, за феодализм? Это я так просто... Слишком уж жестко ты отстаиваешь свое кредо. Нагло даже.

- А я вообще наглый, - сообщил Борис. - Дима, ты чего молчишь? Весь вечер как в воду опущенный! Алина посмотрела на меня оценивающе.

- Придется мне им заняться, - заявила, едва не позевывая. - Кровь разогнать... или хотя бы качнуть с места на место. А то от застойных явлений всякие умные мысли появляются, а от них голова болит.

Я в самом деле чувствовал себя, как будто из меня вынули некий стержень, кости истончились, плечи обвисают, а мясо сползает под действием гравитации.

- Да, - произнесли мои губы. - Нет никакого Добра. Нет Зла. Ничего нет! Борис вскинул брови.

- Дима, ты чего? У тебя того... кризис? Могу подсказать неплохого психоаналитика. Начинающий, так что берет недорого, но - талантлив, пойдет далеко! А пока вруби музыку погромче, включи телевизор, а сам засядь за стрелялку. И телефон не отключай. Пусть тебе звонят, отвлекают...

- От чего? - спросил я.

- От всего, - ответил он твердо и посмотрел в глаза прямо. - Живи просто, ни о чем не думай. Только ни о чем не думай! Как все. Не задумывайся. Просто живи. Как прекрасен этот мир, посмотри...

Они пробыли недолго, ведь мы просто возвращались с тусовки видеоконференщиков, ко мне заскочили по дороге отлить, а потом, как водится, по рюмочке еще и еще, за комп смотреть новые проги, перелапали новые сидюки с фильмами, то да се, и так до часу ночи...

Хохоча, ловили на площадке лифт, как такси. В нашем доме их два: малый и большой. Я вынес Алине одежду, опять вышла голая, она такое проделывает даже абсолютно трезвая, к великому удовольствию курящих на лестничной площадке соседей. Дверцы распахнулись, все вломились, как в последнюю электричку, а я потащился обратно.

Спать, сказал я себе. Сова не сова, но утром даже у совы голова свежее, а тонус выше. Долго чистил зубы, рассматривал себя в зеркале, такого красивого, умного, сильного... Но только гады этого даже не замечают, это только я пока вижу ясно, а они все как слепые. Снял часы, чтобы помыть руки. Горячая струя воды приятно обожгла пальцы.

Перед сном вышел на балкон. Обычно взгляд падает под тем же углом, как и на книгу или на экран ноутбука, но сейчас что-то заставило задрать голову. Звездное небо нависало четкое, непривычно яркое. Я поймал себя на мысли, что смотрю на небо... чуть ли не впервые. Вот так смотрел в самом раннем детстве, потом узнал, что оттуда никто палкой по голове не стукнет, и перестал обращать на этот привычный купол внимание. Не смотрим же на потолок квартиры...

Второй раз о небе вспомнил в старших классах школы. Был такой предмет - астрономия, но не профильный, можно было сдавать всерьез, а можно и не обращать внимания, и я, конечно же, как и все дети перестройки, обращал внимание лишь на то, что может пригодиться в реальной жизни.

От звезд какая польза, они ж за сотни и тысячи парсеков, а парсек - это такая жуть, что, когда я однажды пытался вообразить, прошиб холодный пот посреди жаркого майского дня. И, конечно же, больше никогда не поднимал глаза к небу, как и миллионы москвичей, что смотрят только под ноги и по сторонам, чтобы не упустить призрачный шанс стать миллионером.

Одна из звездочек ехидно подмигнула. Присмотревшись, заметил, что мерцают и другие, какое-то явление в атмосфере, на самом деле звезды, конечно же, не мерцают. А если посмотреть в телескоп, то кажутся намного меньше, чем простым глазом. И чем телескоп мощнее, тем звездочки мельче.

Я ощутил, как в спину дохнуло предостерегающим холодком. Сейчас бы уронить взор с бесполезного неба, но я смотрел, смотрел. Очень медленно в сознание заползало странное ощущение огромности. Холодок растекался по телу, леденил затылок.

А ведь в парсеке, мелькнула неожиданная мысль, чертова уйма миллионов и миллионов километров. Ни на какой ракете не доберешься. И никогда-никогда человек так далеко не побывает. И все эти надежды, что когда-то будем ходить под зеленым или синим солнцем, - сказочки, как и надежды на полет в сверкающей трубе, через которую снова вылетим в такой же по сути мир, только покрасивше и побогаче, где все умнее, толще, а женщины еще сговорчивее и сиськи у них еще больше.

Холодок распространился уже по всему телу, начал пробираться вовнутрь. Но я, человек эпохи, когда главными словами стали "побалдеть", "расслабиться", "оттянуться", то есть избегать всяких усилий, ибо усилия - всегда дискомфорт, на этот раз не увильнул. Самому показалось, что расковыриваю старую рану - откуда у меня раны? - но со странным усердием смотрел в звездное небо, пытался представить эти жуткие просторы.

И лишь когда под черепом образовалась глыба льда, а в глазах начали замерзать слезы, я уронил взгляд. Зачем-то вытянул руку. Никогда не рассматривал свои пальцы так внимательно и заботливо. Даже когда прищемил дверью, когда натер кровавые мозоли веслами или когда... вспоминай-вспоминай, прокричал внутри испуганный голос, только не поднимай взгляд к небу!

На коже редкие волоски, рудимент, уже не греют, как грели диких предков. Сама кожа неплотная, слабая, охотно передавшая защитные свойства одежде, мазям, кремам, дезодорантам. Под кожей красное мясо. Вообще-то не красное, красным становится из-за крохотных трубочек, по ним носятся миллиарды красных кровяных телец. Кажется, их зовут эритроцитами. Есть еще и лейкоциты, это бледные амебы, санитары моего леса, ходят самостоятельно, даже против потока крови, уничтожают чужаков, что сумели пробиться в организм через кожу и защитные кремы. Все это, эритроциты и лейкоциты, а также всякие другие ткани, все состоит из ДНК, или дрозофил... нет, хромосом, их видел на фото в разных журналах, эти ДНК, или просто молекулы, в свою очередь из атомов...

Дальше стало намного труднее: череп разогрелся, лед таял, но пар в свою очередь грозил взорвать черепную коробку. Я упорно напрягал внутреннее зрение, молекулы увеличивались, становились огромными, как планеты, распадались на куски, а те разлетались на атомные ядра... Здесь меня тряхнула непонятная судорога страха, но я, сцепив зубы, озлобленно представил себе эти атомы, а потом и вовсе увеличил один из них и пошел углубляться вовнутрь... Здесь уже полная чернота, пустота, целая вселенная пустоты, а где-то в самом центре висит крохотное атомное ядро, а вокруг него носятся... или вибрируют... элементарные частицы.

Судорога страха повторилась и пронзила с такой силой, что я вскрикнул от боли, но из непонятного упрямства все еще держал внутренним взором этот страшный мир. И вдруг пришло понимание, что и сам я, такой умный, сложный и замечательный, состою из пустоты, где на огромном расстоянии один от другого висят в этой пустоте, вакууме, вот эти крохотные комочки. На таком расстоянии, что от одного до другого намного дальше, чем от комара на Спасской башне до комара на крыше нью-йоркского небоскреба. Но между комарами хотя бы воздух, а внутри меня - вакуум, абсолютнейшая пустота, ничто... И весь я фактически - ничто, ибо частички "чего-то" занимают абсолютно ничтожнейшую часть пустой вселенной, коей являюсь я.

Я услышал хриплый животный крик. Это я, я осознал, кто я есть, что я, из чего состою, и это все в дикой панике забарахталось, завопило, забилось, но с еще большим ужасом я ощутил, что меня несут и швыряют силовые поля космического масштаба, в леденящей пустоте взблескивает, это проносятся не то фотоны, не то галактики и метагалактики, а потом я и вовсе завис в черной пустоте, в ничто, а вокруг меня ледяной мрак, страшнее не придумать, здесь минус 273 по Цельсию, но я не чувствую холода, ибо то холод с точки зрения теплокровных млекопитающих, а на самом деле это не холод вовсе, это покой, это - ничто.

Я висел в полной тьме. Я знал, что у меня нет ни рук, ни ног, вообще нет тела, ибо все из мяса и костей, а те из молекул, атомов, кварков, а на самом деле из... вот этой пустоты. И что меня нет вовсе. А эти крохотные дрожащие точки атомных ядер - вовсе не я, потому что из таких же точно - камни, звезды, силовые поля, сам вакуум.

Сознание гасло медленно, но неотвратимо, как гаснет свеча, как гаснет жизнь умирающей от старости собаки. Исчезли ощущения, ибо все это ложь, в этом подлинном мире не может быть ощущений, исчезли страдания и боль - атомы не страдают, значит, не страдает и существо из атомов... исчезала сама мысль, пропало ощущение моего "я".

И в самый последний миг, когда гасла эта последняя искорка, я взмолился мысленно: но должно же быть нечто, что не дает нам умереть в тоске и безысходности? Ведь живем же? Неужели все это - обман? Не верю, что это обман! Не верю.

Не верю!

Глава 2

Целую вечность мир был кроваво-красным. Затем в середине проступило почти оранжевое пятно, наметились туманные багровые волокна, протянулись от края мира и до края. Я попробовал шевельнуть головой, и мир снова стал красным, почти багровым. Я наконец сообразил, что сейчас день, солнце просвечивает мои веки, как масляную бумагу китайского фонарика.

Чтобы открыть глаза, я сделал усилие, будто поднимал ворота "ракушки". Солнце с готовностью обожгло щеку и ухо.

Бескрайнее поле со скошенной травой... или пшеницей, кто ее знает, какая она с виду. Высокие копны или скирды, похожие на сверкающие кучи золотого песка, на самом дальнем краю поля, почти у темнеющего леса, два человека с косами в руках, несмотря на жару, мерно размахивают своими кривыми железками. Остальные, как и я, лежат в тени, дремлют, пережидают зной. В двух шагах от меня крепкий, хотя и мелковатый молодой парняга. Открытое доброе лицо, волосы русые, крупные черты лица. Рубашка распахнута на груди, парень в тени, однако ноги уже на солнцепеке, тень уходит, скоро припечет так, что парень задымится, если не проснется и не убежит раньше.

Я скосил глаза в другую сторону. Такое же поле, мы почти в середине мироздания. Домики за изгородью, важные гуси идут на водопой или с водопоя, доносится приглушенный гогот. Далекий рев скота. Щелкнуло - забавляется пастух.

Когда-то нас посылали с первого курса в колхоз на уборку урожая, но новинка не прижилась, слишком попахивала старыми временами, и потому мы две недели пили парное молоко, забавлялись с молодыми доярками, дрались с деревенскими парнями, а потом уехали, познавшие жизнь в деревне.

Я лежал неподвижно, а в голове вертелись мысли: как я сюда попал и что со мной. Похоже, своими мыслями - только не вспоминать, не вспоминать, уже и так холодок пошел - довел себя до временного помешательства. Наверное, лечили трудотерапией на природе, но сейчас наконец-то пришел в себя. Что со мной было, лучше не вспоминать и фото не спрашивать. Возможно, сидел в смирительной рубашке, вопил истошно, перекосив рожу, губы в пене, гадил под себя и бросался головой на стены.

Мысли неторопливые, но без усилий и задержек. Все-таки я продукт своего времени, когда уже ничему не удивляются, всему готовы дать объяснение, все принять, все признать, со всем согласиться. Найти консенсус, как говорят. И вот сейчас я готов со всем согласиться, подписать необходимые бумаги, получить обратно свою одежду и деньги на электричку до Москвы.

Солнечная половина мира наползла на парня выше, разделив на две равные половины: нижняя, вопреки Фрейду, на жарком солнце, а верхняя - напротив, в тени. Он замычал, не открывая глаз, зачмокал, загреб что-то невидимое и потащил его или ее в район развилки весьма характерным жестом, что понятно, мне тоже на солнцепеке обычно снятся бабы.

Он открыл глаза, удивительно чистые, светло-голубые, сощурился. Толстые губы раздвинулись в улыбке.

- Эй, а ты откуда взялся?

Я промолчал, отвечать что-то рискованно, обязательно попадешь не в струю, вместо ответа я потянулся, зевнул, изображая сонного увальня, что еще не пришел в себя.

В глазах парня росло удивление. Он окинул меня с головы до ног взглядом, сказал протяжно:

- Из дальних краев бредешь... У нас сроду не видели такой одежки!