Урсула Ле Гуин
Четыре пути к прощению
Гезене войн не знали вообще никогда", -- прочла она и отложила книгу, чтобы
дать отдых глазам. К тому же последнее время она приучала себя читать
медленно, вдумчиво, а не глотать текст кусками, как Тикули, всегда
моментально сжиравший все, что было в миске. "Войн не знали вообще": эти
слова вспыхнули яркой звездой в ее мозгу, но тут же погасли, растворившись в
беспросветных глубинах скептицизма. Что же это за мир такой, который никогда
не видел войн? Настоящий мир. Настоящая жизнь, когда можно спокойно
работать, учиться и растить детей, которые, в свою очередь, тоже смогут
спокойно, мирно учиться и работать. Война же, не позволяющая работать,
учиться и воспитывать детей, была отрицанием, отречением от жизни. "Но мой
народ, -- подумала Йосс, -- умеет только отрекаться. Мы рождаемся уже в
мрачной тени, отбрасываемой войной, и всю жизнь только и делаем, что
гоняемся за миражами, изгнав мир из дома и своих сердец. Все, что мы умеем,
-- это сражаться. Единственное, что способно примирить нас с жизнью, -- наш
самообман: мы не желаем признаваться себе, что война идет, и отрекаемся от
нее тоже. Отрицание отрицания, тень тени. Двойной самообман".
стороны болот. Йосс вздохнула и прикрыла веки. "Я лгунья", -- сказала она
сама себе. Потом снова открыла глаза и стала читать дальше о таких далеких,
но таких настоящих мирах.
словно передразнивал хозяйку, и почесался, сгоняя приснившуюся блоху. Губу
охотился; об этом свидетельствовали качающиеся то там то сям макушки
тростника и вспорхнувшая, возмущенно кудахтающая тростниковая курочка.
что заметила Ваду лишь тогда, когда он сам открыл калитку и вошел во двор.
глупой и робкой (как всегда, стоило кому-то заговорить с ней; наедине с
собой она ощущала себя старой, лишь когда была больна или очень уставала).
Может быть, то, что она выбрала уединенный образ жизни, стало самым разумным
решением в ее жизни. -- Пойдем в дом.
вот-вот рассыплется.
собраться не спеша", -- мысленно вспыхнула Йосс, но промолчала, сдавшись
пред чудовищным обаянием юношеского эгоизма. Она зашла в дом, взяла сумку
для покупок, распустила волосы, повязала голову шарфом и вышла на небольшую
открытую веранду, служившую одновременно крыльцом. Вада, сидевший в ее
кресле, при виде Йосс вскочил. "Он хороший мальчик, -- подумала она. --
Пожалуй, воспитан даже лучше, чем его девушка".
прекрасно понимая, что этим смущает его. -- Я вернусь через пару часов, но
до заката.
болоту, к деревне.
северной стороны. Они с Вадой всегда уходят из деревни в разное время и в
разном направлении, чтобы никто не догадался, что раз в неделю они на пару
часов встречаются. Их роман длился уже около трех лет, но они вынуждены были
встречаться тайно до тех пор, пока отец Вады и старший брат Эйд не придут к
согласию в старинной склоке о спорном отрезке земли, оставшемся не у дел от
некогда тучных пашен корпорации. Этот крохотный островок в болоте сделал
семьи смертельными врагами, и несколько раз уже почти чудом удавалось
избегнуть кровопролития. Однако, несмотря ни на что, их младшие отпрыски по
уши влюбились друг в друга. Земля была хорошей. А семьи, хоть и были бедны,
обе стремились верховодить в деревне. Зависть не лечится. И ненависть тоже:
все деревенские разделились на два лагеря. Ваде с Эйд даже и сбежать-то
оказалось некуда: в других деревнях родственников они не имели, а для того
чтобы выжить в городе, надо хоть что-то уметь. Их юная страсть попала в
тиски вражды стариков.
обыкновению в тростниках, она наткнулась на маленький островок и лежащую в
объятиях друг друга прямо на земле парочку; как-то раз она точно так же
набрела на болотных оленят, притаившихся в травяном гнездышке, устроенном
матерью оленихой. Эти двое были так же смертельно перепуганы и так же
очаровательны и стали умолять Йосс "никому не говорить" так смиренно и
униженно, что у нее не оставалось другого выхода. Трясясь от холода, они
цеплялись друг за друга, как дети; ноги Эйд были в болотной грязи.
единственную комнату с альковом для кровати. -- Только простыни не пачкайте!
Теперь же, год спустя, в то время как "оленята" наслаждаются любовью в ее
крохотной спаленке, она уходит за покупками в деревню.
торфяные брикеты и запросто мог обеспечить благодетельницу топливом, не
вызвав ни у кого ни малейших подозрений( Но они ни разу ей даже цветочка не
подарили, хоть и оставляли всегда простыни чистыми и даже неизмятыми. Может,
они просто были неблагодарными детьми? Да и за что им ее благодарить? Она
всего-навсего дала им то, что они и так должны были иметь по праву
молодости: постель, часок любви и немного покоя. Тут нет никакой ее заслуги,
как, впрочем, и никакой вины в том, что никто другой не предоставил им
этого.
деревенский кондитер. Когда Йосс приехала сюда два года назад, ее благие
намерения придерживаться праведного воздержания в пище -- горсточка зерна и
глоток чистой воды в день -- пошли прахом: от диеты из сухих круп у нее
начался понос, а воду из торфяников было просто невозможно пить. Теперь она
ела овощи, какие только удавалось купить или вырастить самой, и пила вино,
привозимые из города соки и воду, которую продавали в бутылках. Кроме того,
она постоянно пополняла запас сладостей: сушеных фруктов, изюма, жженого
сахара и даже пирожных, которые пекли мать и тетка Эйд, -- толстых галет,
посыпанных толчеными орехами, сухих, ломких, но приторно-сладких.
Эйд -- смуглой, востроглазой маленькой женщиной, которая была вчера на
поминках по старому Йаду и горела желанием поделиться впечатлениями.
прищурилась и криво усмехнулась, -- как всегда, вели себя по-свински:
напились, задирали всех, безбожно хвастались, а потом заблевали всю комнату.
Чего еще ждать от такой деревенщины!
еще один нарушенный обет: она клялась читать лишь "Аркамье" и выучить его
наизусть), в лавку вошла мать Валы, и все услышали, как "эти люди" (теперь
уже семья Эйд) вчера вечером вели себя по-свински, хвастались напропалую,
задирали всех и в конце концов заблевали весь дом. Йосс не только слушала --
она расспрашивала обо всем до мельчайших подробностей, она буквально
купалась в сплетнях.
как мышь под метлой! Что за идиоткой я была тогда, когда давала обет пить
только воду и не произносить праздных речей. Я никогда, никогда не давала
себе воли ни в чем! Я никогда не была свободной, да я и не заслуживаю
свободы! Даже в своем преклонном возрасте я не могу отважиться поступать
так, как действительно хочу. Даже потеряв Сафнан, я не решилась жить не так,
как принято, а как хочется".
"Держу я в руках твою смерть, о всемогущий!" Камье же ответствовал: "Бедный
мой брат, ты держишь в руках свою смерть".
А потом Энар отбросил меч, поскольку был героем и благородным, почти святым
человеком. И младшим братом Камье. "А я вот не могу отбросить свою смерть. Я
вцепилась в нее, я лелею ее, ем ее, пью, слушаю ее, отдаю ей свою постель,
оплакиваю ее, делаю все возможное, чтобы она приближалась!"
невольно залюбовавшись: безоблачное серо-голубое небо отражалось в далекой
дуге канала, а садящееся в тростники солнце вызолотило колеблемые легким
ветерком тонкие стволы. Чудесный день. Как прекрасен мир, как он прекрасен!
"Меч в моей руке обернулся против меня. Зачем ты творишь красоту, чтобы
убивать нас ею, Владыка милостивый?"
хватит! Она туго стянула виски шарфом и несколько раз глубоко вдохнула,
чтобы прийти в себя. Если она и дальше себе позволит так распускаться, то
вскоре начнет бродить по болотам, в полубреду вопя во все горло -- как
Абберкам.
навстречь: не видя ничего перед собой, погруженный в свои мысли, Абберкам
шел ей навстречу, стукая своей массивной тростью с такой яростью, словно
каждый раз убивал змею. Его лицо обрамляли длинные седые кудри. Сейчас он не
кричал -- кричит он только по ночам, и то в последнее время нечасто --
сейчас он говорил: она видела, как шевелятся его губы. Но вот он заметил
Йосс и умолк, моментально превратившись в того, кем и был на самом деле --