Роджер ЖЕЛЯЗНЫ

ВЕРШИНА

Я посмотрел на нее сверху и мне стало ужасно не по себе.

"Где же ее вершина? - подумал я. - У самых звезд?"

Я не находил слов. Я смотрел, смотрел, и не мог оторвать глаз, и уже
начинал проклинать сам факт существования этой штуки и тем более то, что
кто-то ее обнаружил - пока я еще жив.

- Ну? - Леннинг накренил флайер так, чтобы я мог посмотреть вверх.

Я покачал головой и прикрыл рукой уже защищенные очками глаза.

- Убери ее. Заставь ее уйти.

- Не выйдет. Она больше меня.

- Она больше, чем кто бы то ни было - добавил я.

- Я не могу заставить нас уйти...

- Подожди. Сделаю несколько фотографий.

Он протянул мне камеру и я начал снимать.

- Ближе можешь?

- Нет. Слишком сильный ветер.

И поэтому я снимал - через телескопические объективы, сканирующие
устройства и прочие хитрые электронные штуки - пока мы кружили возле нее.

- Я бы многое отдал, чтоб увидеть вершину.

- Мы уже поднялись на тридцать тысяч футов, а пятьдесят - для нашей
крошки потолок. Леди же, к сожалению, выше атмосферной границы.

- Странно, - сказал я, - отсюда все же трудно поверить, что она дышит
эфиром и все время созерцает звезды.

Леннинг рассмеялся и зажег сигарету, а я потянулся за термосом с
кофе.

- И как тебе Серая Сестра?

Я тоже закурил, затянулся глубоко. Флайер подхватила какая-то сила,
протащила его немного, потом, словно потеряв к нему интерес, отпустила. Я
ответил:

- Как наше Леди на Абатторе - прямо между глаз.

Мы пили кофе. Леннинг спросил:

- Она слишком большая для тебя, Седой?

Глотая кофе, в ответ я лишь заскрежетал зубами, потому что только мои
близкие друзья называют меня так, для остальных же я - Джек Саммерс и мои
волосы всегда были такими. Я вдруг усомнился, имеет ли Генри Леннинг
статус моего близкого друга - только потому, что знает меня двадцать лет,
особенно сейчас, после того, как он проявил инициативу и нашел эту штуку в
мире с разреженной атмосферой, множеством скал, слишком ярким небом и
именем, похожим на ЛСД, прочитанное наоборот, с именем в честь Джорджа
Диселя, который оставил здесь свой след и был таков - неглупый парень!

- Гора высотой в сорок миль - уже не гора, - наконец сказал я. Это
целый мир, который какое-то глупое божество забыло забросить на орбиту.

- То есть она тебя не заинтересовала?

Я посмотрел вниз на серые лавандовые склоны, снова поднял глаза -
туда, где исчезал всякий цвет и оставался только черный зазубренный
силуэт, а вершины все равно не было видно, хотя я задирал голову пока не
стало жечь в глазах под защитными очками. И я увидел облака, клубящиеся
вокруг ее непреодолимых склонов; они были как айсберги, только в небе; и я
услышал вой отступающего ветра, который пытался объять ее величие
молниеносной лихой атакой, пытался и, конечно, не сумел.

- Почему же, я заинтересован, - сказал я, - но чисто академически.
Давай-ка в город, там я смогу поесть, выпить и, если повезет, сломать
ногу.

Он повел флайер на юг, и я не смотрел по сторонам. Я просто
чувствовал ее присутствие у себя за спиной всю дорогу в город: Серая
Сестра, высочайшая гора во всей разведанной вселенной. Непокорная,
конечно. Я чувствовал ее присутствие в последующие дни, она отбрасывала
тень на все, что попадало в поле моего зрения.

Два следующих дня я изучал сделанные ранее фотографии, потом мне
удалось откопать старые карты.

Еще я поговорил с людьми, которые рассказали мне разные истории о
Серой Сестре, очень странные истории.

За это время мне не удалось обнаружить ничего обнадеживающего.
Правда, я узнал, что пару столетий назад была предпринята попытка
колонизировать Дисель, еще до того, как появились корабли со
сверхсветовыми скоростями. Однако новый, неизвестный тогдашней науке вирус
колонизировал самых первых колонистов, и они все погибли. Новой колонии
исполнилось четыре года, новые доктора победили вирус, люди решили
остаться на Диселе, и, казалось, гордились своим дурным вкусом в выборе
среды обитания. Как я узнал, никто особенно и не пробовал связываться с
Серой Сестрой. Было всего несколько попыток покорить ее, но они привели
только к появлению новых легенд.

Днем небо всегда было нестерпимо ярким. Оно терзало мои глаза до тех
пор, пока я не начал надевать горные очки, всякий раз покидая отель. В
основном, однако, я сидел в баре отеля, ел, пил, изучал фотографии и
расспрашивал каждого, кто проходил мимо и бросал хотя бы мимолетный взгляд
на эти самые фотографии, разложенные на столе.

Я продолжал игнорировать Генри и его вопросы. Я знал, чего он хочет,
но черт подери, он может и подождать. К несчастью, он так и делал, у него
это получалось очень неплохо, что тоже раздражало меня. Он чувствовал, что
я уже почти решился, и он хотел БЫТЬ ТАМ, КОГДА ЭТО СЛУЧИТСЯ. Он нажил
целое состояние на покорении Касла, и я, поглядывая на хитрые морщинки
вокруг его глаз, уже представлял какими будут строки нынешней истории в
его изложении. Всякий раз, когда его лицо делалось похожим на лицо игрока
в покер, и он, опираясь на стол одной рукой, другой медленно поворачивал
фотографию, я представлял себе целые абзацы. Если бы я проследил за
направлением его взгляда, я бы, наверное, увидел гордых покорителей гор в
запыленных штормовках.

В конце недели с неба опустился корабль с какими-то невоспитанными
людьми на борту и разорвали цепь моих мыслей. Когда они появились в баре,
я сразу понял, кто они есть, и тогда я снял свои темные очки, чтобы
пригвоздить Генри взглядом василиска и обратить его в камень. Но в тот
момент в нем содержался слишком высокий процент алкоголя, и у меня ничего
не вышло.

- Ты предупредил прессу, - сказал я.

- Ладно, ладно, - сказал он, съеживаясь, и деревенея под моим
взглядом, пробирающимся сквозь сумрачные дебри его нервной системы к
маленькой серой опухоли - его Мозгу, - ты хорошо известен, и...

Я снова надел очки и сгорбился над бокалом, спрятав пронизывающий
взгляд, как вдруг один из вошедшей троицы спросил:

- Простите, а вы случайно не Джек Саммерс?

Чтобы как-то заполнить наступившую паузу, Генри сказал:

- Да, это Безумный Джек, к двадцати трем годам покоривший Эверест и
все остальные вершины о которых только стоит упоминать. В тридцать один он
стал единственным человеком, побывавшим на высочайшей вершине во всей
исследованной вселенной - пике Касла на Литани, высота 89000 футов. В моей
книге...

- Да, - сказал репортер, - меня зовут Гарри и я представляю ГП. Мои
друзья представляют два других синдиката. Мы слышали, что вы собираетесь
подняться на Серую Сестру.

- Ваши сведения неверны, - сказал я.

- Разве?

Два других репортера подошли поближе и встали рядом с ним.

- Мы думали, что... - начал один из них.

- ...вы уже организовываете группу, - закончил другой.

- Значит, вы не намерены покорить Серую Сестру? - спросил Гарри, пока
один из подошедших разглядывал мои снимки, а другой собирался сделать
свои.

- Прекратите! - вскричал я, поднимая руку к объективу. - У меня от
яркого света болят глаза!

- Извините. Я буду снимать на инфра, - сказал фотограф и принялся
возиться со своей камерой.

Гарри повторил свой вопрос.

- Я сказал только, что слухи неверны, - ответил я. - Я не утверждал,
что я туда собираюсь и не говорил, что не собираюсь. Я еще ничего не знаю.

- Если вы решите попытаться, когда вы предполагаете начать
восхождение?

- Извините, на этот вопрос я не могу ответить.

Генри отозвал всю троицу к стойке и стал объяснять что-то, отчаянно
жестикулируя. До меня донеслись его слова: "...после четырехлетнего
перерыва..." Когда они посмотрят на мой столик, меня уже там не будет.

Я вышел на улицу, где уже сгущались сумерки, и задумчиво двинулся
вперед. И даже тогда, Линда, я ступал по ее тени. Серая Сестра звала меня
и одновременно гнала от себя прочь, делала какие-то непонятные знаки, не
двигаясь при этом с места. Я смотрел на нее, такую далекую, и все равно
столь огромную, полуночный перст в подступающей ночи. Часы, оставшиеся до
полной темноты, таяли, как расстояние до ее подножия, и я знал, что она
будет следовать за мною повсюду, куда бы я не направлялся, даже во сне.
Особенно во сне.

И вот тут я, наконец принял решение. В последующие дни я наслаждался
игрой. Имитировать нерешительность, когда все ждут от тебя твердости -
большое удовольствие. Я смотрел на нее, мою последнюю и самую мою большую,
мою собственную Коштру Пиврарчу, и чувствовал, что рожден ступить на ее