Сергей Александрович Абрамов

Выше Радуги

А началось все с неудачи.

Бим, злой физкультурник, выставил Алика из спортивного зала и еще
пустил вдогонку:

- Считай, что я освободил тебя от уроков физкультуры навечно. Спорт
тебе, Радуга, противопоказан, как яд растения кураре...

И весь класс захихикал, будто Бим сказал невесть что остроумное. Но
если уж проводить дальше аналогию между спортом и ядом кураре, то вряд ли
найдешь отраву лучше. Прыгнул с шестом и - к Склифосовскому. Поиграл в
футбол и - в крематорий. Отличная перспективка...

Мог бы Алик ответить так Биму, но не стал унижаться. Пошлепал кедами в
раздевалку, у двери обернулся, процедил сквозь зубы - не без обиды:

- Я ухожу. Но я еще вернусь.

- Это вряд ли, - парировал Бим, и класс опять засмеялся - двадцать пять
лбов в тренировочных костюмах. И даже девочки не посочувствовали Алику.

Он вошел в пустую раздевалку, сел на низкую скамеечку, задумался. Зачем
ему понадобилась прощальная реплика? Дурной провинциальный театр: "Я еще
вернусь". Куда, милый Алик, ты вернешься? В спортзал, на посмешище публике
во главе с Бимом? "А ну-ка, Радуга, прыгай, твоя очередь... Куда ты, Радуга?
Надо через планку, а не под ней... Радуга, на перекладине работают, а висят
на веревке... Радуга, играть в это - тебе не стихи складывать..."

Интеллектуал: "стихи складывать"... Нет, к черту, назад пути нет. Уж
лучше "стихи складывать", это вроде у Алика получается.

Но как же месть? Оставить Бима безнаказанным, торжествующим,
победившим? Никогда!

"Убей его рифмой", - скажет Фокин, лучший друг.

Как вариант, годится. Но поймет ли Бим, что его убили? Сомнительно...
Нет, месть должна быть изощренной и страшной, как... как яд растения кураре,
если хотите. Она должна быть также предельно понятной, доходчивой, чтобы ни
у кого и сомнений не осталось: Радуга со щитом, а подлый Бим,
соответственно, на щите.

Алик снял тренировочный костюм, встал в одних трусах перед зеркалом:
парень как парень, не урод, рост метр семьдесят восемь, размер пиджака -
сорок восемь, брюк - сорок четыре, обуви - сорок один, головы - пятьдесят
восемь, в голове кое-что содержится, и это - главное. А бицепсы, трицепсы и
квадрицепсы - дело нехитрое, наживное.

А почему не нажил, коли дело нехитрое?

Папа с мамой не настаивали, сам не рвался. Просуществовал на свете
пятнадцать годков и даже плавать не научился. Плохо.

Натянул брюки, свитер, подхватил портфель, пошел прочь из школы. Урок
физкультуры - последний, шестой, пора и домой. Во дворе дома номер двадцать
два малышня играла в футбол. Суетились, толкались, подымали пыль, орали
бессмысленное. Мяч скакал, как живой, в ужасе спасаясь от ударов "щечкой",
"шведкой" и "пыром". Подкатился под ноги Алику, тот его полдел легонько,
тюкнул носком кеды. Мяч неожиданно описал в воздухе красивую артиллерийскую
траекторию и приземлился в центре площадки. "Вот это да-а-а!.." - протянул
кто-то из юных Пеле, и опять загалдела, покатилась, запылила мала куча.

"Как это так у меня вышло? - горделиво подумал Алик. - Значит, могу?"
Нестерпимо захотелось выбежать на площадку, снова подхватить мяч, показать
класс оторопевшим от восторга малышам. Сдержался: чудо могло и не
повториться, не стоило искушать судьбу, тем более что сегодня и так
"наискушал" ее чрезмерно.

А что было?

Прыгали в высоту по очереди. Выстраивались в затылок друг другу -
наискосок от планки, разбегались, перебрасывались через легкую (дунь только
- слетит!) алюминиевую трубку, тяжело плюхались на жесткие пыльные маты.
Простейшее упражнение - отработка техники прыжка "перекидным" способом.
Высота - мизерная.

Алик легко - так ему казалось - разбежался, оттолкнулся от пола и...
ударился грудью о планку, сбил ее, так что зазвенела она жалобно, хорошо -
не сломалась.

- Еще раз, - сказал Бим.

Алик вернулся к началу разбега, несколько раз глубоко вдохнул,
покачался с носка на пятку, побежал, толкнулся и... упал на маты вместе с
планкой.

- Фокин, покажи, - сказал Бим.

- Счас, Борис Иваныч, за милую душу, - ответствовал Фокин, лучший друг,
подмигнул Алику: мол, учись, пока я жив.

Взлетел над планкой - все по правилам: правая нога согнута, левая
выпрямлена, перекатился, упал на спину - не шелохнулась планка над чемпионом
школы Фокиным, лучшим другом. А чего бы ей шелохнуться, если высота эта для
него - пустяк.

- Понял, Радуга? - спросил Бим.

Алик пожал плечами.

- Тогда валяй.

Повалял. Разбежался - как Фокин - оттолкнулся, взлетел и... лег с
планкой.

- Па-автарить! - В голосе Бима звучали фельдфебельские торжествующие
нотки.

Па-автарил. Разбежался, оттолкнулся, взлетел, сбил.

- Последний раз.

Разбежался, оттолкнулся, взлетел, сбил.

Больше повторять не имело смысла. Бим это тоже понимал.

- Я лучше перешагну через планку: невысоко. - Алик нашел в себе силы
пошутить над собой, но Бим почему-то рассердился.

- Дома перешагивай, - с нелепой злостью сказал он. - Через тарелку с
кашей... - впрочем, мгновенно остыл, спросил сочувственно: - Слушай, Радуга,
а зачем ты вообще ходишь ко мне на занятия?

Резонный вопрос. Ответить надо столь же резонно.

- Кто мне позволит прогуливать уроки?

- Я позволю, - сказал Бим. - Прогуливай.

- А отметка?

- Отметка ему нужна! Нет, вы посмотрите: он об отметке беспокоится.
Будет тебе отметка, Радуга, четверка за год. Заранее ставлю. Устраивает?

Отметка устраивала. Тут бы согласиться с радостью, не лезть на рожон,
не подставлять голову под холодный душ. Ан нет, не утерпел.

- Вы, Борис Иваныч, обязаны воспитать из меня гармонически развитого
человека. А у вас не получается, так вы и руки опустили.

- Опустил, Радуга. По швам держу. Не выйдет из тебя гармонически
развитого, сильно запоздал ты в развитии. Делай по утрам зарядку, обтирайся
холодной водой, бегай кроссы на Москве-реке. Самостоятельно. Факультативно.
И не ходи в зал. Перед девочками не позорься, поэт...

И так далее, и тому подобное.

Поступок, конечно, непедагогичный, но достаточно понятный. Два года
учится Алик Радуга в этой школе, два года Борис Иванович Мухин бьется с ним
по четыре часа в неделю, отведенные районо на физвоспитание
старшеклассников. Но то ли времени недостаточно, то ли педагогического
таланта у Бима недостает, а только результат, вернее, его отсутствие -
налицо.

А с другой стороны, почему бы не порадоваться экстремальному решению
Бима? Четверка по физо обеспечена, а в среду и в пятницу по два часика - в
подарок. Чем плохо? И может, не стоило опрометчиво обещать: "Я еще вернусь"?
Зачем такие страсти?

Может, и не стоило. Но слово, как известно, не воробей. Завтра начнут
подходить "доброжелатели": "Когда вернешься, Радуга? Ждем не дождемся".
Пожалуй, не дождутся...

Стоило порассуждать логически. Чемпиона из Алика не получится. И удачно
пущенный футбольный мяч тому порукой: исключение из правила, говорят,
подтверждает само правило. Он не поразит Бима успехами в легкой атлетике,
гимнастике, волейболе, плавании, пятиборье и т.д. и т.п. Он может пустить по
школе лихую частушку, что-нибудь типа: "Кто сказал, что кумпол Бима для идей
непроходимый? Каждый день - сто идей. Но, увы, насквозь и мимо". Подхватят,
повторят: народ благосклонен к своим пиитам. Но еще более народ любит своих
героев. А Бим - герой. Он - чемпион страны в стрельбе по "бегущему кабану".
Экс-чемпион, разумеется, но презрительная, на взгляд Алика, приставка "экс"
ничуть не умаляет достоинств Бима в глазах учеников.

Печально, если мускульная сила ценится выше поэтического дара. Но -
факт. Итак, рифмы - в сторону.

Что будем делать, любезный Алик?

"Вот моя деревня, вот мой дом родной..." - вспоминал классику Алик. -
Вот подъезд, вот лифт, вот дверь квартиры. Где ключ?.. Ага, и ключ есть.
Родители на работе, суп в холодильнике, уроки - еще в учебниках, а фильм -
уже в телевизоре. Что дают? Древний, как мир, "Старик Хоттабыч". Не беда,
сгодится под суп..."

Кстати, вот - выход. Найти на дне Москвы-реки замшелый кувшин,
выпустить из него джинна и пожелать, не мелочась, спортивных успехов назло
врагу. Однако загвоздка: нырнуть-то можно, а вынырнуть - не обучен. Значит,
лежать кувшину на дне, а все наземные кувшины давным-давно откупорены
строителями дорог, новых микрорайонов, линий метрополитена, заводов и
стадионов.

Старик Хоттабыч на телеэкране включал и выключал настольную лампу,
восторгаясь неизвестным ему чудом, а глупая мыслишка не отпускала Алика,
точила помаленьку. Творческая натура, он развивал сюжет, чье начало
покоилось на дне реки, а конец пропадал в олимпийских высях. Придумывалось
легко, и приятно было придумывать, низать в уме событие на событие, но
творческому процессу помешал телефон.