Юрий Бондарев

Юность командиров

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ЕЩЕ НЕ СМОЛКЛИ ПУШКИ

1

Они медленно шли по улице. Снег летел в свете одиноких фонарей, сыпался
с крыш; возле темных подъездов намело свежие сугробы. Во всем квартале
было белым-бело, и вокруг - ни одного прохожего, как в глухую пору зимней
ночи. А было уже утро. Было пять часов утра нового, народившегося года. Но
им обоим казалось, что не кончился еще вчерашний вечер с его огнями,
густым снегом на воротниках, движением и сутолокой на трамвайных
остановках. Просто сейчас по пустынным улицам спящего города мела, стучала
в заборы и ставни прошлогодняя метелица. Она началась в старом году и не
кончилась в новом.

А они шли и шли мимо дымящихся сугробов, мимо заметенных подъездов.
Время утратило свой смысл. Оно остановилось вчера.

И вдруг в глубине улицы показался трамвай. Этот вагон, пустой,
одинокий, тихо полз, пробиваясь в снежной мгле. Трамвай напомнил о
времени. Оно сдвинулось.

- Подождите, куда мы пришли? Ах да, Октябрьская! Смотрите, мы дошли до
Октябрьской. Хватит. Я сейчас упаду в снег от усталости.

Валя решительно остановилась, опустив подбородок в мех воротника,
задумчиво поглядела на мутные в метели огни трамвая. От дыхания мех возле
губ ее заиндевел, заиндевели кончики ресниц, и Алексей увидел: они
смерзлись. Он проговорил:

- Кажется, утро...

- А трамвай такой унылый, усталый, как мы с вами, - сказала Валя и
засмеялась. - После праздника всегда чего-то жалко. Вот и у вас почему-то
грустное лицо.

Он ответил, глядя на приближающиеся из метели огни:

- Я четыре года не ездил на трамвае. Я хотел бы вспомнить, как это
делается. Честное слово.

В самом деле, за две недели пребывания в артиллерийском училище в
тыловом городе Алексей мало освоился с мирной жизнью, он был изумлен
тишиной, он был переполнен ею. Его умиляли отдаленные трамвайные звонки,
свет в окнах, снежное безмолвие зимних вечеров, дворники у ворот (совсем
как до войны), лай собак - все-все, что давно было полузабыто. Когда же он
один шел по улице, то невольно думал: "Вон там, на углу, - хорошая
противотанковая позиция, виден перекресток, вон в том домике с башней
может быть пулеметная точка, простреливается улица". Все это привычно и
прочно еще жило в нем.

...Первый раз за четыре года ему пришлось встречать Новый год не в
землянке с одним мерзлым окошком в синь ночи, не на марше, трясясь на
передке противотанкового орудия, не с фронтовыми ста граммами,
привезенными под праздник старшиной прямо на огневую, а в глубоком тылу, в
незнакомой компании, в которую бог весть как вошел Борис, однополчанин
Алексея, встречать Новый год и удивляться судьбе: очень непривычно было
это неожиданное мирное веселье после того, как все довоенное будто кануло
в бездну лет.

Здесь, в этой студенческой компании, Алексей мало пил и не пьянел -
было ему неспокойно и не хватало чего-то обыкновенного, простого, ясного.
Он увидел, вернее, обратил на Валю внимание во время танцев, когда Борис
первый с рыцарским поклоном пригласил ее и она пошла с ним, чуть
покачиваясь на высоких каблуках, что-то смело и быстро говоря ему, ее
глаза заблестели улыбкой; и Алексей почему-то также заметил: то, что она
танцевала с Борисом, было неприятно хозяйке дома Майе Невской, худенькой,
с темными, как ночная вода, глазами; она следила за Борисом с
беспокойством и ожиданием.

Танец кончился; смеясь и разговаривая, они сели на диван. Валя как бы
случайно скользнула по лицу Алексея вопросительным взглядом, и он услышал
ее голос:

- А кто он? Этот, весь в орденах?

- Андрей Болконский в байроническом плаще, - не задумываясь, ответил
Борис и весело подмигнул в его сторону.

Услышав это, Алексей сначала подумал, что говорили не о нем, но сейчас
же понял, что говорили именно о нем: она смотрела на него. Тогда он
подошел к Вале, сказал, преодолевая стеснительность:

- Простите, этот остряк знает мое имя около трех лет.

- Он всегда прав, Валенька, - преувеличенно серьезно произнес Борис и
отошел к Майе Невской.

- Вот как? - Она подняла глаза, и Алексей увидел, как ее маленькое ухо
с нежной мочкой залилось румянцем. Она движением головы откинула светлые
волосы со лба и с шутливым видом протянула руку: - Меня зовут Валя.
Фамилия моя - Мельниченко. Только к вашему комбату Мельниченко я никакого
отношения не имею. Об этом Борис уже спрашивал.

- Но я и теперь не знаю, кто вы.

- Кто я? Я - вольная синица, что море подожгла. - Она тотчас встала,
спросила, глядя ему в глаза: - Вы, конечно, танцевать не умеете?

- Научите, - ответил он.

Когда глубокой ночью расходились от Майи Невской и долго со смехом
толкались в тесной передней, разбирая пальто, галоши, боты, оказалось, что
Валино пальто висит под шинелью Алексея, и он, не спрашивая разрешения,
помог ей одеться, сказав:

- Я вас провожу. Можно?

- Попробуйте, - ответила она с удивлением, однако подумала и, натягивая
перчатку, добавила: - Что же, проводите, если вы такой храбрый...

И вот теперь он провожал ее, и совершенно одни среди снегопада стояли
они на трамвайной остановке - за незначительными словами скрывалось
любопытство.

- Так сядем? - спросила она. - Или потопаем пешком?

- А вы? Хотите пешком?

- Нет, лучше доедем до Лесной. Устала очень. Вот возьму сейчас и сяду в
сугроб и буду сидеть, пока трамвай подойдет...

- Пожалуйста, - сказал Алексей.

Они сели в трамвай. Вагон был пустой и холодный, морозно светились
мохнатые, заиндевевшие стекла, кое-где к ним были прилеплены
использованные билетики - следы вчерашней новогодней сутолоки. Старик
кондуктор, в перепоясанном тулупе, в валенках с галошами, спал, уткнув нос
в поднятый воротник, изредка поеживаясь, заспанно бормотал наугад "Парк
культуры" и снова втягивал голову в мех. Все в вагоне скрипело от мороза,
сиденья были ледяными.

Валя подобрала вокруг ног пальто, сказала:

- Конечно, за билеты платить не будем. Поедем "зайцами". Тем более
кондуктор видит новогодние сны!

Одни в этом пустом трамвае, они сидели напротив и так близко друг от
друга, что шинель Алексея задевала Валины колени. Валя вздохнула, потерла
перчаткой скрипучий иней окна, подышала; пар ее дыхания пополз по стеклу,
коснулся лица Алексея - чуточку повеяло теплом. Валя протерла "глазок": в
нем редко проплывали мутные пятна фонарей. Потом отряхнула перчатку о
колени и, выпрямившись, подняла близкие глаза, спросила серьезно:

- Вы что-нибудь сейчас вспомнили?

- Что я вспомнил? - проговорил Алексей, в упор встретив ее взгляд. -
Одну разведку. И Новый год под Житомиром, вернее - под хутором Макаровым.
Нас, двоих артиллеристов, тогда взяли в поиск...

- И что же было дальше?

- Мы благополучно прошли нейтралку, подползли к немецким траншеям.
Когда ползли по нейтралке - ни одной ракеты. Ни выстрела. Спрыгнули в
немецкую траншею - везде пусто, тихо. Только огоньки видны сквозь снег, и
кажется: где-то поют. У немцев, оказывается, сочельник. Подошли к крайнему
блиндажу. Ни одного часового. Из трубы искры летят. Заглянули в окошко -
видим: на столе картонная елка, на ней свечи, пятеро немцев сидят вокруг и
поют. Мы поставили сержанта часовым у блиндажа и сразу вошли в
маскхалатах, с автоматами. Все в снегу - просто привидения. Немцы увидели
нас, разинули рты и замолчали. Смотрят на нас и ничего не могут понять. В
общем, видим: самый старший в блиндаже - обер-лейтенант, и, конечно,
командуем: "Оружие сдать! Идти за нами!.." И тут обер-лейтенант опомнился:
"Это русские!" - и за парабеллум. Один из нас ударил его гранатой по
голове, и он упал. В эту минуту мы испугались одного - за жизнь
обер-лейтенанта, он был ценным "языком".

- А что вы сделали с остальными? - спросила Валя.

- Когда обер-лейтенант упал, остальные немцы открыли огонь.
Обер-лейтенант был самым крайним к нам. Мы подхватили его и - в траншею.
Вот и все.

- А немцы?

- Когда мы отошли метров на пятьдесят, у них поднялся шум, вслед нам
стали бить пулеметы, но вслепую - метель была страшная...

Трамвай катился по улицам, мерзло визжали колеса; Валя наклонилась к
протертому "глазку", который уже весь густо налился холодной синью: то ли
светало, то ли перестал снег, и луна засияла над городом.

- Ну вот, проехали две лишние остановки, - внезапно сказала Валя. -
Слезаем.

Они вышли на углу возле аптеки с темными окнами. На хрустящем
голубоватом снегу сразу увидели свои тени и длинные тени тополей. Было
необычайно тихо, так бывает только после снегопада. Накаленная холодом