Игорь Гергенредер

Грозная птица галка

Апрельским днем 1918 в Кузнецк вошла вооруженная часть: верховых не
менее ста, и раза в три больше людей катило на подводах. На передней -
кумачовое знамя, белым по красному надпись: "Отряд Коммунистической Красной
гвардии "Гроза". А пониже: "Командующий Митрофан Пудовочкин".

В голове отряда ехал на бурой лошади богатырь. Фуражка набекрень,
буйные белокурые кудри, светлая борода. Казакин перехвачен узким
изукрашенным пояском, на нем кобура с пистолетом. За спиной - американская
винтовка стволом вниз.

Всадник попридержал лошадь у колбасной Кумоваева, оглядывая витрину
цельнолитого стекла. Спрыгнул на мостовую - огромный бородач в высоких
кавалерийских сапогах; у него добродушное, приятное лицо, на вид дашь и
тридцать пять, и за сорок, светлые глаза глядят с веселым любопытством.

Перед тем как войти в колбасную, он с улыбкой потрогал начищенные до
сияния медные дверные ручки. Распахнул двустворчатые двери - в магазине
мелодично прозвенело: за прилавком появился Григорий Архипович Кумоваев,
надевающий белый фартук.

- Сделай пробы для меня! - сказал пришелец негромко, но властно.

Кумоваев не понял, а бородач не стал объяснять. Его люди с винтовками
за плечом прошли в задние комнаты лавки, принесли стул. Он сел посреди
колбасной, разведя далеко колени, по-балетному развернув ступни. Люди
сказали Кумоваеву, что он должен подать командиру лучшие колбасы.

- Подать? Но у меня не ресторан... - возразил Григорий Архипович.

- Во, во, сделай лучше ресторана!

И вот уже бородатый, действуя громадными ручищами и ножом, поедает
колбасу с подноса.

- Арестованные враги в городе есть? - вдруг спросил он мимолетно, не
глядя на Кумоваева.

Тот сказал: - Вы мне? - не дождался ответа и сообщил, что врагов в
городе нет. Арестован солдат Гужонков, пьющий горемыка. На фронте его
контузило да еще и повредило в известном отношении, вернулся домой, а жена
не захотела с ним жить, ушла. Он и спился. Когда советская власть подписала
с Германией мир, стал кричать: "Обос...ли мое страданье! Серуны!" Вот и на
днях орал публично: "Моя жена - б... И ваша советская власть - тоже б..."
Председатель совдепа Юсин распорядился его арестовать.

Бородатый слушал, ел колбасу, жизнерадостно улыбался. Сказал:

- Сунцов! Ну-ка - ко мне человека.

Парень с помятым лицом, черный чуб из-под фуражки, на груди - алый
бант, кивнул двоим: - Со мной! - Ушли. А бородач достал из кобуры пистолет,

положил на табуретку рядом с собой, щелкнул пальцами. Нашлась косынка,
ею накрыли пистолет.

Тем временем отряд растекался по улицам, люди с красными бантами на
груди, с кумачовыми повязками на рукавах входили в дома, располагались на
постой.

Среди телег выделялась рессорная пролетка с откинутым верхом. В ней
ехал немолодой человек в драповом полупальто с шалевым воротником, в
каракулевом "пирожке". Увидев двухэтажный бревенчатый дом доктора
Зверянского, сказал красногвардейцу, что правил парой лошадей:

- Здесь!

На крыльцо вышел доктор. Человек в "пирожке" поднимался с усталым,
скучным видом по ступенькам.

- Вы хозяин?

- Зверянский Александр Романович! - произнес доктор. - Чем обязан?

- Костарев, - назвался приезжий, - Валерий Геннадьевич.

Темные усики, бородка, пенсне без оправы. Крупный, с горбинкой, нос.
Лицо пожившего, некогда красивого барина. Доктор смотрел хмурясь, что-то
вспоминая.

- Под Инзой было именье помещиков Костаревых... из о-очень небедных...

- Я комиссар красного отряда, - сухо прервал приезжий, - и выполняю
поставленную нам задачу. Примем в Кузнецке пополнение, сколько позволит
время, поучим молодежь. Затем, очевидно, будем направлены в Оренбургскую
губернию против банд Дутова. Вы меня очень обяжете, Александр Романович,
если поселите у себя.

И прошел в дом. Он выбрал комнату на втором этаже, которую доктор
называл "бильярдной". Здесь было канапэ, стояли кресла. Комиссар попросил
вынести бильярд и вместо него поставить столик. Потом пожаловался на
недомогание, попросил доктора осмотреть его.

Разделся. Среднего роста, сухощавый, хорошо сложен; видно, что фигура в
молодости была крепкой. Закончив осмотр, доктор произнес:

- Вы больны - сердце! Легкие, печень тоже неважнецкие, но сердце -
серьезнее. Надо устраниться от всякой деятельности и - в уединенное
спокойное место. Отдых! А через год посмотрим.

Комиссар застегнул рубашку, надел жилет.

- Спасибо за рекомендацию, Александр Романович.

Доктор стоял перед ним - кряжистый, здоровый. Бритое тугощекое лицо,
складка под нижней губой, мясистый подбородок, русые волосы зачесаны назад.

- Не поедете? Худо! Живем-то один раз. Боитесь, без вас новую жизнь не
построят? Строителей, политических вождей нынче - как семечек...

- А если я, Валерий Костарев, - единственно необходимый?

Доктор мыкнул, взырился на него. Тот воодушевленно говорил:

- Ход Истории! Оба слова - с большой буквы. Только я один могу его

перенаправить! Для меня это так же очевидно, как то, что этот ореховый
столик стоит на четырех ножках.

- Столик - дубовый, - заметил Зверянский.

- Вероятно! Вопрос в другом. Вы увидели, что я - душевнобольной? Это
вваших глазах написано! Так зачем же мне, сумасшедшему, лечить сердце? Надо
радоваться, что конец близок, надо приветствовать...

- Дружочек! - доктор схватил его за дрожащие руки. - Вы абсолютно
здоровы! Выкиньте все из головы, верьте мне - слово чести!

Костарев вдруг расхохотался.

- Ах, доктор, вы же честный человек! И ради меня - а?.. Попрошу - и
ведь поклянетесь, а? Махровый вы добряк. Отъявленно мягкосердечный!.. А
теперь, позвольте, прилягу. - Он лег на канапэ.

Доктор в беспокойстве размышлений вышел из комнаты. В кабинете его
ждали жена, сын Юрий - гимназист. Они сообщили, что в доме поселились еще
семь красногвардейцев. Зверянский кивнул. Нервно запустил пятерню в густые
волосы, прошептал:

- А наш постоялец - трагедию, Дантев ад носит в себе...

Контуженного солдата Гужонкова привели в колбасную. Одну ногу он
приволакивает, голова, несколько пригнутая к правому плечу, вздрагивает. На
нем засаленный зипун с клочьями на локтях. Обут в лапти.

- Колбаской подкормить желаете? - крикнул куражливо. Увидел огромного
бородача. Стул, на котором тот сидел, казался детским, шевельнись гигант -
рассыплется.

- Какое богатырство! - воскликнул Гужонков. - Моей бы жене такого... -
визгливо хохотнул.

Пудовочкин рассмеялся заразительно, как смеются счастливые дети. На
табуретке рядом с ним - пистолет, накрытый косынкой. На подносе впереди -
нарезанная кусками колбаса.

- На - ешь! - он протянул Гужонкову большой кусок.

Солдат глядел, соображая. Понял: с ним играют. Взял колбасу - тут же
уронил на пол. Вскрикнул, привычно ломаясь:

- О-ох! Рученьки не держат!

- А мы повторим, - благодушно сказал Пудовочкин.

И вновь колбасный обрезок на полу. Гужонков причитает плаксиво:

- Беда мне с моим калечеством! Кто уплотит за меня?

- Ешь, - Пудовочкин как ни в чем не бывало протягивает третий кусок.

Солдат поднес колбасу к носу: видимо, хотел еще поломаться, но не
вытерпел - уж больно соблазнительный дух бьет в ноздри! Голод сказался. Стал
жадно есть. Лавка полна красногвардейцев; молчат, с любопытством смотрят.

- Бери, бери - закусывай, - улыбчиво поощряет Пудовочкин.

Гужонков хватает с подноса куски колбасы, торопливо жует, с усилием
глотает непрожеванное. Пригнутая к плечу голова вздрагивает, весь он
трясется.

- Советскую власть лаешь? - бесцветно спросил Пудовочкин.

Контуженый с неохотой прервал еду. Буркнул:

- Ругаю.

- За чего?

- За германский мир. За посрамленье России!

Красногвардеец Сунцов хихикнул:

- Артист!

Пудовочкин с удовольствием глядел на калеку.

- А чего тебе Россия? Ей до тебя, чай, и дела нет.

Арестант всмотрелся в него, глаза вдруг налились кровью, он затрясся
еще сильнее, притопнул здоровой ногой.