Юрий НИКИТИН

ОППАНТ ПРИНИМАЕТ БОЙ

Оппант проснулся с тревожной мыслью о Куполе. Жизнь всего Племени
зависит от прочности Купола. Только он отгораживает от ядовитого воздуха,
испепеляющего зноя летом и всесокрушающей стужи зимой. Только Купол
отделяет от чудовищных животных планеты. Большинство живых существ
превосходят любого терма по размерам и массе в десятки раз. Иные - в сотни
и даже тысячи. Могут ли медлительные и беззащитные термы выстоять против
них? К тому же нет не только рогов, жала или ядовитых желез - нет даже
пассивной защиты: панциря! Нежные незащищенные тела термов повреждает
любая царапина...

Каждый член Племени в первую очередь думает о надежности Купола. О
том, как сделать его еще неуязвимее.

Все, сказал себе Оппант. Все думают, кроме неистового Итторка, самого
талантливого и самого нетерпеливого из термов...

Мысли Оппанта переключились на Итторка. Едва не больше всех в Племени
Оппант восхищался разносторонностью Итторка, его умением мгновенно
принимать решения, видеть суть проблемы, форсировать результаты... Такие
умы появляются раз в миллион лет, если не реже, и вокруг них всегда бурлит
жизнь, а чересчур осторожным термам бывает тревожно.

Пристыженный Оппант выкарабкался из ниши, где спал, и настроение
сразу упало. Сегодня должен нести караул в покоях Основательницы, а это
казалось интересным только в первый раз. Из двенадцати почетных стражей он
- единственный из высшего стаза! С кем перемолвиться?

Неохотно он поплелся по туннелю, ведущему в нижние ярусы. По дороге с
удовольствием позавтракал, приняв корм у фуражира с раздутым брюшком.
Ощутив приятную сытость, побежал несколько резвее.

Дважды просили корма белесые недоросли. Оппант с трудом подавил
врожденный рефлекс дележа кормом, презрительно разогнав белопузиков. Они
испуганно расступились, и Оппант помчался дальше, стараясь задушить
тягостное чувство. Дележка кормом - врожденный акт. Дающий получает такое
же удовольствие, как и получающий. Еще миллионы лет тому термы перестали
голодать, но ритуал остался. Лишь около сотни тысяч лет назад среди
молодежи высшего стаза пошла мода подавлять врожденные рефлексы, ставить
волю и разум выше позывов слепого организма...

Трижды обменяться кормом все же пришлось. То были темные термы, один
совсем черный. А старым особям Оппант отказать не мог. Пусть даже из
низших стазов. Это не рефлекс, как сказал он себе в утешение, а проявление
уважения к старшим. Так что на самом деле за всю дорогу ни разу слабости
не поддался, зато трижды проявил гражданское понимание Единства и
Выравнивания.

Дальше бежал в приподнятом настроении. Хорошо, когда свои потребности
совпадают с интересами Племени...

Навстречу, шелестя лапками, струился поток желтых термов-нянек.
Каждый держал в жвалах крохотное яичко. Воздух был пропитан приятным
возбуждающим запахом благополучия. Няньки один за другим ныряли в узкий
туннель, куда не протиснуться термам более крупных стазов. Там, надежно
защищенные толстыми стенами, находятся камеры драгоценного молодняка,
будущее племени. Там проходит первая линька, оттуда белопузиков переносят
в следующую камеру, затем еще дальше, пока не заканчиваются все пятнадцать
линек, а первые белесики робко вступают в мир взрослых термов.

Чем ниже Оппант опускался, тем влажнее был воздух, и тем больше
попадалось термов. В последнем туннеле, что вел к покоям Основательницы,
его захлестнула волна фуражиров, которые со всех ног неслись, толкаясь и
суетясь, ко входу в царскую палату. Каждый бережно держал на весу
переполненное сладким соком брюшко. В туннеле стоял шелест множества лап,
легкий хруст сталкивающихся хитиновых панцирей. Воздух был пропитан
обрывками разговоров на простом языке феромонов.

Оппант любил толчею, сильный запах. Жизнь бурлила. Племя растет, его
мощь усиливается, здоровье крепнет, жизнеспособность выросла стократ!

На мгновение Оппант остановился перед входом в царскую палату. Там
кипел водоворот тел. Одни прорывались в палату, неся корм, другие
выскакивали оттуда с опустевшими брюшками, зато бережно держали в жвалах
драгоценные белесые яички. Оппант лишь однажды подержал такой зародыш
жизни. Тугое едва слышно пульсирующее яичко, упругая пленка, а внутри
упрятана великая тайна...

Его толкали со всех сторон, он тоже толкался, ощущая древнее
сладостное чувство единения с Племенем, и даже ощутил сожаление, когда в
покоях Основательницы поток рассыпался во все стороны, и он смог дальше
двигаться без помех.

Основательница возлежала в центре огромного богато украшенного зала.
Сперва Оппант увидел только белесый холм продолговатой формы, похожий на
короткого червя гигантских размеров. Это было неимоверно раздутое брюшко
царицы. Вокруг нее толпились няньки и фуражиры, наперебой предлагая пищу
Основательнице, слизывали с ее тела возбуждающую влагу, выхватывали из
кончика брюшка выдвигающиеся яички, бережно относили в сторону,
облизывали, торопливо передавали другим термам или же спешно уносили
сами...

Вокруг царицы стояли панцирники. Почти вдвое крупнее остальных
термов, а силой даже превосходящие мэлов. Однако мэлы - неразумная сила,
панцирники же следующий за мэлами стаз, у них зачатки разума, они знают
язык феромонов. Конечно, это самый примитивный из всех трех языков, но все
же язык...

К Оппанту приблизился, сильно прихрамывая, старый черный терм. Это
был Юваннап, начальник почетной стражи. Оппант присел, замахал сяжками,
членики на жвалах мелко вздрогнули. Юваннап терм высшего стажа ноостер,
ревниво относится к внешним знакам почитания, обижается как юный белесик,
если кто-то при встрече с ним пропускает хоть один из ста сорока
ритуальных жестов. Правда, при сяжечном обмене знаками это занимает две
секунды, но все же...

- Сменишь Ывакка, - сообщил Юваннап торжественно.

Ывакк стоял в двух шагах от огромного серого панцирника. По другую
сторону Ывакка высился черный терм с непомерно толстыми передними руками.

- Что за глупость, - пробормотал Оппант, не сдержавшись, - Разве
нельзя поставить меня рядом хотя бы с термом среднего стаза?

- А что тебе не так?

- Словом перемолвиться не с кем!

Юваннап сказал обидчиво:

- В покоях Основательницы любые разговоры неуместны и непристойны!
Стража должна бдить и со священным трепетом впитывать запах и благоухание
тела царицы. Возможность лицезреть Основательницу - разве не величайшая
честь?

- Честь, - пробормотал Оппант.

- Не слышно.

- Великая честь! - заявил Оппант треском ножек и взмахами сяжек.

Юваннап кивнул, а Оппант повел глазом на стражей. Все стояли головами
наружу, готовые защищать Основательницу от опасности, так что на царицу
смотрели не глазами, а менее уважаемой частью тела. Шуточки на подобные
темы были в ходу среди свободомыслящей молодежи, но тугодумный Юваннап
смертельно бы обиделся, услышь что-то подобное.

Ывакк с облегчением перевел дух, когда Оппант молча остановился перед
ним, делая церемониальные жесты. Незаметным наклоном члеников сяжок Ывакк
успел сообщить, что панцирник слева - невыносимая, но опасная скотина, а
рабочий справа - добрый малый, но неразвит, от восторга трепещет...

Оппант занял место Ывакка, а Юваннап еще несколько мгновений стоял
перед Оппантом, словно бы отыскивая, к чему придраться. Оппант сделал
преувеличенно торжественную стойку, напустив на себя глупый и радостный
вид, и довольный Юваннап торжественным шагом похромал вдоль
параболического кольца стражи.

Оппант раздраженно переступал с ноги на ногу. Пусть панцирники стоят
в полной неподвижности, если желают. Это вообще только их дело - защита
Племени. Раньше охрану покоев царицы несли только они. Огромные свирепые,
с крепкими жвалами, - они здесь на месте. В древние времена враги иной раз
вторгались даже в царские покои...

Волна реформ пошла только после Второго Осознания. Племя быстро
разрослось и окрепло, ощутило себя в полнейшей безопасности, и как раз
тогда разросся высший стаз - двадцатый! - термов, которые не годились ни
для войны, ни для строительства... Но у них было больше всего ганглий, они
умели мыслить быстрее всех и лучше всех. Они начали проводить реформы, в
том числе и такие нелепые, как смешанная стража...

Оппант осторожно повел головой, рассматривая остальных. Двадцать
термов. По одному от стаза. Стоят вразбивку, чтобы высокие стазы не
группировались. Воспитывают чувство равенства перед Племенем. Глупо,
перегиб.

Ему показалось, что он улавливает какой-то шелест. Медленно повернул
голову, прислушался:

- Оппант! - пронеслось до него яснее. - Это я, Умма...

Волна жара хлынула ему в лицо. Глупец, не заметил за огромной тушей
панцирника Умму! А этот глупец Юваннап, нарочно разделил их, поставив
посредине панцирника?

У него сердце переполнилось нежностью при виде Уммы. От нее веяло
теплом и уютом. Рядом с Уммой, словно для контраста, стояла неуклюжая
Длота. У нее голова была непропорционально велика, на жвалах виднелись
неприятные зазубрины. У нее, как и у Уммы, нижний валик брюшка раздулся от
четырех созревших яйцекладов, но это вовсе не волновало Оппанта. Наоборот,
ее хлещущее изо всех ноздрей здоровье казалось отвратительным, слишком
приземленным, хотя Длота явно превосходила Умму по ряду интеллектуальных
параметров.

И все-таки Умма была самым одухотворенным, самым нежным, самым