Генри Лайон ОЛДИ

ВОССТАВШИЕ ИЗ РАЯ

В жизни все не так, как на самом деле.

Станислав Ежи Лец

КНИГА ПЕРВАЯ. ПОПАВШИЕ В ПЕРЕПЛЕТ

САГА О РАЗОБРАННОЙ КРЫШЕ

И вот во сне явился к нему маленького роста кошмар

в брюках в крупную клетку и глумливо сказал:

- Голым профилем на ежа не сядешь!..

Михаил Булгаков

О, верните крылья!

Мне пора! Умереть,

как умерло вчера!

Умереть задолго до утра!..

Ф.Г.Лорка

...А угрюмый Бакс все тащился за мной, по щиколотку утопая в
прошлогодней хвое, и с каким-то тихим остервенением рассуждал о шашлыках,
истекающих во рту всем блаженством мира, о поджаренном хлебе на горячем
шампуре, о столовом красном в пластмассовом стаканчике, и о многом другом,
оставшемся в рюкзаках, оставшихся в байдарках, оставшихся у места стоянки
на берегу... и Талька молчал, устав спрашивать меня - папа, а скоро мы
выйдем обратно?.. Скоро, сынок... и я двигался, как сомнамбула, поглядывая
на хмурящееся небо, на завязанные в узлы стволы чахлых сосен-уродцев, и
никак не мог понять, что же меня раздражает больше - злобная безысходность
леса, болтовня Бакса или всепрощающая покорность моего измученного сына...

Черт нас дернул потащиться искать хутора! Ехидный, лохматый черт,
нашептавший в ухо идею прикупить сальца, молодой картошечки и крепчайшего
местного самогона на пахучих травках - чтоб тебя ангелы забрали,
искуситель проклятый!

- Крыша, папа, - тихо сказал Талька, и я не сразу понял, о чем это
он, а потом на нос мне упала холодная скользкая капля, и еще одна, а Бакс
заорал от радости дурным голосом, схватил Тальку за руку, и все мы
кинулись через искореженный подлесок - туда, где в просвете между
деревьями мелькнула серо-стальная черепица остроконечной крыши.

Мы бежали, оступались, гремели банками и бидонами, а неспешный дождь
щелкал вокруг нас мокрой плетью, и мы влетели на хутор, влетели в этот
оазис цивилизации - пять домов-изб, один флигель, и с дюжину всяческих
пристроек - и через десять минут вся наша радость бесследно улетучилась.

Хутор был пуст. Не заброшен, а именно пуст. И в одном из незапертых
домов, куда мы самовольно вошли, на кухне стояла кастрюля с холодным
гречневым кулешом. Примерно вчерашним. Съедобным.

- Тайна "Марии Целесты", - пробормотал Бакс, протирая очки полой
рубашки. - Бермудская деревня. Гигантский гриб-людоед...

- Крысолов из Гаммельна, - немедленно подхватил эрудированный Талька.
- С дудкой. Пап, теперь твоя очередь...

Я промолчал. Не нравился мне этот хутор. Особенно флигель, где кто-то
глухо стонал. Бакс заткнулся, глядя на меня, прислушался, и, судя по его
выражению лица, ему все это тоже не понравилось.

- Пошли, Анджей, глянем, - предложил Бакс и, не дожидаясь ответа,
двинулся первым. Я переставил зашипевшего было Тальку себе за спину и тоже
направился к флигелю. Дождь оживленно заскакал вокруг нас, приплясывал и
брызгаясь, но я не понял причин его веселья, пока не вошел в
полуоторванную дверь - и дождь вошел следом.

Крыша флигеля была разворочена вдребезги, и серое небо просачивалось
сквозь дыры между балками перекрытий и обломками черепицы. Мебель - если
драный тюфяк на деревянной подставке, рассохшуюся тумбочку и кучу мелкой
ерунды можно назвать мебелью - была дряхлой, сморщившейся, и хрипло дышала
на ладан.

Как и сухонькая старуха, лежавшая на тюфяке.

Талька испуганно засопел за моим плечом. Бакс зачем-то пригладил
мокрые волосы и стал ожесточенно копаться в своей всклокоченной бороде.

- Здравствуйте, бабушка, - ни к селу ни к городу заявил мой сын.

Бабушка разлепила один глаз, оказавшийся неприятно хищным и цепким,
оглядела всю нашу компанию и зашлась сухим, резким кашлем.

Я попятился, а в голову лезла всякая дурость, вроде "ты меня накорми,
напои, в баньку своди... что там еще?.. самогону нацеди...".

Бакс открыл рот, закрыл его, снова открыл - и лучше бы он этого не
делал.

- Что вы здесь делаете, женщина? - командирским тоном осведомился
Бакс.

Бабка пожевала впалыми губами, заворочалась и попыталась оторвать
голову от тюфяка.

- Помираю я... - натужно прохрипела она, и, после долгой паузы,
добавила: - здесь...

Налет нервного хамства мигом слетел с Бакса. Он вообще-то парень
отличный, с понятием, и безотказный до упора - но часто реагирует на
ситуацию неадекватно, за что и страдает. Девушки в наше время не любят
чрезмерно порядочных... впрочем, Ася его любила...

- Может, "Скорую" вызвать? - робко предложил Талька и стал озираться
в поисках телефона. Что поделаешь, городской ребенок...

Пора было принимать волевое решение. Я приблизился к ложу, присел
подле старухи - и меня поразил запах, стоявший у смертного одра. Чистый,
прохладный запах ночного озера со спящими кувшинками и серебряным плеском
рыбы... Странная ассоциация, совершенно не к месту - но тогда она не
показалась мне странной. Я подумал, что в таком месте в голову и должны
приходить ненормальные мысли, и тут же возникло ощущение, что все мы - и
я, и Талька, и Бакс, и старуха - запутались в некоей бесконечной и
туманной паутине, причем совершенно неясно, кто мы - пауки, мухи или
сошедшие с ума туристы и выжившая из того же ума полудохлая Яга...

Ощущение мелькнуло и погасло, оставив после себя легкий холодок.

- Люди-то где, хозяйка? - мягко поинтересовался я, касаясь лба
старухи.

Бакс и Талька придвинулись ближе, и мой сердобольный наследник
опустился на корточки и тронул свесившуюся вниз узкую руку с синими
старческими венами.

Бабка покосилась на Тальку, и я вздрогнул, увидев ее хищно-ласковый
взгляд и костлявые пальцы, дернувшиеся в сторону и словно помимо воли
хозяйки сомкнувшиеся на запястье мальчишки; и я еще подумал, что так,
наверное, смотрит голодная рысь на свое потомство...

- Ушли люди... Сказано ведь - помираю я... вот и ушли... все... ушли,
сынок... и вы бы уходили...

Она все держала Талькино запястье, слабо дергая плечом, будто пытаясь
оторвать непокорные пальцы; и сухонькое старушечье тело внезапно
напряглось, натянулось струной, связующей нитью между белобрысым
мальчишкой тринадцати лет от роду и чем-то неясным, неведомым, что дрожью
обожгло мне ладонь, когда я трогал бабкин лоб.

Я только никак не мог понять, откуда во мне это брожение мыслей и
полное отсутствие брезгливости - а она-то должна была быть, уж я себя
знаю...

Бакс потоптался и решительно двинулся в обход импровизированной
кровати.

- Давайте-ка ее в дом перенесем. Слышишь, Энджи, берись с той
стороны... под крышу ее надо, дождь ведь, а тут разворотили все не
по-людски, гады, и смылись...

- Не надо под крышу, - шептала старуха, пока мы с Баксом бережно
поднимали ее. - Не надо... под крышу... оставьте... черт вас принес,
ироды... оставьте...

Голос прервался, и вся она сразу стала гораздо тяжелее.

- Она умерла, - с недетской уверенностью сказал Талька. - Папа, дядя
Бакс, положите ее здесь. Не надо ее никуда уносить. Честное слово, не
надо...

И я понял, что он прав.

Глаза мои бродят сами,

глаза мои стали псами.

Ф.Г.Лорка

Лес изменился. Он не стал реже или приветливей, зато теперь я точно
знал, куда нам надо идти. Довольно далеко, до излучины, а там еще вдоль
реки к байдаркам - но в направлении я почему-то не сомневался. Словно
компас проглотил...

- Талька, - спросил я, - куда пойдем?