Константин СИТНИКОВ
ЦАРЕВИЧ, НЕ ПОМНЯЩИЙ ЗЛА
популярных произведений древнеегипетской литературы - "Сказки о двух
братьях". Однако о самой рукописи, хранящейся ныне в Британском музее, мы
знаем очень мало. Около 1850 года англичанка миссис д'Орбинэ купила
единственную копию этого шедевра у неизвестной личности в Италии. Спустя
два года французский ученый виконт Эммануэль де Руже, которому госпожа
д'Орбинэ доверила хранение папируса, опубликовал так называемую "Заметку
об одном египетском иератическом манускрипте", включавшую в себя текст
самой сказки. Эта публикация произвела настоящий фурор в научном мире,
открыв новую, неизвестную до того, страницу древнеегипетской литературы -
беллетристику.
с не дошедшего до нас оригинала в конце XIX династии (конец XIII века до
н.э.). В последних строках его упоминаются, кроме самого переписчика,
имена еще трех писцов, являвшихся, по смелому предположению ученых,
членами одного литературного кружка. Неясным до недавнего времени
оставалось лишь одно: в посмертных записках миссис д'Орбинэ,
опубликованных в журнале "Woman Magazine", упоминались, наряду с рукописью
"Сказки о двух братьях", еще два больших свитка, купленных ею у
таинственного итальянца и найденных им, по его словам, в одном месте!
американский египтолог Джон Д.Твикс, являющийся экспертом по рукописям
Нового Царства, в сотрудничестве с не менее известной прорицательницей
Марией Генриеттой, провел необходимые изыскания в этом направлении.
Недавно его многолетние труды увенчались успехом: им был найден сначала
один, а затем и другой потерянный текст. Спустя полгода Твикс сделал
сенсационное сообщение об обнаруженных и расшифрованных им двух новых
древнеегипетских сказках.
древнеегипетских текстов выполнен по английскому переводу с оригинала,
опубликованному в американском ежегоднике "Ancient Egypt Annals" за 1994
год.
отец мой, фараон Мерин-Птах XIII, - да упокоит его души всемилостивый Ра!
- призвал меня, сына своего от первой жены, во дворец, и вот - повеление
мне отправляться в Пунт <2> на большом тридцативесельном корабле за
эбеновым деревом, слоновой костью и благовониями для храма Амона-Ра в
Карнаке. И опечалился я в сердце своем, ибо предстояла мне долгая разлука
с царицей души моей, прекрасной Хатшепсут! И опустил я голову, и
заплетались ноги мои, когда выходил я от отца своего, - да упокоит его
души всемилостивый Ра! Но догнала меня старая служанка ненаглядной моей
царицы, немая от рождения, и знаками велела мне следовать за собой. Войдя
в покои приемной матери, увидел я, что она совершает свой утренний туалет,
и опустил глаза от смущения. Она же легким движением руки отослала двух
юных рабынь, совсем девочек, которые заплетали в бесчисленные тонкие
косички и умащали благовониями ее великолепные черные волосы, - и, встав с
резного стула слоновой кости, порывисто шагнула ко мне. Тогда бросился я
перед ней на мраморный пол и, обняв ее колени, поцеловал самую сердцевину
чудеснейшего из лотосов, когда-либо произраставших на реке жизни. О
прекраснейшая из прекрасных, - и я должен покинуть тебя в тот час, когда
сердца наши сгорают от любви и души наши испепелены страстью! Но она
ласково отстранила меня, хотя и видел я, что с трудом борется она с
овладевшим ею желанием, и умоляла выслушать ее, ибо дело касалось самой
моей жизни: "Твой отец замышляет против тебя недоброе. Смотритель женских
покоев, мой постельничий, рассказал ему все про нас, и вот - задумал он
умертвить тебя тайно, а трон после смерти оставить своему сыну от
наложницы". - "Так вот для чего посылает он меня в столь далекое и опасное
путешествие! - вскричал я, вскакивая и хватаясь за короткий меч, который
всегда носил на бедре. - Я убью того жалкого выродка, который смеет
называться моим братом, и сам пойду к отцу и потребую, чтобы он всенародно
объявил меня своим наследником!" - "Глупый, - ласково возразила царица,
целуя меня в лоб. - Будь мужествен и благоразумен: ты должен выполнить
волю отца - и вернуться в Египет со славой!" - И склонился я перед
владычицей души моей, промолвив смиренно: "Да будет так, о моя царица!" -
И быстрым шагом вышел из ее покоев, не помышляя больше ни о чем другом,
как только об успехе нашего путешествия. И вот, уже спустя три дня,
караван из пятидесяти волов, груженных лучшим, что рождает Египет,
двинулся по обильной колодцами дороге, пролегающей по дну ущелья
Вади-Хаммамат, к Красному морю. И спустились мы к морю, и увидел я судно:
сто двадцать локтей имело оно в длину и в ширину - сорок; и тридцать
отборных моряков из Египта было на нем. И был тот корабль, помимо
деревянных шипов, крепящих обшивку его к поперечинам, как то обычно бывает
на речных судах, - укреплен еще в носовой и кормовой частях поперечными
балками с выступающими концами, стянутыми для прочности канатом вдоль
внешней стороны бортов, - для плавания по морю. И по бортам в один ряд с
каждой стороны его торчало по пятнадцать гребных весел, и на корме еще два
рулевых весла в уключинах, которыми управляли опытные кормчие, знающие
небо так же хорошо, как и море. И на двуногой мачте, которая заваливалась
в случае надобности к палубе, на двух реях висел широкий, низкий парус с
изображением покровителя нашего - бога Ра. И пустились мы в путь, и
счастливым было наше путешествие. При попутном ветре скоро достигли мы
берегов Пунта и выгодно обменяли свой товар на серебро, а серебро - снова
на товар. И наполнили мы наш корабль всем, что нам было необходимо, и
взгляни: разве не было у нас вдоволь иби и хекену, нуденба и хесанта, и
храмового ладана <3>, которым умилостивляют всех богов? И уже спустя
четыре месяца возвращались мы к родным берегам, и вот - грянула ночью
буря, и ветер все крепчал, и вздымались волны высотою в восемь локтей. И
рухнула мачта в волну, и сказал лукавый жрец, приставленный отцом моим,
чтобы присматривать за мной: "Вот - море разгневано, и боги требуют себе
жертву. Отдадим в жертву царевича, не то все мы погибнем!". И видел я, что
жрец лжет, но не стал противиться судьбе, ибо все моряки, напуганные
бурей, были на его стороне. И встал я в лодку из папируса, и спустили они
лодку из папируса в волны, бьющие о борт, и оттолкнули веслами от корабля,
и понесло меня ветром в о море.
рассудок мой от жажды, и ослабела память моя от долгих страданий. И
подобрали меня рыбаки, ловившие у берегов Нижнего Египта, и выкормила меня
молодая женщина, кормящая грудью, ибо был я беспомощнее младенца. Когда же
по прошествии времени спросили меня: "Кто ты?" - промолчал я и не знал,
что ответить, потому что не помнил. И богатых одежд, которые подносили к
лицу моему, я не узнавал. И остался я жить в семье бедного рыбака,
подобравшего меня в море, и вот: вместо царского дворца - жалкая хижина из
нильского ила, смешанного с глиной, навозом и рубленой соломой. И стены ее
из ломаного кирпича и обмазаны илом. Окна ее - дыры, заткнутые тряпьем,
дверь ее завешена циновкой, плоская крыша выложена пальмовыми листьями и
стеблями камыша, и всякое время ходят по ней куры. И вместе с сыновьями
рыбака, у которого я жил, выходил я в море, чтобы ловить, и два года ловил
я рыбу в Красном море, как простой смертный. И ладони мои загрубели от
тяжелых сетей, набухших соленой морской влагой, и по ночам соседская
девушка выбирала из моих волос сухую рыбью чешую.
следовать за собой, так как понравился я ему лицом своим. И сказал он мне:
"Будешь мне как сын, ибо жена моя бесплодна, и нет у меня детей". И
остался я у номарха вместо сына. И вот - отправился мой приемный отец в
Фивы и взял меня с собою, и сказал мне: "Отдам тебя в школу писцов, ибо
это почетное занятие среди людей". И приняли меня в школу писцов, и было
там, кроме меня, еще тридцать девять юношей, а всего сорок, которым выдали
по деревянному ящику с папирусными свитками и по бронзовой чернильнице,
ибо все мы были дети из богатых семей. И сказал нам учитель с оттопыренным
ухом, за которым он всегда носил тростинку: "Смотрите - и делайте, как я".
И опустились мы на землю, и подвернул каждый из нас левую ногу под себя, а
на выставленное правое колено положил чистый папирус и стал писать. И
учились мы зачинять тростниковые стилья и различать виды папирусной бумаги
по цвету ее, по запаху и длине. И взгляни: разве не отличу я теперь с
одного взгляда папирус из Себенниты, что в Дельте Нила, от папируса из
Таниса или Сомса, подобно тому как любой из непросвещенных легко отличит
священный папирус, выделываемый из сердцевины стебля, от грубой оберточной
бумаги для торговцев! И чертили мы иероглифы на бел[овой стороне] <4>
бумаги, и был я первым среди учеников, потому что вылетало слово из уст
учителя и были готовы уши мои, [чтобы услышать его <5>], И вот - пришел я
к учителю и сказал: "Учитель, взгляни, что написал я сегодня ночью", ибо
сам Тот <6> водил в ту ночь моей рукой. И дивился учитель, читая письмена
мои, и говорил: "Поистине, чудесный дар вложили боги в сердце этого
юноши", ибо было то, что я написал, как лучшее из того, что написано рукой